Центр: Начало

Я никогда не думал, что буду педагогом. Рос в семье учительницы и военнослужащего, в детстве мечтал быть дипломатом. Итак случилось в моей жизни, что я познакомился с поэтом нашего детства, Агнией Львовной Барто.

Мы жили в Хабаровске. Я был парень активный, любил читать, участвовал в работе Общества книголюбов. Написали письмо Агнии Львовне, она откликнулась. И когда я сам в пятнадцать лет путешествовал, был в Москве, зашел в гости к Агнии Львовне.

Она удивительный человек. В свое время помогла восстановить свыше двух тысяч семей после войны. Когда шла Великая Отечественная, ребятишек из осажденного Ленинграда, с западных территорий отправляли в Воронеж, на Урал, где не было войны. Во время бомбежки детей эвакуировали из поездов, а документы гибли. И маленький ребенок оставался без собственного имени и фамилии. Если большой ребенок мог сказать, как его зовут, как звали родителей, где жил, то маленький – не всегда. И имя давали произвольно. Отсюда много и фамилий: Непомнящих, Неизвестных и так далее. Фамилии военного времени.

Агния Львовна стала находить семьи, возвращать родителей детям, а детям родителей по детским воспоминаниям – это открытие помогло ей сделать удивительно доброе чуткое сердце детского поэта.

На радиостанции «Маяк» была организована передача «Найти человека», Агния Львовна читала детские письма, и по этим письмам люди друг друга стали находить. Она читала детское письмо, например: «Я пошла в лес, очень хорошо помню, что из пенька вылезла змея, мы сильно испугались и об этом рассказали родителям». И человек находил маму или мама находила дочь. Такие судьбы, трагедии человеческие…

Когда мы договорились о встрече, в Москве шел съезд молодых писателей. Я был взрослый парень, в старших классах учился. И, увидев меня, Агния Львовна подумала сначала, что я – молодой писатель. А когда мы познакомились, она мне сказала: «Саша, Вы должны пойти к детям». Очень странно. Но когда говорит такой человек, надо прислушаться. Я, конечно, никогда об этом не думал, но решил попробовать.

После школы я учился в железнодорожном институте и работал в детском доме, как-то так получилось, дети меня приняли. Я человек из интеллигентной семьи, не криминальный парень был. Но почему-то дети, рано познавшие скорби, ко мне тянулись очень. С тех пор так и пошло...

Я проводил слеты детских домов, будучи внештатным инструктором горкома комсомола. На слетах детских домов, на фестивалях приветствия деткам делали известные люди. Мы написали письмо Алле Борисовне Пугачевой, и она прислала детям звуковое приветствие. Юрий Борисович Левитан был жив еще, Клара Румянова, которая зайчика озвучивала в «Ну, погоди!». С помощью молодых журналистов нашли их. А Хабаровск – это же далеко. Как-то, может, это трогало наших звезд, и они откликались.

Левитан, обращаясь к детям, очень добрые слова говорил... Например: «Дорогие мои друзья. Теперь я знаю, что когда говорю: “Московское время час”, я понимаю, что мои юные друзья из Хабаровска уже встали, почистили зубы, позавтракали и пошли в школу». И дети из детских домов сидели, открыв рот, слушали, потому что знали Левитана все. Фильмы военные часто крутили, его голос во всех фильмах звучал, и вот он обращается конкретно к хабаровским ребятишкам своим голосом, приятным басом-баритоном...

Детям это было очень интересно. Мы фильмы про них снимали самодеятельные. Сняли, смонтировали, показали – волонтерство такое. Такого слова тогда не было, были добровольцы. Откликались ребята-студенты, потому что речь шла о детях-сиротах. Раньше в Советском Союзе в детских домах дети были настоящими сиротами, как правило, это дети умерших или погибших родителей. Сейчас истинных сирот в России только 10%, а 90% – социальное сиротство. Это, конечно, трагедия для нас.

Я был студентом и комиссаром стройотряда, наш стройотряд делал кукольные спектакли для детей в детских домах, потом мы там убирали снег... И все понимали, что мы делаем нужное дело, причем совершенно бесплатно, студенты, ребята молодые. А что, пить пиво? Пошли снег убирать к детишкам-сиротам. И спектакль поставили, поиграли, что-то такое сделали доброе, как-то это пошло. А я был организатором, у нас в семье все организаторы, такая династия Петрыниных.

