– Ученики бьют учителей, стреляют в сверстников. То, что вчера казалось сюжетом американских боевиков, сегодня стало и нашей реальностью. Что происходит с детьми, что происходит с учителями? В чём проблема?
– Нужно анализировать проблему системно, было бы не профессионально говорить, что это дети такие, а мы не виноваты. Педагоги намного чаще бьют детей, эта проблема – показатель уровня насилия в школах сегодня. Если бесконечно сжимать пружину, она неминуемо распрямится. Ученик дал учителю по голове – вопиющая история, но сколько лет мы знали обратную ситуацию, когда учитель ударял ученика по голове? Сколько лет говорили о том, что это норма, воспитательный процесс. Когда, с одной стороны, открытый мир вокруг нас, а с другой стороны, пружина за неимением других инструментов (в кавычках, конечно) продолжает сжиматься, довольно часто случаются страшные вещи. Это не связано напрямую с тем, что детей не считают за людей. Я не встретил ни одного учителя, который сказал бы мне: «Я не люблю детей». Это была бы печальная история. Как умею, так и люблю, в кавычках и без кавычек. Дети сейчас другие. Другие настолько же, насколько наше поколение отличалось от предыдущего поколения, поколения наших родителей. Люди все другие. Нет одинаковых. Понятно, что сейчас востребованы те самые «софт скиллс», мягкие навыки, из них главнейшими являются формирование собственного мнения и понимание прежде заучивания. Я в первую очередь должен понимать, зачем мне всё это, зачем то, что происходит. Очевидно, что и учитель должен в первую очередь понимать, зачем он это делает, зачем ему это нужно.
Учитель – совершенно инструментальная профессия.
У него есть набор инструментов, как у любого инструментальщика. Иногда коллеги принимают это за какую-то грубость – как же так, прямо как у сантехника, электромонтёра. Я сравниваю, потому что у каждого из нас есть свой саквояж, чемоданчик с инструментами. Поэтому все эти разговоры о том, что учитель один в классе, что же ему делать, бедному... Профессия такая. Быть одному среди детей в классе – суть этой профессии. Я знаю, что с этим делать. А когда не знаешь, начинаются проблемы, о которых мы говорим.
– Часто я слышу от учителей, что они должны «давать знания», а психологический вопрос – это не к ним, а к психологу школы…
– Давать знания – это вещь абсолютно абстрактная. Неминуемо возникает вопрос, какие знания они будут давать, и хотелось бы понимать, что значит «давать знания»? Средний человек получает определённое количество знаний, остаётся с семью процентами этих знаний после окончания школы. Интересный вопрос – а те ли знания ему давали? Я не стану сейчас утверждать в рамках короткого интервью, что нет. Знания сегодня можно получить быстро и легко; если я умею формулировать запрос, если я умею формулировать, зачем мне это надо и как это вписывается в структуру моей жизни, в мою личную систему координат и т.д. В этом смысле учителя как передатчика знаний давно уже нет.
– Дима, а как современному учителю заинтересовывать детей и возможно ли такое, если дети и сами могут получить большое количество информации в интернете?
– Мне кажется, что учителю, как и человеку любой другой профессии, хорошо бы ответить на вопрос, в чём суть этой профессии. И если он отвечает на этот вопрос, что суть его профессии в том, чтобы стоять перед классом и что-то рассказывать, а дальше кто что купил, то и купил, кто что взял, то и взял – мне кажется, что это неверно. Учитель никого не может заинтересовать, давайте так. Если уж ученика никто не может заинтересовать, то учитель тем более.
Учитель должен создать систему координат в классе, в которой дети могут заинтересоваться.
Это принципиально другая постановка вопроса. Я не могу заинтересовать 30 человек персонально. Вся эта заунывная песня об индивидуальном подходе разбивается о камни любого пирса школьного образования, потому что это практически нерешаемая задача. А вот создать ту самую систему координат, в которой возникнет интерес у человека, в которой человек сможет сформулировать, чего он хочет, зачем ему это надо и как это ему может пригодиться, и на какие его личные, и не только личные, вопросы это отвечает – вот это высший учительский пилотаж.
– С каким взглядом должен учитель идти в школу?
– Я боюсь долженствования. Как только начинается долженствование, это очень быстро приводит в тупик. Поэтому, мне кажется, всё-таки не «должен», а «может». Но дальше начинаются другие вопросы. Начинаются вопросы профессиональной пригодности. Если суть учительства в том, что мы должны поймать как можно больше детей и прикрутить колючей проволокой к партам, а дальше убеждать в том, что учитель – главный человек в их жизни, что без того, что он делает, они не смогут жить – это вообще-то к педагогике не имеет никакого отношения. Бывает ли такое, что учителя идут в школу угрюмо, понимают, что им надо отслужить какое-то количество уроков и т.д.? Ну, бывает, к сожалению. Но официальная система иногда на это их провоцирует. Жалко. Потому что всем нам важно, когда мы ложимся в кровать вечером, сказать: вот это сегодня было неправильно, это было новое, это я открыл про себя, а вот это я открыл про других, а вот про такое мне было бы интересно подумать.
