В 1997 году ситуация в стране была принципиально иной. Это было время ожидания и надежд. Мы полагали, что вот-вот начнутся изменения к лучшему, что тот кризис, который еще до распада СССР больно ударил по всему обществу в целом и по системе образования в том числе, закончится, и нам предстоят годы поступательного развития. А для такого развития очень нужны будут люди, обладающие принципиально иными качествами: свободой от стереотипов и критическим взглядом на незыблемые, казалось бы, еще недавно, истины. И чтобы такие люди появились, школу нужно менять.
В 1997 году о компетентностном подходе как основе школьного образования говорили только очень смелые новаторы. В педагогическом сообществе начинало складываться понимание того, что одних знаний, умений и навыков, прописанных в учебном плане, недостаточно. Нам повезло, потому что в Санкт-Петербурге, где сложилась наша команда программы, делали то, о чем в других регионах даже не мечтали.
Мы на первых семинарах программы РКМЧП для петербургских учителей подчеркивали, что в течение 20 лет не менее четверти всех профессий, которые в 1997 году были известны, исчезнут, а их заменят те профессии, о которых мы даже не подозреваем.
Чтобы лучше понимать контекст этого утверждения, подчеркну, что Интернет только-только начал становиться инструментом коммуникации и прироста информационных потоков. В то время он был доступен лишь в некоторых организациях и изредка в квартирах, причем скорость его была по сравнению с сегодняшней чрезвычайно низкой. О медиафайлах еще и не знали. В 1997 году только-только начал входить в обиход Windows 3.0, да и Office еще был диковинкой. Мобильные телефоны были признаком высокого достатка, а о Skype никто еще не слышал. И уж вообще никто даже и подумать не мог о социальных сетях.
Итак, в 1997 году мы стали участниками программы. И начали передавать полученные знания и опыт коллегам-учителям. Стремление школ к изменениям тогда было намного сильнее, чем сегодня. Но трудность была в том, что это стремление очень часто не опиралось на готовность к системной работе педагогов над собой, системную поддержку такой работы со стороны управленцев, нашу собственную готовность как тренеров, проработанность учебно-методического обеспечения для предметных дисциплин. Хотя директора школ и школьные коллективы рассматривали наши семинары как шанс в широком смысле этого слова. Во-первых, это был шанс начать менять привычную школьную среду, «встряхнуться». Во-вторых, это была возможность получить более высокий статус: сначала экспериментальной площадки, а потом – гимназии или лицея. Но когда речь заходила о том, что эта программа прежде всего шанс для педагога изменить характер урока, трансформировать учебное пространство на новых принципах взаимного уважения учителя и ученика, позволения ученику ставить свои цели, возникали трудности. Менять себя труднее всего, а без создания новой, невидимой глазу, но ощущаемой через призму меняющегося сознания среды никакие новые образовательные технологии не могут дать хороших устойчивых результатов. Поэтому РКМЧП для многих была красивой оберткой для старого, проверенного, устаревшего, но еще жизнеспособного содержания.
За годы, пока программа РКМЧП активно работала в России, эти изменения происходили очень медленно, постепенно. Только через 10 с лишним лет после ее начала был принят новый ФГОС школьного образования, в котором впервые приоритет был отдан образовательным результатам в формате предметных, межпредметных и личностных компетенций. И вот тут оказалось: то, что в 1997 году мы стали предлагать, что так легко находило отклик в школах, но что так трудно внедрялось в системную практику учителей, становится наконец-то востребованным как реальный инструмент внедрения ФГОС.
Но возник новый парадокс.
Казалось бы, инструмент для ФГОС есть, но ради чего нужно его использовать учителя не понимали, поскольку какие бы результаты не декларировались ФГОС как нормативные результаты получения школьного образования, на практике проверялись не они, а те же фактические знания в стандартных жестких форматах. И качество работы учителя проверялось именно по результатам сдачи ЕГЭ школьниками или – если речь идет не о выпускных классах – по результатам контрольных срезовых работ, в которых о навыках критического мышления речи не шло.
