К сожалению, буллинг в российских школах становится рядовым явлением. Он распространяется не только в массовых школах, но и в дорогих престижных учебных заведениях. Буллинг – одна из причин, которая толкает родителей к тому, чтобы перевести своих детей из школы на семейную форму образования. Поэтому случаи травли в школах Хабаровского края отражают общую ситуацию в российских школах. Свою позицию по этому вопросу уже высказал основатель проекта «Альтернативное образование в России», автор телеграм-канала «Школа без страха» Алексей Семенычев. На этот раз на вопросы «Вестей образования» отвечает кандидат педагогических наук, директор Центра толерантности Еврейского музея и эксперт антибуллинговой программы «Каждый важен» Анна Макарчук.
Травля держится не на агрессорах, а на молчаливом большинстве
– Кто, по Вашему мнению, несет ответственность за буллинг: учителя или родители агрессивных детей?
– Знаете, этот вопрос построен на ловушке, в которую мы попадаем снова и снова. Мы ищем одного виноватого, как будто травля – это преступление с единственным злодеем. Но буллинг – это не ужасный момент, это ужасный процесс.
Когда мать школьницы семь раз письменно обращалась к директору, а ситуация продолжалась три года, проблема не в том, что учителя злые и вредные или родители агрессоров равнодушные и бессердечные. Проблема в том, что система отлично научилась имитировать и заботу, и работу, и профилактику.
«Советы профилактики», о которых говорится в материале суда, это ведь знакомая на всех уровнях от школы до методического центра, от министерства и до младшей группы детского сада ситуация: все делают вид, что что-то происходит, а потом сдают «наверх» отчет. И отстаньте от нас, пожалуйста, ради бога, у нас нет ни сил, не желания.
Учителя несут ответственность? Да, несут. Но они работают в среде, где на класс из 30 детей у них физически нет времени отследить все перепалки на переменах.
Родители агрессоров виноваты? Безусловно. Но многие из них искренне не видят проблемы – их ребёнок дома «нормальный», а школа «преувеличивает». Вы на каждый элемент в этой безумной системе найдете своё «но».
Все несут ответственность, но только школа в этом перечне является институтом, который должен профессионально управлять этой средой. Это её работа, на которую, кстати, идут налоги родителей. Образование не бесплатное, никто нам его не подарил, давайте не будем об этом забывать! Тогда, быть может, появится и желание внимательнее относиться к происходящему внутри школьных стен.
Но и это еще не самое важное в сложившемся уравнении.
Травля держится не на агрессорах. Она держится на молчаливом большинстве – тех 20–25 детях в классе, которые каждый день видят, как девочке засовывают кожуру от мандаринов за воротник и не говорят ни слова. Их мозг работает в формате «если я промолчу, меня не тронут».
Поэтому, когда мы спрашиваем «кто виноват», мы уже проиграли.
Правильный вопрос: кто может изменить среду? И ответ – свидетели. Где свидетели обитают? И дома за семейным столом, обсуждая телевизор, и в школе на уроке математики, и на улице, и в спортивной секции, и у компьютера. И там, на всех этих точках, этих свидетелей должны учить, что нельзя молчать, что травля происходит с твоего же молчаливого согласия, что травма свидетеля бывает еще страшнее, чем травля жертвы: свидетель учится ничего не делать.
Да, так складывается, что большую часть времени свидетели проводят в школе. А ещё у неё есть инструменты, ресурсы и, самое главное, обязанность.
Школа в примере платит не за то, что травля произошла. Она платит за то, что девять раз (семь к директору, два в управление образования) её предупреждали о пожаре, а она продолжала имитировать тушение, пока здание не сгорело дотла.
«Классические «беседы о доброте» не работают. Мозгу нужен новый опыт»
– Какие меры должны принимать для профилактики травли школы и родители?
– Переход от философии к хирургии самый сложный. До него редко доходит кто-то, кто принимает решения в кабинете и не видит живых детей.
Повторюсь: школа должна работать не только с жертвой и агрессором, а с молчаливым большинством. Смотрите, что происходит в мозге ребёнка, который наблюдает травлю. Его амигдала – древняя структура, отвечающая за страх – кричит: «Не вмешивайся! Следующим можешь стать ты!». Префронтальная кора, отвечающая за моральные суждения, шепчет «Это как-то неправильно». И что побеждает у подростка с незрелой корой и у взрослого человека с вроде бы зрелой, но постоянно подминаемой? Страх. Почти всегда страх.