Папу моего мужики всегда очень уважали – Ген Геныча, он был зам. командира части на заводе военном в Хабаровске. И меня многие знали. Сначала я был сын Ген Геныча. Это потом меня стали как Александра Геннадьевича все знать. Это очень помогало. Потому что экскурсия на военный завод – ребятне интересно ведь под самолетом полазить... Такой хороший ресурс я использовал. Декан с сочувствием относился, отпускал меня к детям, и один раз даже мне зачли практику во время работы в спецшколе летом.

В начале 1980-х в нашей спецшколе закрытого типа на территории края случились массовые беспорядки, и зампред крайисполкома, которая меня знала, попросила помочь. Я съездил, посмотрел, переговорил с мальчишками. А на следующий день про меня уже молва шла, все уже знали меня, здоровались. Как-то удивительно дети меня принимали...

Я закончил железнодорожный институт, работал в закрытом детском учреждении под Биробиджаном – Еврейская автономная область входила тогда в состав Хабаровского края. Руководитель, бывший интернатовец, сирота, отсидевший в колонии, пригласил меня в это закрытое учреждение, и я приехал. И там понял, что закрытая система людей калечит. Что это прежде всего повышение квалификации по преступности для детей, это жестокие нравы, это место криминальной подростковой субкультуры, и, к сожалению, некоторые взрослые ее использовали.

В работе с детьми это очень опасно. Мне даже ветераны колонии говорили: в группе обязательно должна быть «шестерка» и «бугор», иначе тебе там трудно будет. Я все эти вещи презирал, поэтому первый мой выпуск был очень успешным. Всего шесть мальчиков сели из 24-х потом.

Это неплохой показатель, потому что в лучших закрытых учреждениях рецидив (повторное возвращение в места лишения свободы) был 40 процентов, в других достигал 85-90% и выше. Сейчас у нас в Центре 3-5 процентов рецидив, как в царской России. Когда я писал диссертацию, работал в библиотеке академии МВД с диссертациями и там читал о массовых больших приютах царского времени в Москве, и у них был рецидив тоже 3-5 процентов всего. То есть традиции любви, духовности, доброго отношения к детям исцеляют.

Идея Центра как открытого образовательного пространства для детей с высокой степенью криминальности зародилась в закрытом учреждении. Его, кстати, расформировали, потому что там были серьезные проблемы.

Потом у нас была проверка. Не всем были понятны мои методы воспитания. Коммунарская методика, орлятская педагогика. У нас был «круг», как в «Орленке», мальчишки рефлексировали, говорили, что они плохого или хорошего сделали за день. Потом мы даже выходили в город, в поселок за призовые места или с творческими делами для населения. Я в этой культуре вырос, поэтому это было мое, и я привил свое. Не всем это нравилось. Я был без педагогического образования, и мне это инкриминировали. Поступил в педагогический, закончил экстерном за три года с отличием. Но когда я поступил, наше учреждение прикрыли, я приехал в Хабаровск, пошел работать в родную школу.

Потом я стал завучем по воспитательной работе другой школы, мне стали предложения сыпаться, параллельно я учился, институт надо было закончить. Тогда не было тех требований, как сейчас. Сейчас бы меня никто не взял на работу без образования. Это глупость страшная, потому что ставит преграды для привлечения к работе с детьми, особенно для дополнительного образования, специалистов других отраслей и молодежи. Хотя не так давно президент высказал мысль о привлечении к проведению кружков для детей студентов педагогических вузов, но эта проблема до сих пор не решена.

А школа наша к тому времени уже стала известной, мы проводили яркие ключевые дела, школа вызывала интерес у прессы, микрорайон ожил. Причем я выбрал школу самую сложную в Хабаровске, она занимала тогда первое место в городе по подростковой преступности.

И микрорайон очень сложный, потому что когда люди живут в более цивильных условиях, там другая культура, когда есть своя ванна, свое отопление. Когда ты живешь в бараке, негде помыться, и дров рубить при этом не надо, потому что вроде отопление какое-то есть... Там большие проблемы. Полное потребленчество, маргинализация семей. Были 90-е годы, развал страны. Люди нищали, некоторые спивались, уходили в криминал. Школа находилась в очень сложном микрорайоне, непроизводственном. Была целая улица, огромная криминальная улица, где с утра жильцы были уже пьяны. Но все проблемные детки в школу пошли.

