В истории каждого народа есть события, о которых поколения сохраняют особую память. Чаще всего это память не о блестящей военной победе, а об общей смертельной беде. Для нас всех – это память о Великой Отечественной войне, о ее жертвах, о цене Победы. И в глубине этой огромной памяти, в одном из самых потаенных ее уголков – неумирающее чувство ужаса и боли при мысли о трех миллионах ленинградцев, ставших блокадниками. Среди них – более миллиона детей до 14 лет.
Сейчас на дворе – начало поздней осени. В 1941 году именно к этому времени продовольственный кризис, ознаменовавшийся 1 сентября запретом на свободную продажу продуктов питания, вступил в полную силу. 8 сентября германская авиация разбомбила Бадаевские склады – в пожаре сгорели 3 тысячи тонн муки и 700 тонн сахара. В городе начался голод.
Но начался и холод: среднесуточная температура устойчиво опустилась ниже 0 °C уже 11 октября. На 1 сентября городские запасы топлива составляли: нефтепродуктов – на 20 суток, угля – на 80, дров – на 18 суток. Таких холодных осени, зимы и весны, какие выпали в 1941–1942 годах, в Петербурге-Ленинграде не случалось за все время метеорологических наблюдений. С каждым днем стало расти число детей, потерявших родителей: матери и бабушки отдавали свою пайку хлеба малышам и погибали от истощения.
Чтобы спасти детей, у родителей оставалась единственная надежда – увезти их с собой в эвакуацию (если, к счастью, такая возможность была) или отправить одних.
…В этом месте я должен перевести дыхание – и прошу читателей поступить так же.
Потому что, боюсь, далеко не все знают, что за отправку ребенка из блокадного Ленинграда и в погашение затрат на его последующее содержание в детском саду или школе-интернате родители (даже если кто-то из них в этот момент воевал в рядах Красной Армии) должны были выплачивать государству ежемесячно сумму, составляющую три четверти от среднего дохода на члена семьи!
А вы-то, наверно, наивно думали, что Советская Родина с ее лозунгом «Всё лучшее – детям!» полностью взяла на себя расходы по вывозу этих обездоленных детей на «Большую землю» и окружила их там беззаветной любовью и заботой? Нет, извините: ленинградские исполнительные органы предлагали родителям эвакуированных детей озаботиться также отправкой для них посылок с зимней одеждой, бельем, посудой и обувью. Дескать, дети ваши – и по закону остаются на вашем иждивении до 14 лет (с этого возраста в тогдашнем СССР уже принимали на работу).
Впрочем, причина, по которой сегодня об этой странице советской истории мало кто помнит, проста: документы на сей счет (и правовые, и фискальные) долгие десятилетия хранились в архивах под грифом «секретно».
И здесь, кстати, еще один сюжет из той же военной эпохи, также связанный с детьми (вернее, подростками) и родительской платой, на этот раз – за их обучение в старших классах и средних специальных профессиональных учебных заведениях.
И хотя в этом факте нет ничего секретного, многие до сих пор искренне уверены, что в советское время школьное образование всегда было совершенно бесплатным. Между тем, с 1 сентября 1940 года (как оказалось, до 1956 года) бесплатное обучение было отменено в последних трех классах школы и в специальных учреждениях среднего образования.
Платить должны были все, исключений в постановлении не было. Впрочем, вскоре от платы были освобождены дети пенсионеров-инвалидов с единственным источником дохода и детдомовцы. Чуть позже появилась возможность избежать платы и детям учителей, а с началом войны – и детям из семей военнослужащих, инвалидов и погибших.
На первый взгляд, цена обучения может показаться не такой уж высокой: в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик – 200 рублей за год, в других городах и селах – 150. Для сравнения: в то время средняя зарплата по всему народному хозяйству составляла 340 рублей, а в сельском хозяйстве – 229 рублей (и зависела от трудодней и натуральных выплат). Однако введение даже такой скромной платы для многих советских граждан закрыло возможность продолжить образование после 7-го класса. Важно учитывать и то, что в семьях того времени нормой было по 5–7 детей у крестьян и по 3–4 – у рабочих. И платить за обучение 2–3 детей было для них непосильной ношей. Если в вузах плату могла покрыть стипендия (начисляемая тем, кто хорошо учился), то эти новые расходы полностью ложились на родительские плечи.
