«Самостоянье человека – залог величия его» (А.С. Пушкин).

Мы очень гордимся своим «самостоянием» – причем в буквальном смысле слова: сам стою. Как и прямохождением. А между тем человек – существо сидячее. Не просто временами присаживающееся, как другие представители развитого живого, а именно сидячее. По образу жизни. «В ногах правды нет», «Такие вопросы на ходу не решаются», – говорят люди.

Человек – Homo Sedentarius. Такова цена обладания разумом. Сидеть надо для того, чтобы думать, мечтать, планировать, творить, управлять... И, конечно же, учиться. Только о местах для сидения (думания, учения...) природа не позаботилась. Их создает сам сидящий...

Федору Федоровичу Эрисману, швейцарцу по рождению, было суждено стать выдающимся российским ученым-гигиенистом, основоположником научной школы, автором классического трехтомного «Руководства по гигиене». Исследователь и изобретатель XIX века оставил среди прочего нечто, о чем знают даже дети XXI века – по книжкам и фильмам XX века. Ну а мы, дети XX века, можно сказать, буквально просидели на этом штаны. Речь идет о парте Эрисмана.

Парта-трансформер – лишь модуль его проекта «образцовой классной комнаты». Разрабатывая свою парту, Эрисман стремился решить две школьные проблемы, которые и по сей стоят первыми вопросами в повестке дня, – профилактики близорукости и патологий осанки у детей.

Правильную осанку обеспечивала наклонная рабочая плоскость стола, наличие спинки у сидения и подставка для него. Парта разрабатывалась с учетом пропорций тела ребенка.

Не говоря уже об удобстве для чтения и письма. Тут все решал наклон крышки, который позволял видеть книжный или тетрадный текст под прямым углом на оптимальном расстоянии глаз от текста – 30–40 см. К этому стоит добавить, что работа за партой снижала утомляемость до минимума.

Словом, парта Эрисмана содержала в себе почти идеальное эргономическое решение. Единственным минусом была дороговизна изделия, которое до какого-то времени закупалось лишь элитарными школами. Но ради общедоступности его упростили, и с 1924 года парта заняла свое место в классах массовой советской школы.

История начала пересаживать образование с парты за стол в моем лице (дырка для чернильницы, правда, уже зияла пустотой – перья вытеснили чернильные авторучки). И в серую мышиную форму, как потом и в модную синюю, меня одела. И еще парочку образовательных реформ конца 60-х – начала 70-х на мне откатала.

Подопытный выжил и горд! Хотя, конечно, парта была удобнее. Она не только обладала почти идеальными эргономическими параметрами, а была наполнена какой-то, пусть суровой, но заботой о ребенке.

Парты с годами «насиживались» – индивидуальностью учащегося, а стулья со столами на это рассчитаны не были.

В отличие от живой парты – мертвый ГОСТ, бездушный и безразличный к разнообразию чувствительных «пятых точек». Но «пятую точку» ведь не обманешь. Детей за столами и стульями конструкторы школьной мебели не видели. Только усредненного, в соответствии с тем же ГОСТом, ребенка. Такая общережимная, общепримиряющая мебель. К тому же – тяжелая и небезопасная. А парта очерчивала твое школьное пространство.

Заметьте, принято говорить: «за этой партой сидел...». Про столы-стулья подобного не скажешь: велика вероятность, что стулья от другого стола. Или просто десять раз успели все поменять. Заменимые модули, на которые не распилишь парту. А тут замены и не заметишь, если не пометил «свое» надписью или рисунком. Тогда как свою парту не спутаешь с чужой. Близка к телу, как родная рубашка.

Простой эксперимент для тех, кто застал парты. Если сейчас сидите, закройте глаза и включите «память тела». Чувствуете свою первую парту? Я свою – прекрасно, хотя ровно полвека прошло, как уселся... Как и первую учительницу – замечательную Веру Макаровну Борисову, которая меня за нее усадила солнечным днем 1 сентября 1968 года вместе с девочкой по имени Лена (с ней мы, хотя позднее и расселись, продружили все 10 лет школьный жизни).

И еще. Под крышкой пряталась вся личная жизнь советского школьника, но это – особая история. Предвидел ли это Федор Федорович Эрисман?