Я вел историю, имел право, как завуч, еще уроки вести. Все наши двоечники не пропускали занятий, получали четверки. Мы устраивали баталии, штурмы замков. Одна часть хулиганов «строила» замки, а другая их штурмовала. Это же нужно прочитать литературу, как минимум учебник, чтобы понять, что такое фортификационное сооружение того времени, для чего нужна стенобитная машина. Или какие-то вещи про Россию, аукцион на знания о шапке Мономаха, например. И это было интересно им. Интернета еще не было тогда, дети шли в библиотеку... В общем, школа интересная была.

И как раз в это время Татьяна Михайловна Ковалева пригласила меня в Томск, в «Эврику-развитие» – это была потрясающая частная школа. У Татьяны Михайловны была очень интересная идея, открыть нечто типа частного пансионата для проблемных детей. Я слетал в Томск, побывал на юбилее школы, все мне очень понравилось, мы договорились, что я буду у них работать.

Пошел прощаться в управление образования, рассказал, что переезжаю в Томск, мне все там понравилось. И тут мне Валентина Тимофеевна Саватеева, начальник управления, говорит: «Зачем тебе переезжать? Мы закрываем УПК, учебно-производственный комбинат. Давай откроем Центр». А это была моя идея, я предлагал открыть центр реабилитации еще предыдущему начальнику. Модель Центра, кстати, вырисовалась у меня во время эвриканского сбора в Валдгейме в 1989 году, когда к нам прилетал Александр Изотович Адамский. Но меня никто не знал тогда, и мне отказали, поэтому я пошел завучем в школу. Ну а здесь вот так вдруг...

В Москве тогда было множество бродяг. А что в Хабаровске творилось! Это все-таки глубинка, массы еще беднее, шла криминализация подростков. Очень актуальный был проект центра реабилитации. Сейчас название поменялось, но смысл остался тот же.

Татьяна Михайловна, таким образом, пригласив меня в Томск, спровоцировала открытие Центра в Хабаровске. Потому что я все равно бы открывал подобный центр, но в Томске. Там назвали его пансионатом, но, по сути, это центр реабилитации для детей, которым трудно. Я не понимаю темы «трудные дети». Трудный ребенок сам в этом виноват. А ребенок, которому трудно, нуждается в помощи. Сейчас и на государственном уровне эта идея прошла: в законе об образовании сказано, что помощь детям, оказавшимся осужденными, жертвой преступления, соучастником преступления, оказывается в центрах психолого-методической, медицинской и социальной помощи.

Открытие Центра – это была потребность общества, потому что Россию захлестнула волна детской безнадзорности и подростковой преступности.

И ответом интеллигенции было создание не новых учреждений закрытого типа, спецшкол, исправительных учреждений, а именно центров реабилитации, центров психолого-медико-педагогической помощи детям. Я очень рад, что мой родной город оказался городом, повернувшимся к детям лицом. И мы открывали один из первых Центров в России. Мы были официально по счету семнадцатыми, но по жанру мы были уникальными.

Как открывали Центр? Я пришел – молодой парень, мне еще не было 30, я не был директором никогда… Валентина Тимофеевна меня поддержала и поставила ряд вопросов о бюджете, структуре, штатном расписании; это вещи, совершенно далекие от меня. Была командировка в Москву и Петербург, потому что первые приюты открывались в Петербурге. А в Москве был Лосиноостровский комплекс социальной помощи детям. Я к ним съездил, посмотрел, структура очень интересная, но немножко другой жанр.

Мы брали особо криминальных детей, особо сложных. Наши ребята, которые раньше были очень криминальными, даже в свое время «ответственными», «смотрящими», есть такое слово в криминале, они ушли оттуда, сейчас хорошие семьянины. Так вот позже они вспоминали, как пришли к нам, как их приняли. У них сейчас добрые, хорошие отношения с их женами и мужьями (девочек у нас меньше, но тоже есть). Они говорят, что опыт, полученный в Центре, очень ценен тем, что он транслируется потом на будущие семьи выпускников. Это очень значимо для меня. И, кстати, Макаренко об этом писал: результат его работы будет такой, какими родителями будут его воспитанники.

Валентина Тимофеевна показала мне здание учебно-производственного комбината, в нем оставались еще какие-то мастерские, станки. Мы в него въехали. Молва о нас уже пошла. Мы еще не учились, потому что нужно было сделать ремонт. Часть коллектива я оставил с УПК. Появились новые должности. Один учитель стал мастером производственного обучения, кто-то стал воспитателем, завучем. Заместителем директора у нас до сих пор работает завуч с УПК. Ребятишки пришли.