– А что значит «официальная система»? Что провоцирует учителя на выгорание?
– Я скажу, но это будет длинный ответ. Смотрите, с одной стороны, официальная система – это классная отговорка на самом деле, потому что очень часто приходится слышать от учителей: «Что ты от нас хочешь? От нас требуют». Не секрет, что требуют, особенно в государственных школах; очень много бумажек, очень много отчётов и т.д. Это правда. И в этом смысле это провоцирует на какое-то превращение учителя в винтик, что категорически противопоказано в нашей профессии, потому что учитель – это в первую очередь живой человек, это принципиально важная штука. С другой стороны, мне кажется, что иногда некоторые коллеги преувеличивают, потому что всё равно, когда учитель заходит в класс и закрывает дверь, начинается его спектакль. И в этом смысле его спектакль – это его суть, его система координат. Очень трудно прикрыть плохой урок, в котором непонятно, зачем дети на уроке находятся, зачем учитель с ними находится, тем, что от него требуют какие-то бумажки. Вот что я имел в виду.
– В моём детстве родители не так много времени уделяли тому, что происходит в школе. Сейчас родители более активно участвуют. Хорошо это или плохо, что родители сейчас тоже другие?
– Что хорошо, что плохо – это такое прокрустово ложе, трудно определить. Родители другие. Я приветствую обеими руками, что родители так или иначе всё больше и больше понимают, что речь идёт об их любимых людях, я имею в виду детей. И в этом смысле, безусловно, у каждого своя роль. Роль родителей в том, чтобы их детям было понятно, зачем они идут в школу. Чтобы им там было комфортно, потому что это важно. Комфортно – это не значит, вольготно развалившись на кровати и поедая мороженое, слушать, что там говорит учитель. Но у ребенка не должно быть ощущения, что над ним висит дамоклов меч и сейчас он свалится. Так нельзя, так не учат. В этом смысле, конечно, должен быть диалог между школой и родителями. Хороший пример с домашним заданием. Сегодня происходит что-то очень странное, потому что, с одной стороны, я не понимаю, почему учитель не успевает сделать в школе то, что он должен сделать. Он начинает диктовать свободному человеку, своему ученику, условия его личной жизни. Это нечестно. Более того, это касается и ребёнка, и родителей.
В итоге обнаруживаем, что у нас испорченные вечера, испорченные отношения, испорченные выходные иногда.
Ради чего это всё делается? Если мы зададим себе вопрос как учителя, зададим себе вопрос как родители – ради чего? Я боюсь, у нас не будет ответа, кроме одного – получить «пятёрку». Это ответ?
– Наша система выстроена на оценках, суть учёбы для ребенка – получить «пятёрку»?
– Если суть учёбы у детей – получить «пятёрку», то мы с вами моментально свалились к маленьким дрессированным животным, цель которых – получить конфетку, кусок сахара и т.д. Если суть детей – получить «пятёрку», мы обрекаем их на жизнь, в которой главное для них будет получить пятёрку в кавычках, мы обрекаем их на жизнь, в которой они никогда не смогут так или иначе строить самостоятельную систему взаимодействия с миром. Потому что в этот момент они всегда будут зависимы от оценки. Любой оценки, чьей-то оценки, оценки со стороны и т.д. Суть учения в том, чтобы понимать, как устроен мир, как устроен я; мы строим отношения с миром, как одно влияет на другое, как ставить задачи, как получать знания, как прокладывать дорожку к этим знаниям, как вплетать эти знания в собственную систему координат, что с ними делать дальше, как их присваивать.
– Что нужно современным детям, чтобы они были счастливыми?
– На этот вопрос можно ответить что угодно, главное не говорить о том, что я сейчас сделаю тебя несчастным, а потом сделаю тебя счастливым. Так не бывает. Надо сделать так, чтобы они были счастливыми. Я даже не знаю, как ответить на этот вопрос. Не хочется говорить клише, но современные дети хорошо понимают, что им надо, что не надо, а задача учителя – помочь это правильно сформулировать, для того чтобы вместе с ними открывать что-то новое.
– Дима, а чем современные дети отличаются от, например, нас?
– Их сложнее обмануть. В силу большого числа разных факторов. 30 лет назад можно было им сказать: «Поступай так, иначе будет так». Даже если второе было обманом, первое они вольно или невольно принимали. Это инструменты, Вы их упомянули, что «ты должен уважать старших», но что такое «уважать» – никто не говорит, и примера не показывает такого уважения. Потому что прежде всего, чтобы научиться уважать других, надо, чтобы уважали меня. Когда я смотрю, как устроено уважение, то в свою очередь уважаю сам. Это довольно простая педагогическая модель, которая всеми классиками в той или иной мере была объяснена.