Поэтому классические «беседы о доброте» не работают. Мозгу нужен новый опыт. Ему нужно опытным путём убедиться: когда я говорю «хватит», меня поддерживают, а не наказывают.
Конкретно? Давайте конкретно.
- Протоколы реагирования, а не советы профилактики. Когда поступает жалоба – в тот же день включается чёткий алгоритм: беседа с классом (со всем!), фиксация показаний, подключение психолога к наблюдению за динамикой. Не через неделю, не «на следующем собрании» – сегодня. Потому что каждый день бездействия – это урок для всех детей: «вас не защитят», «у взрослых другие приоритеты: Календарь образовательных событий».
- Анонимные механизмы обратной связи, которые работают. Не ящик с запиской, который проверяют раз в месяц, зато его фотография висит на школьном сайте. Цифровая или бумажная форма, которую мониторят ежедневно. Дети должны знать: если ты написал сегодня утром – к вечеру будет реакция.
- Обучение свидетелей, а не жертв. Программы «как защититься от буллинга» для жертвы – это как учить газель боксу в саванне. Нужно учить хищников не нападать и стадо не стоять в стороне. Ролевые игры, где дети практикуют фразы вмешательства. Не теория, только практика. Потому что в момент травли у них будет три секунды на реакцию, и мозг выберет то, что натренировано.
* Мониторинг среды, а не инцидентов. Психолог раз в месяц проводит социометрию класса – видит, кто изолирован, кто в центре, где пошли трещины. Томография общества в миниатюре. И проблему будет видно за три месяца до того, как девочке начнут мукой посыпать голову.
Что спросим с родителей? Перестать верить в миф «дети сами разберутся»
В материале суда школа обвинила мать в том, что её «чрезмерная активность» усугубила ситуацию. Давайте переведём: «Вы слишком много жалуетесь на то, что вашего ребёнка методично унижают. Это дурно сказывается на коллективе».
Это уже не просто цинизм, это натуральная когнитивная реконструкция. Мозг школьной администрации переписал реальность так, чтобы защитить собственный образ: «мы хорошие, это она истеричка».
Родители должны понять несколько вещей:
- Травля не закаляет характер, она ломает голову. Ребёнок после трёх лет травли – это не «более стойкий» ребёнок. Это в более 70% случаев ребёнок с депрессией, тревожным расстройством и нарушенной способностью доверять людям.
- Один раз пожаловаться недостаточно. В случае из Хабаровска мать обратилась девять раз. Девять! И знаете, что? Она была права. Потому что школа научилась прекрасной стратегии: дать формальный ответ и ждать, пока родитель устанет. Поэтому – письменные обращения, копии в управление образования, фиксация сроков ответа.
- Бюрократия? Да. Но это единственный язык, который система понимает. Родители агрессоров должны заплатить – но не деньгами, а временем. И так, чтобы влетело не ребенку-агрессору, а всем. Штраф в 5 тысяч рублей по статье 5.35 КоАП для многих семей – это цена выходных. Заплати, покричи дома на хулигана и забудь. Но представьте: обязательные 20 часов работы с семейным психологом, где вы разбираете, почему ваш ребёнок получает удовольствие от унижения других. С кого же он это списал? Откуда взял? Это больно, это стыдно, и это работает.
- Учить своих детей видеть. Не «не обижай других», это слишком просто. А «что ты сделал, когда видел, как обижают?» Потому что ваш ребёнок, скорее всего, не агрессор и не жертва. Он один из тридцати, кто стоял и смотрел. И каждый день молчания – это тренировка безразличия, которая пойдёт с ним во взрослую жизнь.
Главное, что должны понять и школы, и родители:
Профилактика травли – это не расходы, а инвестиции. 270 тысяч компенсации – это год работы хорошего школьного психолога. Полмиллиона – это программа по работе с безопасной средой для всей школы.
Школа в Хабаровске три года экономила на профилактике, а потом заплатила за последствия. Это как не делать техосмотр машины, а потом удивляться счёту за капитальный ремонт после аварии.
Разница в том, что машину можно починить или купить новую. А ребёнка с разрушенной психикой можно только долго и мучительно восстанавливать. Если получится.