Мы проводили консультации, типа учебного пункта, но учебы не было, потому что еще негде было учить. Стройка шла, и ребята-хулиганы помогали. Мы строили сами, педагоги, женщины, мужчины, мужчин тогда было больше... Это 90-е годы, закрывались заводы, и я принимал людей без образования педагогического. Потом они все прошли переподготовку. Возраст у всех – примерно сорок. Свои детки уже выросли, а внуков еще нет, и желание кого-то потискать, любить проливалось на детей со сложной судьбой. Дети-изгои, дети озлобленные, дети-подранки, осужденные дети с условной мерой наказания. И вдруг на них обрушивается поток любви... Эта теплота до сих пор с ними.

Центр открылся в 1992 году. Администрация города Хабаровска, мэр, Виктор Михайлович Тевелевич, очень нам помогали после открытия. Учебный процесс начался сразу, с первых дней, но неофициально. А первые уроки официально стали проводить в январе 1994 года. До этого дети к нам постоянно приходили, либо приезжали на выходных помогать нам. Но чтобы поступить в Центр, я ставил условие, что ребенок должен учиться в своей школе.

И случилось чудо. Наши поросятки маленькие (я их так называю любя, потому что нас так называла наша любимая первая учительница, когда мы в детстве шкодничали) сели за парты в свои школы. До того они гуляли, а тут, чтобы попасть в Центр, пошли учиться... И вот пришли первые дети, 73 человека, кажется. Поскольку учебный год у нас начался позже, нам его официально продлили до июля, чтобы программу догнать. И дети, которые в школу не ходили, учились без пропусков еще два месяца лета!

Мы брали детей с 10 до 18 лет. С этого возраста ребенка можно направить в специальное учебно-воспитательное учреждение, спецшколу закрытого типа, а с 14 лет – в воспитательную колонию. А поскольку я знал опыт закрытых учреждений, знал, что там не все было гладко и хорошо, поэтому, чтобы детей не пускать в закрытое учреждение, мы именно такой возраст взяли. Это самый сложный возраст подростковый, в среднем 15 лет, и самый неохваченный. И как раз пик преступлений несовершеннолетних приходился на этот возраст. И нужно обратить внимание: Центр открылся в 1992 году, а первые спецшколы открытого типа появились в стране во второй половине 1990-х годов.

Воспитанники играют в защитников Севастополя. 1994 год

О принципах центра

У нас в центре нет системы наказаний. Если ребенок совершает правонарушение, а такое происходит сплошь и рядом почти каждый день, моя реакция зависит от ситуации. Лучше, если мы узнали о правонарушении от самого ребенка. Тогда есть шанс на его спасение. Когда ребенок прибывает в Центр, мы договариваемся. У нас приняты законы, это нигде не прописано, но есть уговор. С первых дней эти законы дети приняли, важно поддерживать это детским сообществом, это очень ценно.

Первое – никто никогда не врет. И второе – уважение к себе и другим.

Это легко сказать, но очень сложно выполнить. Причем мы оговариваем, что ребенок может уйти от ответа, но нельзя говорить неправду. Мы учим: «Ты говори: “Я не готов к ответу. Позвольте не отвечать. Поговорим в другой раз. Я не хотел бы сейчас отвечать на ваш вопрос”». И только у меня есть право как у директора Центра: если ситуация связана с угрозой для жизни, здоровья или свободы, я настаиваю на ответе.

Если же мы узнаем о правонарушении от правоохранительных органов, тогда сложнее. Потому что бывает, избирается мера пресечения – заключение под стражу. У нас были такие случаи, когда ребенка оперативник забрал якобы по другому вопросу, когда к ребенку применили насилие, и он должен подписать то, чего не совершал. Когда я потом прихожу в СИЗО, он мне эти вещи рассказывает, а что уже можно сделать – смена показаний будет расценена как желание уйти от ответственности. При этом нарушены права ребенка, потому что ни законный представитель, ни адвокат при допросе не присутствовали. Раньше такие вещи случались, к сожалению.

