Продолжаем серию материалов об инклюзивном образовании. На эту тему уже высказались первый зампред комитета Госдумы по высшему образованию и науке Олег Смолин. Своим мнением поделились председатель правления Межрегиональной Монтессори-Ассоциации Оксана Иванова и руководитель департамента коммуникаций ассоциации «Аутизм-Регионы» Екатерина Заломова. В обсуждении важнейшей темы приняла участие руководитель Всероссийской организации родителей детей-инвалидов (ВОРДИ) Елена Клочко. В первой части своего интервью она рассказала о том, почему общеобразовательные школы часто отказываются принимать детей с особенностями развития, а если принимают, то не обеспечивают условий для полноценной инклюзии; чем опасна сегрегация таких детей и к каким последствиям она приводит; как преодолеть стереотипы общественного сознания в отношении совместного обучения ребят с ограниченными возможностями здоровья и обычных школьников. Во второй части интервью мы говорим с Еленой Клочко о причинах острого кадрового дефицита в сфере инклюзивного образования и о путях его преодоления.
– Будучи сторонником инклюзивного образования, считаете ли Вы, что надо сохранять коррекционные школы?
– Сохранять коррекционные школы нужно обязательно. Это возможность выбора, это вариативность. Никто никогда с этим не спорил.
Но у нас происходит такая история: психолого-медико-педагогические комиссии (ПМПК), которые во многих регионах создавались на базе коррекционных школ, фактически занимались формированием контингента этих учебных заведений, направляя туда детей полегче, с достаточно сохранным интеллектом, которые сложно, но могли бы обучаться в инклюзии и получать цензовое образование с дополнительно созданными образовательными условиями. Коррекционные школы таких детей очень любят, потому что они быстро осваивают программу, в которой нет многих традиционных предметов. В то же время из инклюзивных в коррекционные школы выдавливаются дети с тяжелыми множественными нарушениями развития (ТМНР), в свою очередь коррекционные школы с ними тоже не справляются. А потом предлагается учить ребенка с глубокой умственной отсталостью или с ТМНР дистанционно. Их насильно сегрегируют от общества, то есть в перспективе бремя их финансирования перекладывается на социальный бюджет страны. Хочу сказать, что содержание таких людей в интернатах соцзащиты обходится не просто дорого, а очень дорого.
– Не считаете ли Вы, что заявления директора Института коррекционной педагогики Татьяны Соловьевой и доклад, подготовленный ее сотрудниками, может стать поворотной точкой от инклюзии к сегрегации?
– Этот доклад не был передан в Правительство, туда был отправлен другой доклад Министерства просвещения, который содержит объективный анализ проблем и дефицитов, существующих в сфере инклюзивного образования. Все, кто имеет отношение к этому, в том числе Министерство просвещения, понимают, что методы, предложенные Соловьевой, неприемлемы – ни с точки зрения здравого смысла, ни с точки зрения социального прогноза.
– Сейчас разрабатывается стратегия развития образования до 2036 года. Вы как-то участвуете в ее создании и будет ли там глава, посвященная инклюзивному образованию?
– Пока мы не привлечены к этой работе, но если я правильно себе представляю общий тренд в государственной политике, то там обязательно будут учтены интересы детей с ограниченными возможностями здоровья.
Основы этой системы уже заложены, надо только ее развивать дальше, решая наболевшие проблемы. Исключительно важны вопросы финансирования и кадров– и для инклюзии, и для коррекционных школ.
Последние 5–7 лет мы только и говорим о дефиците дефектологов, логопедов, других помогающих специалистов, а ситуация не меняется в лучшую сторону.
