А что если взглянуть на горе-злосчастие, настигшее Михаила Ефремова, с нашей, сугубо педагогической, точки зрения?

Что если спросить себя: смогу ли я, учитель, дать урок на эту тему? Как я ее сформулирую? Что будет содержанием такого урока и что результатом?

Что касается меня, то мне несложно ответить на эти вопросы: однажды я видел блестящий урок на ту же тему.

…В качестве исходной экспозиции представьте вечерний проулок в самое ненастное время ранней весны в небогатом (а потому со скверно работающими коммунальными службами) областном центре. Учительница литературы (она же классный руководитель) ведет свой класс в театр, к которому от школы, у которой было назначено место сбора, удобнее всего пройти именно по этому проулку. Она давно мечтала сводить своих охламонов-восьмиклассников на спектакль, который ей очень нравится и который она хочет с ними обсудить. Ее, конечно, раздражает грязь и неуютность дороги, но какое это имеет значение в предвкушении художественного, интеллектуального и эмоционального удовольствия? Тем более что она специально готовила детей к встрече с прекрасным, объясняла особенности режиссерской трактовки социальной и личностной коллизии, лежащей в основе пьесы, – и видела, что им было интересно!

Вот здание театра уже мелькнуло над покосившимся забором углового дома.

И вдруг!

И вдруг, как нарочно, вся группа наших «мотивированных зрителей» буквально наступает на в дым пьяного мужика, который в совершенно расхристанном виде лежит у обочины в хрестоматийном подзаборном непотребстве.

Как быть учительнице? В ее голове, как она потом мне рассказывала, стремительно проносятся возможные сценарии поведения: быстро покинуть это место, сделав вид, что она ничего не заметила; бросить гневный взгляд и процедить сквозь зубы что-то типа «это же надо так нализаться!»; остановится и назидательно сказать своим воспитанникам: «Вот видите? И с вами будет так же, если станете алкоголиками!».

Здесь на миг прерву повествование и спрошу: а какой поведенческий сценарий предложили бы вы, уважаемый читатель?

Наша же героиня повела себя так. Она не только остановилась, но всем своим юным спутникам бессловесно дала понять, что перед ними – нечто исключительно важное.

– Внимательно посмотрите и запомните, что вы видите, – сказала она. – Потом мы с вами обязательно об этом поговорим.

Дня через три разговор состоялся. Он начался с того, что каждый – не без смакования натуралистических подробностей – внес свою лепту в воссоздание «художественного образа». Одновременно ребята дали и посильный оценочный комментарий: как пьянство отвратительно, как оно унижает человеческое достоинство, как подобные типы портят лицо города и т.д.

И тут учительница, которая, казалось бы, должна была похвались детей за правильную гражданскую позицию и подытожить разговор вполне ожидаемым «обобщающим нравоучением», обескураживающе заявила:

– Не удивляйтесь тому, что я сейчас скажу. У вас замечательная зрительная память. Вы отлично знаете, какие комментирующие слова ждут от вас взрослые в подобной ситуации. Но на самом деле вы не умеете видеть главного, потому что, судя по вашим реакциям, мало что понимаете в окружающей жизни, хотя и считаете себя взрослыми.

Это был вызов – и ребята остро восприняли его: «Чего это мы не увидели?! Чего это мы не поняли?!»

Сказать, что тот разговор завершился только к вечеру – значит сказать неправду: он продолжался до конца учебного года и даже дольше, уходя за пределы школьной жизни. Собственно говоря, с него – для этих ребят – началось подлинное гражданское образование.

О чем же стала говорить учительница?

Сначала – о самом очевидном: о том, что происходит в организме человека, доведшего себя до такого состояния, о его печени и мозге, о его самовосприятии и мировосприятии и других всё более сложных и интересных вещах. Потом – о его семье, о ее благополучии, о жене и детях, о таком отце и муже, о таком кормильце и воспитателе. Потом – о нашем обществе, его истории и традициях, о его сказках, пословицах и поговорках (вроде «Руси есть веселие пити – не можем без того быти» или «Пьян да умен – два угодья в нем»). Потом – о скорбных судьбах замечательных людей, погубивших «зеленым змием» свой талант (а нередко и гений). Потом – о генетической предрасположенности к алкоголизму у детей, родившихся от алкоголиков, и детях – жертвах пьяного зачатия. Потом – о печальной отечественной статистике ранних смертей, несчастных случаев, насилий, убийств и суицидов…

Так на глазах смущенных подростков жалкий отвратительный подзаборный пьянчужка превращался в увеличительное стекло, сквозь которое становился видимым огромный мир человеческих трагедий, невинных жертв, исковерканных судеб, когда причины сливаются со следствиями, когда трудно провести границу между «хочу» и «должен», между «ну, мне-то – можно» и «для меня – исключено».

А что Ефремов? Он – живое наглядное пособие, убедительное в своей абсолютной реальности. Реальности огромного актерского таланта.

Реальности скверной наследственности. Безобразного образа жизни. Слабости характера. Беззаботности и бесшабашности. И, наконец, реальности превращения в двойного убийцу – случайного убийцу незнакомого человека и сознательного убийцу самого себя: физически – до аварии, нравственно – на всю оставшуюся жизнь.

Об этом очень надо говорить с учениками.

Если, конечно, спросят.