Теперь, согласно Уголовно-процессуальному кодексу, мы в случае необходимости передаем подростка в правоохранительные органы только в сопровождении законного представителя или в сопровождении педагога Центра. Да, у нас ребятки сложные, да, их легко осудить, навешать чужие преступления, легко заставить ребенка взять на себя чужую вину – вроде повышается раскрываемость, якобы нашли виновного. Иногда люди в погонах не понимают, что у ребенка на всю жизнь останется чувство несправедливости, а ребенок – уроженец этого государства. И он всю жизнь будет с этим чувством расти, он сначала отсидит полжизни несправедливо, потому что он взял на себя чужие грехи, а потом как он будет относиться к обществу, государству, к нам ко всем, если его несправедливо посадили?

С другой стороны, если к несовершеннолетним справедливо применяется реальная мера наказания, то понятно, что не за участие в тимуровском движении. И, чтобы они сами поняли справедливость наказания, я, представляя, что преступлению предшествовал неправильный образ жизни и череда других противоправных поступков, им говорю, когда приезжаю навещать своих детишек в СИЗО или в колонии: «Понимаешь, ты сидишь не за то, что совершил, а за то, что попался».

Своим ребятам, которые попадают в колонии, я говорю: «Читайте Достоевского». В «Записках из мертвого дома» мы видим модель сталинско-бериевской колонии, только нравы со времен Федора Михайловича стали еще жестче.

Как-то раз я выступал на совещании работников закрытых учреждений, и, может, не всем это понравилось, но я сказал, что, к сожалению, учреждения принудительного воспитания обречены на побеги детей. Кто-то бежит к маме. Кто-то полжизни бродяжничал, и это для него – образ жизни. Это нормальная ситуация. У нас, к счастью, не часты самовольные уходы. Они ведь связаны, как правило, с нарко– и токсикозависимостью, потому что ребенок, долго находящийся в зависимости, не может здесь потребить. Если он умеет себя сдерживать, значит, он, в самом деле не болен, это эпизодическое потребление. А если он не выдерживает месяца и бежит, конечно, ребенку необходимо лечение. Надо принимать меры. Это крамольная фраза, но я думаю, что самовольные уходы таких детей будут всегда. Не нужно их ожидать, но нужно быть к ним профессионально готовыми.

Александру Петрынину присвоен почетный титул Российского Детского фонда «Рыцарь детства»

Об образовании в Центре

Сейчас нас финансирует Хабаровский край, Центр – краевое государственное бюджетное общеобразовательное учреждение. У нас, наверное, единственный центр психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи в системе образования страны, который называется общеобразовательным. Здесь тоже консультируют, проводят диагностику. Это важная работа. Но ребенок получает здесь и общее образование, и профессиональную подготовку, и дополнительное образование, и содержание – проживание детей. Раньше это подразделение Центра называлось теплым словом «приют». А теперь называется «интернат при школе Центра». Потому что по СанПиНам в приюте должен быть один рожок на пять детей и один писсуар на пять мальчиков (у нас в силу дефицита площадей нет такой возможности), а в интернате при школе – один на 20 детей. Назвали по-другому, и надзорные органы успокоились, все привели в соответствие. Такие вот маленькие секреты.

Сегодня я не знаю других психолого-медико-педагогических центров, где еще проживают дети, наверное, только у нас.

В Центре реализуется общеобразовательная программа на основе базисного учебного плана. Поэтому к нам ребенок может спокойно поступить из другой школы, и так же спокойно вернуться в свою школу на другую территорию.

Ребенок старше 14 лет имеет право на получение профподготовки. Это, по сути то же начальное профессиональное образование, но условия получения немножко проще. Таким образом, ребенок параллельно получает и общее образование по программе очно-заочного обучения (как в вечерней школе), и оставшееся время дается на профподготовку.

В Центре дети получают пять профессий: токарь, столяр строительный, слесарь механосборочных работ, автомеханик, портной легкого платья для девушек. Дети получают прекрасные, востребованные сегодня профессии. И повышение мотивации и трудовой, и учебной. Наш учитель математики Елена Владимировна Петлеванная разработала авторские курсы «Токарное дело и математика», «Слесарное дело и математика», «Столярное дело и математика». Наши коллеги разработали и другие спецкурсы, «География и швейное дело», например. Почему? Ребенок, неуспешный в общей подготовке, не любил учиться, и вдруг... Пацанам нравится автодело, нравится работать с механизмами или с деревом. Дерево теплое, живое, он видит результат своего труда. В автомеханике все понимает. Машину, поросята, угоняли, все умеют, но об электролите ничего не знают. Там же физика, химия. Нельзя учиться одному, не зная другого. Елена Владимировна сама вставала за токарный станок, или за слесарный верстак, посмотрела: «Детки. Вы на каждом уроке профподготовки делаете алгебраические и геометрические измерения. Почему вы тогда боитесь на уроке это делать? Это же ваше производство на уроке математики». Спокойно, доступно... И они перестали бояться математики. Это чудо. То есть ребенок, неуспешный в общей подготовке, приходит в токарное дело, прекрасно работает и блестяще получает профессию. Его успех в одном виде деятельности переливается на другой – у него успехи и в математике, и в физике, и в географии… А здесь это происходит еще и на фоне доброго отношения педагогов с высочайшим уровнем профессионализма. Елена Владимировна– победитель Нацпроекта «Образование», Почетный работник общего образования и еще она просто очень добрый человек. Дети ее очень все любят.