Прошло еще 10 лет. Мы становимся свидетелями новых парадоксов. Мы живем в принципиально иной стране, где некритичность отношения к информации культивируется СМИ, нетерпимость к иному и иным является официальной нормой, а приоритеты государства все больше и больше преобладают над приоритетами личности. Мы живем в стране, граждане которой всерьез обсуждают вероятность глобального военного конфликта, а эпоха блокового противостояния, от которой, как нам казалось, мы ушли еще 25 лет назад, вернулась и определяет всю современную политическую и, к сожалению, экономическую повестку.
Но именно сегодня впервые за последние 20 лет на государственном уровне сформулированы приоритеты образования, включающие необходимость повсеместного развития компетенций XXI века, среди которых – критическое мышление, о котором мы начали говорить как о важнейшей компетенции 20 лет назад. И об этом не просто говорят политики, определяющие векторы развития страны, это становится целью изменения содержания и технологий образования на всех уровнях. Одновременно именно сейчас наше школьное образование находится в самой низкой точке мотивации к каким бы то ни было изменениям за последние 20 лет. Сегодня учителя в наименьшей степени готовы менять и себя, и школу в целом, скептически считая, что все декларируемые изменения будут сводиться к усилению контроля, повышению ответственности при усилении нагрузки и рисков других негативных последствий. Мы рискуем снова не совпасть, как не совпадают верхи и низы в момент возникновения революционной ситуации в классической марксистско-ленинской теории смены общественно-экономической формации. Не хотят изменений школы для ее движения к будущему и родители. По опросам, более 70% родителей считают, что школа должна быть единообразной, с единым учебником, едиными требованиями, как когда-то в советское время.
Но парадокс еще и в том, что, например, в Китае, где есть государственная идеология, задачи развития критического и творческого мышления уже имеют реальное воплощение в практике образования. А в России, где государственная идеология запрещена Конституцией, возможностей для нового старта становится все меньше, а желание консервативно-клерикального возврата превалирует над необходимостью движения вперед.
Наконец, парадокс и в том, что сегодня есть множество инструментов, которых не было в 1997 году. Эти инструменты делают задачу развития критического мышления естественной и логичной. И наоборот, отсутствие такой задачи и нежелание ее реально воплощать в практику – большой анахронизм. У нас есть интернет и технологии, свобода перемещения и доступ к разным источникам информации (хотя этот доступ все активнее пытаются регулировать и ограничивать под благовидными предлогами), бурная смена профессий и создаваемые условия для детей, чтобы им было учиться интересно. Люди привыкли к современным социальным стандартам и, что еще важнее, к их непрерывному совершенствованию под влиянием развития технологий и новых сервисов. Но когда речь идет о школе, общество хочет четких заданных государством требований, незыблемых знаний, которые ученики должны взять и нести. При этом само общество готово ограничить детей в праве на информацию, на ее критическое обсуждение и творческое преобразование.
Символами сегодняшнего дня становятся два одновременных процесса: модернизация и консервация. И второй процесс активно гасит первый. Но критическое мышление не признает границ, это мышление не лабораторное, а социальное, оно свободно и оно взращивает эту свободу. А свобода – это не только личностная категория настоящего и будущего, это экономическая категория, и, например, тот же Китай это прекрасно осознает.
Спустя 20 лет я понимаю, что мы начинали вовремя, но все равно опоздали, и сегодня это опоздание предъявляет свой счет. Нет, я не пессимист. И вижу, что наш путь – это путь в будущее. Видимо, мы просто в своем прошлом что-то забыли, как нерадивый рассеянный с улицы Бассейной. Поэтому настойчиво хотим вернуться, чтобы это забытое взять в будущее. Но, как известно, ничего не стоит нам так дорого и одновременно не ценится так дешево, как время.
Во многих странах, где программа РКМЧП начиналась одновременно с Россией, она успешно выполнила свою миссию, преобразовав весь учебный процесс. У нас это по-прежнему остается стратегической задачей, а, значит, нам еще есть, чем заняться, и это, пожалуй, хорошая новость.