В результате этой «реформы» количество выпускников средних школ (8–10-е классы), средних специальных учебных заведений и вузов сократилось вдвое.
Возникает естественный вопрос: зачем это было сделано? Зачем государству понадобилось столь резко ограничивать число граждан со средним, среднеспециальным и высшим образованием?
«Ларчик» открывался просто: стране нужны были люди у станка. Указ о введении платного обучения был опубликован в один день с указом «О государственных трудовых резервах СССР», по которому альтернативой платного обучения для молодежи могло стать рабочее образование. Колхозы и городские советы обязывались мобилизовать в ремесленные, железнодорожные и фабричные училища определенное количество молодых людей в возрасте 14–17 лет. Выпускники таких учебных заведений должны были проработать как минимум четыре года подряд на государственных предприятиях. Не скрывалось, что это делается для «притока новой рабочей силы на шахты, рудники, транспорт, фабрики и заводы». Учеба в училищах в 1940 году начиналась 1 декабря: таким образом, не заплатившие школьники запросто могли начать трудовую карьеру в том же году. Кроме того, годом ранее был понижен призывной возраст, поэтому многие бедные студенты вполне могли теперь отправиться в армию. Для многих ребят «из низов» единственной социальной лестницей тогда стали военные училища – обучение в них было бесплатным.
Фактически Совет народных комиссаров получил право ежегодно призывать от 800 тысяч до 1 млн человек городской и колхозной молодежи, начиная с 14 лет, в училища и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО). Выпускники получали направления на предприятия, где обязаны были проработать 4 года.
А позже появился указ об уголовной ответственности сроком до 1 года «за самовольный уход или за систематическое и грубое нарушение школьной дисциплины, повлекшее исключение из училища (школы)». Фактически государство прикрепляло учащихся к системе ФЗО.
Как был встречен этот новый порядок? Газеты, разумеется, сообщали о многочисленных митингах на предприятиях с радостными приветствиями и лозунгами о готовности принять новые кадры на работу. С другой стороны, вот какое письмо о ситуации в Минске было перехвачено сотрудниками НКВД в октябре 1940 года: «Целые бунты. Лекции не слушают, идут наперекор ассистентам, шумят, кричат. На общей лекции пишут такие записки, прямо ужасно. Например: „Как Вас теперь назвать – товарищ профессор или господин профессор, ведь мы идем к старому?“».
Возможно, чтобы избежать настоящих бунтов, вскоре правила были изменены для жителей некоторых республик. В 1942–1943 годах вышли постановления, которые не афишировались на союзном уровне: отменить плату для представителей коренных народов в Киргизской, Таджикской, Казахской, Узбекской, Азербайджанской и Туркменской Республиках. Им были предоставлены значительные квоты для получения высшего образования, хотя это и противоречило Конституции, запрещающей дискриминацию по этническому признаку.
Впрочем, опыт с введением советской властью платы за общее образование в 1940–1956 годах был не первым. Уже в 1921 году Наркомпрос РСФСР разъяснял: «Введение платности означает, что государство временно не может целиком и полностью взять на себя расходы по народному образованию и вынуждено частично возложить эти расходы на население, предоставив широкие льготы трудящимся и переложив большую тяжесть на плечи имущих и хорошо обеспеченных родителей».
Кроме денежного образовательного «налога» собирался и натуральный «налог» в виде продуктов. Зависело это от региона и тех, кто занимался курированием школы. Сколько нужно отдать на нужды образования, решали на местах, поэтому особой ретивости избежать не удавалось.
Партийным и правительственным органам приходилось уточнять, что плата добровольная, из-за ее отсутствия выгонять из школ учеников нельзя, так как это обесценивает «завоевания Октября». Меры по сборам назывались «временными» – пока государство и учреждения просвещения не окрепнут – но продлились долго. В 1930-х система образования была унифицирована. Ввели четкие перечни предметов и программ, подняли зарплату преподавателям, но необязательную финансовую помощь школе напрямую от родителей так и не отменили.
…Думаю, что в преддверии очередной годовщины большевистского переворота полезно совершить хотя бы небольшую экскурсию в мифическую страну с «лучшей в мире системой образования».