Елена Владимировна Петлеванная разработала авторский интегрированный курс по математике и профподготовке

Ребенок становится успешным в математике. Ребенок становится успешным в профессии. А потом, у него хорошая профессия. Это хороший источник заработка. Потому что сейчас психологов, юристов, экономистов много. А токарей хороших, слесарей, автомехаников ищи. А наши парни все это уже умеют. А девочки учатся шить, они будут обшивать малышей, мужа.

Очень важна внутренняя мотивация, когда на ребенка не извне давят и заставляют, чтобы он учился...Сейчас, слава Богу, это понятно, хотя были у меня оппоненты, спрашивали – зачем вашим детям профобразование? Есть такой фильм о центре, «Другая жизнь». Там как раз парень, который из 25 лет восемь с половиной лет провел в местах лишения свободы, сейчас он отец четверых детей, они купили дом на материнский капитал и на ипотеку, заработал Валера. Он один работает. Жена у него не домработница, она мамой работает. Он говорит: «Дорогая, не мой посуду. Я приду и все перемою». До сих пор он ей назначает свидания. Конфетно-букетный период не закончился. Нежное чувство, нежная любовь. Хороший пример для подражания нашим поросятам маленьким, которые все хотят еще поиграть в криминальные игры. Он получил профессию здесь, он автомеханик. Теперь у него свое дело, он открыл свою мастерскую. Он художник. У него все работы, в том числе кузовные, – это художественные работы. Он художник и в слове. Он хорошо говорит. Он теперь такой миссионер стал. Это наша радость – наши выпускники.

Будущие слесари механосборочных работ

Строили всем миром

Когда мы только начинали, Центр был муниципальной собственностью, нам очень помогала администрация города Хабаровска. Но мы не могли закрыть потребности большого города. Сегодня Центр стал краевым, тем более мы не закрываем потребности края, таких детей больше, к сожалению.

Я очень рад, что край идет навстречу, и уже строится новый комплекс зданий. Сейчас ждем передачи нового здания и будем потихонечку его осваивать. А пока мы в этом домике. Детки, наши выпускники, приходят: «Александр Геннадьевич, здесь стены намолены, как Вы будете его оставлять?». Обнимают колонны, целуют стены. Но мы не хотим расставаться с нашим Домом, и у нас есть планы включения его в работу нового комплекса.

Первая часть комплекса построена, сейчас его завершают. Она построена по инициативе администрации Хабаровска на собственные средства населения, бизнес-сообщества. Методом народной стройкой построен храм Серафима Саровского, на территории храма строится наш новый Дом, только на частные, личные пожертвования. Мы составили свой проект. У нас потрясающее новое здание Центра. Я пока не буду рассказывать много о нем, хочется, чтобы это было сюрпризом и деткам, и моим коллегам.

Мы, бывает, ругаемся со строителями. Не потому, что они плохо делают. Я вредный. Заставляю перегородки переделывать, плитку переложить в другой цвет, чтобы было не одинаково, не однообразно. Детям необходимо разнообразие ощущений, впечатлений, чувств. Они особенные... Кто-то агрессивен, кто-то любит в стае жить, кто-то, наоборот, уединяется, кто-то уходит в себя. Нужно все учитывать. Мы постарались. Там уникальная архитектоника среды. В 2014 году наш проект занял первое место в межрегиональном конкурсе управленческих проектов Всероссийского Байкальского образовательного форума.

Сейчас нужно завершать строительство, нужно построить второе здание. Это очень важный сюжет.

Профессиональный риск

Я очень люблю наш коллектив. У нас уникальный, удивительный коллектив, очень стабильный. Мы и молодеем, мы очень рады, что сейчас молодые, свежие силы к нам вливаются. Но уходят по возрасту люди, это безвозвратная потеря, вроде все сложилось, все нормально, но доброе сердце ушло, и другое доброе сердце нужно искать. Специалиста я найду, конечно, но таких людей заменить очень сложно.

