Родительские голоса остаются в музыке, когда родители уходят. Голоса продолжают звучать в том, что когда-то пелось-игралось мамой и папой. Путь от эмоции до музыкального звука – кратчайший. От эмоции до картины, до стиха, до романа, тем более, до научного текста – длиннее, извилистее и опосредованней. А в музыке эмоции продолжают жить.
Музыка вечна, в ней бессмертная душа в виде живого переживания.
Сегодня вспоминаю маму, Татьяну Николаевну Янишевскую, которая ушла 29 лет назад. Почти полжизни она тайно живет внутри. Татьяна, Таня – это моя тайна, ключ к которой в другом женском имени – Любовь. И вся музыка о любви. Музыка и выдает наружу мою тайну. …Татьяна, Таня, Танюша, Танюшка (так папа обращался в молодости к маме), а можно еще и Танюшка – это музыка, это разные песни о главном!
Мама. Фото из домашнего архива
Мамин голос – сам по себе песня, даже когда мама не поет. Жаль, что нынешние молодые мамы редко поют, а если говорят, то порой слишком громко и резко, а то и вовсе срываются на крик, ничем не оправданный. А ведь малыши сензитивны, т.е. чувствительны, восприимчивы к мамину голосу, который для них больше, чем приятный звук.
В мамином голосе – эмоция, которая делает человечным, по-человечески прочным, защищенным, домашним весь мир вокруг. А ребенка – способным сопереживать и переживать.
Замечательный музыкальный педагог академик Людмила Школяр предлагала детям разных возрастов из трех музыкальных фрагментов определить два созвучных по содержанию. Результаты говорят сами за себя: с заданием справились только 20% шестиклассников, 30% третьеклассников, 55% первоклассников (класс шестилеток) и 75% детей-дошкольников (4-5 лет). Причем самый высокий показатель был получен у четырехлеток.
Можно предположить, что с возрастом звуко-частотные штампы забивают уши. Но не уши, а душу. И не звуко-частотные штампы, а стереотипы «эмоционального реагирования». Мы действительно начинаем «реагировать» там, где нужно переживать – плата за пресловутую «социализацию». И не слышим музыки. Из-за наступающей эмоциональной глухоты. «Социализиируясь», иногда (не всегда!) утрачиваем важнейшую человеческую культуру – культуру переживания.
Главное дело мамы – спеть колыбельную. Колыбельная – это не ритуальная домашняя психотерапия и не режимный момент. Колыбельная – это завершение (и в эстетическом смысле), смысловой итог каждого бесценного дня нашего раннего детства. Завтра мы шагнем в новый, такой же бесценный день, где нас снова ждут счастливые открытия, дары судьбы и радости жизни. А пока в безмятежном детском сне, в полном согласии с миром и с самими собой, мы бессознательно доделываем работу маминой колыбельной. Да, спим мы тоже «по Выготскому»! То, что было сокровенным для нас вдвоем с мамой, спустилось в наши глубоко личные сны (в их смысл мы и сами-то толком не посвящены), чтобы завтра открыть свои глаза на новый, но неизменно надежный, прочный, защищенный, интригующий чудесный мир, который снова смотрел бы на нас любящими глазами мамы.
Я не помню маминых колыбельных. Хорошо пел у нас папа, Товий Васильевич Кудрявцев, обладатель прекрасного слуха, приятного, негромкого, бархатного, но мужественного баритона. Вы наверняка слышали такие голоса. Он и занимался моим убаюкиванием. Мама отшучивалась: у меня нет слуха, весь ушел к папе. Но мама музицировала. В моем детстве это происходило почти ежедневно.
Она играла на пианино вальсы Шопена. Особенно, любила классический (а какой не классический?) – седьмой. Когда мы не надолго расставались, а вальс исполнялся по радио, я слышал ее голос, у меня начинало биться сердце. Биться ожиданием – и мама, в итоге, приходила, на вальс.
Да что там, в детстве весь мир звучал для меня «седьмым» из-под маминых пальцев. Потом в конце 70-х мама привезла из Варшавы чудный виниловый сет-бокс из 20 пластинок, который выпустила фирма грамзаписи «Польские награния» – полный фортепианный Шопен. Весь мой звучащий детский мир теперь там.
Пианино, к слову, приобрели для меня, чтобы я выучился играть. Но я позорно бежал из музыкалки в 4 классе, а музыкалка за мной – в образе милейшей домашней учительницы. Но дела это не выправило, я и тут вывернулся. Теперь жалею. А пианино до сих пор чего-то ждет у дома. Изредка сажусь и прохожусь пальцами по следам маминых. Хотя нет, соприкасаюсь с ними.
Фото: CollabWithKev.com
А еще маме очень нравился Рэй Чарльз. А в его дуэт ‘Baby Grand’ с Билли Джоэлом она просто влюбилась. Он и вправду фантастический. Никак не соглашусь с одним известным музобозревателем, который Билли Джоэла «таким недо-Элтоно-Джоном». Или, если дуэт с Рэем Чарльзом для него не аргумент, пусть переслушает ‘Just The Way You Are’ – ее выдающийся мелодист современности, еще один великий соучастник дуэтов с Билли сэр Пол Маккартни назвал эту песню среди тех, по поводу которых сожалеет, что не написал сам. А ‘Baby Grand’ – это тоже имя фортепьяно, рояля:
Поздней ночью,
Когда темно и холодно,
Я тяну руки,
Чтобы обнять кого-то.
Когда мне одиноко,
Когда мне грустно,
В моей жизни появляется она.
Она, единственная, кто это может…
Мама.