И на вопрос, почему так происходит, оказывается, что это момент регионального законодательного регулирования. Вот сейчас как первый шаг к этому составлены реестры дефектологов, и так далее, чтобы понимать вообще сколько их и каким должен быть план подготовки таких специалистов. Проследить их путь: куда они уходят после окончания вуза? Если они уходят в частную практику, то почему это происходит? Почему они не мотивированы идти в обычные школы? Если в классе учится ребенок с ОВЗ, за которым идет дополнительное финансирование, урегулированное в соответствии с рекомендациями Минпросвещения, это значит, что ему должны быть обеспечены специальные образовательные условия, в том числе его должно хватать на зарплату узких специалистов, которые с ним занимаются. Почему у нас не хватает тьюторов, кто-нибудь разбирался? Я попробовала, и вот что выяснила. У нас есть Единый квалификационный справочник и там прописаны требования к тьютору: он должен иметь высшее образование и два года педагогического стажа, при этом ему не идёт педстаж и выслуга лет при работе тьютором. В то же время ему нужно отработать большее количество часов, чем учителю, а зарплата у него будет меньше в 1,5–2 раза. Так кто же пойдет в школу на таких условиях?
То есть, механизм привлечения узких специалистов для инклюзивного образования у нас недоразработан, недожат, и этот вопрос надо решать на федеральном уровне, в масштабах всей страны.
– Но пока не решена кадровая проблема и специалистов катастрофически не хватает, как компенсировать этот дефицит?
– Теперь вся надежда на психолого-медико-педагогические центры, которые уже получили соответствующий функционал (Закон «Об образовании в РФ», ст.42, 1 марта текущего года эта статья уже вступила в силу. В этих центрах должны быть сосредоточены высокопрофессиональные кадры, которые будут оказывать поддержку организациям образования в обучении детей с ОВЗ. По нормативам на 10 тысяч детской популяции должен быть ППМС-центр.
И маршрут каждого ребенка, оказавшегося в инклюзивных условиях в детском саду или в школе, должен составляться в зависимости от его индивидуальных нарушений или дефицитов с помощью таких вот ресурсных центров.
А коррекционные школы должны принимать самых сложных детей, с множественными нарушениями развития, а не отправлять их в интернаты соцзащиты, которые представляют собой тупиковый путь с точки зрения социализации.
– Сохранился ли у нас термин «необучаемый»?
– Нет. Это понятие отменено Законом «Об образовании», который вступил в силу в 2013 году. Есть мощная история, связанная с разработкой специальных индивидуальных программ развития (СИПР) для таких детей. Называется конструктор СИПР. У нас есть Федеральный ресурсный центр по образованию детей с тяжелыми нарушениями развития.
И в этом конструкторе из «запчастей» можно сформировать программу для любого ребенка в ближайшей зоне развития и потом ее гибко адаптировать к нему по мере его развития. Понимаете, вопрос чему учить. Возможно, он не будет знать астрономию или физику, это совершенно очевидно. Но в той мере, в которой он может понять окружающую среду, время года, время суток, жизненное расписание – все это ему доступно.
ФГОСЫ для детей с особенностями развития основаны на сочетании освоения академических знаний и жизненных компетенций. И чем выше уровень программы, тем все больше этих академических знаний и компетенций осваивает ребенок. У каждого есть право на достойную жизнь, на хорошее образование в рамках возможностей самого человека, на то, чтобы он был включен в общество, создавал семью, самореализовывался, жил полной жизнью. И такие возможности надо расширять, а не ограничивать.
ВОРДИ входит в список 4-х общероссийских организаций, к которым относятся Всероссийское общество инвалидов, Всероссийское общество глухих, Всероссийское общество слепых.
Она объединяет родителей детей-инвалидов c различными нозологиями и инвалидов с детства с ментальными и иными нарушениями, которые нуждаются в представительстве своих интересов после 18 лет.
ВОРДИ действует с 2018 года и охватывает родителей детей-инвалидов из 73 регионов и 104 муниципалитетов. Организация активно сотрудничает с государственными органами и участвует в законотворческой деятельности по проблемам своей целевой группы.
Среди партнеров ВОРДИ – Правительство Российской Федерации, Совет Федерации, Государственная Дума, Минтруд, Минпрос, Минспорт, Минздрав и другие ключевые ведомства как на федеральном, так и на региональном уровне.