Все спрашивают, как я подбираю сотрудников. Очень просто: человек должен быть добрее и умнее меня. Потому что директор нередко рассматривается в школе как средство расправы, что греха таить. У нас по-другому, потому что запрещено тащить ребенка ко мне сразу, нужно прийти, посоветоваться, как быть, нужно ли привести ко мне ребенка, чтобы было педагогическое действо. Потому что эксперименты в этой ситуации могут только навредить.

Второй сюжет – работа с детьми отклоняющегося поведения, конечно, сопровождается колоссальными рисками, рисками само выгорания и профессиональной деформации. Поэтому курсы у нас для педагогов каждый год. И люди после курсов заражаются у наших педагогов. Это удивительная, неизреченная любовь к детям, как к своим. Дети-то у нас не маленькие. Самому младшему было 11. Кнопочка маленькая, но разбойник. Сегодня я читал анкету. Он пишет о взрослых: «Они меня все очень сильно любят». Мы его ругаем, поросенка, а он-то все понимает. Это наш эксперт. То есть мы даже ругаем с любовью. Это очень важно.

Что привлекает людей в наш коллектив? Я полагаю, система отношений прежде всего. Есть такое мнение, что школьный коллектив чреват склоками, конфликтными ситуациями. Может быть, где-то это есть. У нас, к счастью, этого нет. Наш коллектив – это подарок. Самый сложный здесь я. Я греюсь у наших людей, учусь у них любви к этим деткам несчастным. Бывает, прихожу, начинаю бушевать: «Вот, такое натворил!» – «Александр Геннадьевич, его жалко». – «Жалко, жалко, надо наказать». – «Вы не мать». – «Правильно, я не мать, да». – «А мать бы простила. А он без мамы растет».

Ну как его ругать? Его надо по-другому ругать. А может быть, не ругать, может, посмотреть просто с укором. А может, ласковый упрек. А может, проигнорировать, забыть, и все. И часто бывает, ребенок пришел, весь напыженный, это первые дни моей работы, когда я еще не был таким толстым и важным, как сейчас, приводят к директору на расправу, я подойду к нему, поглажу по голове. Он как заплачет. Он ожидал расправы, моего крика, чего-то такого, и вдруг он как заплачет. Ему стыдно за свой поступок.

Если произошло ЧП, первое – сочувствие всегда. Сначала нужно посочувствовать, дать понять, что ребенок не одинок.

В психологии такая форма есть, «плюс-минус-плюс». Сначала расположите, потом, если нужно, поругайте, дайте оценку негативную, проговорите некоторые вещи, чем вы недовольны. Но завершить всегда нужно верой в ребенка и его преодоление себя.

Макаренко вообще писал, что не нужно скрывать свой гнев и свое состояние, ты должен быть искренним с ребенком. Тогда и гнев обернется во благо ребенку, потому что он будет не унижающий. Просто ребенок поймет, что даже если человек, который тебя любит, повышает на тебя голос, то надо бить в колокола, чтобы ты его слышал. И дети говорят: «Спасибо, что меня поругали». Подросток понимает, что его любят.

У нас творческий коллектив, и мы находим возможности презентации наших педагогов: через сайт, через телевидение, через прессу. У нас целые фильмы сняты о педагогах. Это очень важно для человека. Его заметили, оценили. Спасибо региональному Министерству образования, оно очень поддерживает. Мы регулярно направляем кандидатуры педагогов для поощрения краевыми, региональными и федеральными наградами. Это тоже значимо для педагога.

Находятся люди с добрыми сердцами, запрещающие указывать их имена, поэтому я сейчас не могу им сказать «спасибо». Это люди, которые спонсируют нас, финансируют ежегодные поездки детей и педагогов по культурно-историческим местам Отечества и зарубежья, на морское побережье и курорты с минеральными источниками. Я об этом мечтал, когда только открывал центр. Не было года, когда ребята и их наставники не побывали бы в Москве или Санкт-Петербурге, Переславле-Залесском или Пскове, Оптиной пустыни, Сегиевом Посаде, в Дивеево или в Санаксарах.

