Научный руководитель Института образования НИУ ВШЭ, доктор педагогических наук и заслуженный учитель России Исак Фрумин стал членом Международной академии образования (МАО). В составе академии – более 60 ученых из 22 стран. «ВО» узнали, что это за академия, что дает присутствие в ней российским ученым и какие наши образовательные технологии можно транслировать в мире.

Фото с сайта web.archive.org

– Исак Давидович, что такое Международная академия образования? Как она влияет вообще на образование?

– Международная академия образования, как и большинство академий во всем мире, – это не учреждение, а сообщество, сеть людей, которым интересно друг с другом обсуждать разные вопросы развития образования, базируясь на международных сравнениях и доказательном методе. Академия была создана в 1986 году как попытка наладить международный диалог об образовании не на уровне чиновников, а на уровне учёных.

– Интересно, является ли такая модель «академия-клуб» более эффективной, чем принятая у нас АПН (Академия педагогических наук) – РАО?

– Это разные истории. РАО сегодня, между прочим, всё больше похожа именно на экспертный клуб. Она, правда, получает серьёзную государственную поддержку, но, кроме президиума, все остальные академики работают где-то ещё. При этом РАО не управляет институтами. Кстати, как и большая Академия наук.

Сложно сказать, является ли это эффективным или неэффективным. Зависит от контекста. В советское время модель академии (в том числе Академии педагогических наук) как, по сути, огромного исследовательского центра с тысячами сотрудников была эффективной. Сегодня весь сектор исследований и разработок становится более разнообразным. Исследования проводятся и в отдельных институтах (мы по привычке называем их академическими), и в университетах, и в крупных корпорациях.

Поэтому и в нашей стране, и за рубежом происходит трансформация академий в экспертные сообщества, которые поддерживаются государством или действуют автономно. Их роль огромна и даже возрастает, поскольку усложняется мир, возникает множество альтернативных точек зрения, медийно сконструированных авторитетов. В этом многообразии надо находить точки опоры. Здесь, конечно, возникает вопрос о легитимности такой экспертизы, об авторитетности такого сообщества. Для ответа на этот вопрос человечество не придумало никакого другого инструмента, кроме репутации.

Поэтому экспертная легитимность любого такого сообщества определяется репутацией его состава, научной продуктивностью его участников. Это создает очень сложную ситуацию для начальства, которое выбирает экспертов.

Но, повторю, ничего, кроме репутации и профессионального признания, не работает.

– Что дает присутствие в Международной академии образования помимо авторитета?

– Во-первых, допуск к лучшей международной экспертизе, к самым передовым разработкам. В Академии – ученые от Южной Африки, Японии до Чили и Канады, и, если мне надо уточнить, что происходит, например, в чилийском образовании, я могу позвонить академику, директору центра исследования образования в университете в Сантьяго, и попросить о консультации.

Во-вторых, возможность продвигать и какие-то российские идеи и инновации в мире. Не буду скрывать, до сих пор и наследие, и настоящее российской образовательной науки очень слабо было представлено в глобальных дискуссиях. Да, педагогическая психология, начиная с Выготского, относительно хорошо известна, а вот уникальные поиски советской и российской педагогики – нет.

– Раз уж заговорили о наших идеях, какие, навскидку, три идеи можно точно продвигать за рубеж?

– Мне легко ответить на этот вопрос. Просто надо вспомнить о трех великих наших предшественниках, у которых мне посчастливилось учиться. Прежде всего – развивающее обучение по Давыдову. Замечу, кстати, что Василий Васильевич Давыдов ещё в советское время был избран иностранным членом Американской академии образования за работы в области психологии обучения. Но проблематика развития теоретического мышления в обучении не очень далеко продвинулась с той поры за рубежом. И это первая очень серьёзная история, которой можно делиться с миром.

Вторая, как бы неожиданно это ни звучало, – определённые подходы воспитательной работы. Идеи, связанные для меня и с Макаренко, и с создателем воспитательной системы «Орленка» Олегом Семеновичем Газманом. Их представления о развитии детского коллектива как образовывающей среды до сих пор остаются актуальными и становятся даже актуальней для всего мира.

Потому что на Западе в основном воспитание было организовано, да и до сих пор организовано в школах довольно узко, поскольку считалось, что школе это делать категорически нельзя, и за воспитание отвечали церковь и семья.

Но сейчас даже страны ОЭСР утверждают, что новое поколение надо формировать не только с точки зрения знаний, но и с точки зрения некоторых базовых социальных установок. К примеру, связанных с гуманизмом, солидарностью, экологией. Российская, да и советская традиция воспитания в школах была методически проработана, особенно в том, что касается возрастных особенностей детей и динамики формирования и развития коллективности, и может представлять интерес за рубежом. Да, там было много всяких неприятных наворотов, связанных с классовой борьбой и социальной инженерией. Но тем не менее социалистический эксперимент в воспитании чрезвычайно поучителен.

Третье направление российской педагогической мысли, которое могло бы сегодня быть очень интересным во всем мире, связано для меня с именем Георгия Петровича Щедровицкого. Его понимание образовательного процесса как процесса формирования деятельности, а не простой передачи знаний, позволяет по-новому проектировать содержание образования..

– Выдающийся психолог Андрей Ильич Подольский, который стал первым россиянином в МАО, сказал, что за рубежом известны ваши работы по анализу «социалистического эксперимента в образовании». Говоря про социалистический эксперимент, вы что имеете в виду? Потому что я сразу представляю пионеров в красных галстуках...

– Когда в мире обсуждают, куда будет двигаться образование, то опираются на тренды в тех странах, где столетиями был капитализм. Мы привычно соглашаемся с тем, что в России будет точно так же. Но наше завтрашнее движение в значительной степени определяется колеей прошлого развития – спецификой постсоциалистического развития. Эта специфика заслуживает стать частью мировой образовательной повестки, потому что почти 2 миллиарда детей в мире учатся в странах постсоциалистической трансформации.

Поэтому надо понимать особенности социалистического образования. К ним относятся в первую очередь базовые характеристики системы образования – её охват, полное огосударствление, централизация, традиция одной правильной интерпретации. Но там же – социальная инженерия, направленная на равенство возможностей, там же – тесная связь с трудовой практикой.

Когда, например, обсуждается появление образовательных стандартов и единых стандартов в Америке или в Германии, мы говорим: «А у них вот так устроено». Или: «У них всё только ужесточается». Но мы-то стартовали совсем с другой точки.

У нас есть опыт, когда единая программа на все школы, когда нет частных школ и университетов, когда всё жестко регулируется. Именно поэтому очень важно понимать, как в этой социалистической традиции можно реализовать мировые идеи в области образования.

Я не восхищаюсь прошлым и не критикую его. Я пытаюсь его понять. Прошлое у нас особое, и его важно учитывать в развитии образования.