В 2014 году два наших педагога благодаря благодетелям ездили во Вьетнам на отдых. В 2015 году двое педагогов побывали на Святой земле, в Иерусалиме. В 2017 году большая группа детей и педагогов ездила в Париж. Шесть человек отправили на стажировку в Скандинавию, это же и отдых. Побывали в Копенгагене, Осло, Хельсинки, в день посещали по несколько учреждений, проводили круглые столы, приходили к ним коллеги из других учреждений.

Очень продуктивно поработали, сопоставили опыт, и специалисты отмечали, что центр на дальневосточном краю России в Хабаровске работает так же, как и учреждения профилактики передовых европейских стран. Отрефлексировали, какие-то вещи более глубоко поняли. Например, иппотерапия широко используется в работе с детьми-инвалидами, с аутистами, но мы не знали, что она может применяться в работе с детьми с девиантным поведением. В Осло есть молодежный реабилитационный центр для наркозависимых, там и подростки, дети 14-16 лет.

Подходит к лошади подросток с повышенной агрессией, ненавидящий своих сверстников, родителей, и от него лошадь шарахается. И симпатичная девушка-специалист, что немаловажно в работе с подростками, говорит: «Ты так себя повел, что даже лошадь тебя боится. Подумай, как себя вести». И к нам пришла молодая девушка, специалист по иппотерапии, спортивная, красивая, высокая. И в марте 2018 года она представляла на курсах повышения квалификации реабилитационную деятельность Центра с использованием иппотерапии. Стимулом к поиску и внедрению передовых технологий являются вот такие стажировки.

Психологи на каникулах проводят для педагогов тренинги, врач-психотерапевт работает с нашими специалистами. Наши педагоги могут посещать бассейн, который спонсоры предоставляют для детей и сотрудников. Но система отношений – прежде всего. У нас на работу хочется идти, хочется видеть родные, светлые лица.

Я особенно люблю Центр в начале учебного года, в сентябре. Приходят новые детки с потухшим, озлобленным взглядом – и вдруг у них глазки, как лампочки, включаются. Для ребенка более важен старший сверстник. Если подросток вещает ему какие-то вещи значимые, он лучше их воспринимает. И вот каждый год новички, количество которых составляет треть, а то и половину всех детей, включаются в это. Они в эйфории от добра, от любви, от того, что к директору в кабинет можно свободно зайти, посоветоваться, поговорить, можно пригласить в Центр своего ровесника, который сидит в колодце, не учится. А ребенок к нему подходит и говорит важно: «Я с директором поговорю». И он поговорит с директором, он может это сделать, он на равных. Дети вытаскивают из колодцев своих сверстников, которые еще пока не узнали другой жизни.

А потом, если есть доброе отношение, снижаются риски. Как-то одна из участниц курсовой подготовки на базе Центра сказала: «Я вернусь к своим сложным детям, всех обниму, и мы начнем другую жизнь!». Дети у нас преображаются. Все гости говорят: «Какие у вас дети красивые!» Дети обыкновенные, просто они отражают любовь к себе.

Цитата с сайта Центра:

Принципиальное отличие данного проекта от существующих образовательных учреждений для детей и подростков с девиантным поведением в следующем:

В условиях Центра как открытого образовательного учреждения воспитываются несовершеннолетние с устойчивым противоправным поведением, совершившие деяния, предусмотренные Уголовным кодексом, осужденные условно с испытательным сроком (В большинстве случаев только благодаря вмешательству Центра в судьбу ребенка. В случае вынесения приговора с лишением свободы Центр содействует обжалованию решения в более высокой судебной инстанции, и из следственного изолятора ребенок помещается в приют Центра). Существующая система «борьбы» с подростковой преступностью определяет направление таких детей только в учебно-воспитательные учреждения закрытого типа или в воспитательные колонии.

Большинство воспитанников проживает дома, в целях преодоления феномена дезадаптации детей в открытых и закрытых учебно-воспитательных и пенитенциарных учреждениях. После выпуска из учреждения, где несовершеннолетний проживал круглосуточно, он, как правило, не выдерживает натиска прежнего асоциального окружения и совершает более тяжкие правонарушения и преступления.

В Центре воспитываются несовершеннолетние обоего пола, что делает среду их проживания естественной, природосообразной.

Авторы проекта осознанно пошли на риск, понимая высокую ответственность за результаты эксперимента. Однако ретроспективный взгляд на работу Центра показывает более высокую эффективность деятельности по сравнению с традиционными учебно-воспитательными и пенитенциарными учреждениями.

Номер про авторскую школу