29 сентября коллегия Министерства просвещения рассматривала вопрос о развитии инклюзивного образования. Мы попросили прокомментировать проблемы, обсуждавшиеся на этом заседании, первого зампреда комитета Госдумы по науке и высшему образованию, члена рабочей группы по вопросам развития доступного и качественного дошкольного и общего образования для детей-инвалидов при Президенте Российской Федерации Олега Смолина.

– В отечественной системе образования инклюзия понимается как форма совместного обучения, при которой каждому человеку, независимо от имеющихся физических и других особенностей, предоставляется возможность учиться в общеобразовательных учреждениях.

Инклюзивное образование – это общемировая тенденция.

В советский период большинство детей с ограниченными возможностями здоровья обучались в специальных коррекционных школах, а затем те из них, кто хотел продолжить образование – в обычных вузах. Я был знаком с государственным секретарем по вопросам образования и занятости Великобритании (1997–2001 гг.), незрячим Дэвидом Бланкеттом и хорошо знаю его биографию.

Берусь утверждать, что советская коррекционная школа была намного лучше британской. Дэвида Бланкетта отдали в коррекционную школу, когда ему исполнилось 4 года, причем воспитателей там не было, после уроков детьми занимались исключительно волонтеры.

Директор этой школы полагал, что ученикам достаточно освоить самые примитивные профессии, поскольку на большее они не способны. Дэвиду Бланкетту и его друзьям пришлось получать настоящее образование в колледже – не благодаря, а вопреки образовательной политике.

Моя ситуация была совершенно противоположной. В школу-интернат для слепых детей меня отдали в 7 лет, у нас были не только учителя, но и воспитатели. Материальное обеспечение достаточно скромное, но при этом были созданы все возможности для разностороннего развития личности. Музыкальная школа, спортивные секции, шахматы, прекрасные литературные вечера, а главное – высокое качество образования.

Из девяти выпускников моего класса четверо поступили в вузы, еще столько же – в техникумы. То есть мы продвигались в жизни благодаря своей школе, а не вопреки ей, как Дэвид Бланкетт.

Когда начались постсоветские реформы, естественно, возник вопрос о развитии инклюзивного образования. Мы многократно пытались принять специальные законы об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ), но каждый раз их блокировало президентское вето. В итоге понятие «инклюзия» появилось в Законе «Об образовании в Российской Федерации», принятом в 2012 году и вступившем в силу с 1 сентября 2013 года.

К сожалению, в этом Законе в качестве отдельного типа исчезли коррекционные образовательные организации. Во многих регионах это было воспринято как сигнал к их ликвидации. По данным Министерства образования, за три года в тот период было закрыто 280 коррекционных школ.

Спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко высказывала обеспокоенность по этому поводу. После этого процесс закрытия коррекционных школ приостановился, но на коллегии Минпроса я привел следующие данные: за последние 5 лет количество коррекционных школ сократилось на 70, в том числе за последние 2 года – на 53. Да и называются они теперь, согласно закону, не коррекционными, а «отдельными образовательными организациями для лиц с ограниченными возможностями здоровья».

Как говорили в советский период, «в отдельных магазинах нет отдельной колбасы».

В ответ на мое выступление министр просвещения Сергей Кравцов предложил принять решение о том, чтобы закрытие коррекционной школы в регионе было возможно только при согласовании с Министерством просвещения РФ. Это важное решение. В предыдущие годы мы много раз пытались пробить поправки и даже специальный законопроект о том, чтобы реорганизация коррекционной школы была возможна только с согласия общего собрания родителей. Но каждый раз такие предложения отклонялись большинством депутатов Госдумы.

Проблем, связанных с развитием инклюзии, очень много, однако остановлюсь еще на одной. Мы получили из Администрации Президента законопроект, подготовленный Министерством просвещения, о внесении изменений в Закон об образовании в части образования лиц с ОВЗ.

Этот документ вызвал серьезные вопросы, в частности, его авторы предлагают формировать специальные условия для обучения таких детей не на основе медико-социальной экспертизы (МСЭ), а на основе рекомендаций психолого-медико-педагогической комиссии (ПМПК).

Казалось бы, какая разница? Но разница есть. Согласно действующему законодательству, решения МСЭ, в том числе индивидуальная программа реабилитации инвалида, обязательны к исполнению, а рекомендации ПМПК можно выполнять, а можно игнорировать. Такое положение чревато риском понижения социальных гарантий для образования детей с инвалидностью. Мы заявили, что будем возражать и обсуждать законопроект на рабочей группе по вопросам развития доступного и качественного дошкольного и общего образования для детей-инвалидов при Президенте РФ AHA. Министр просвещения пообещал принять в ней участие и поддержать нас.

В заключение хочу еще раз подчеркнуть: убежден, что в нашей стране развитие обеих систем – инклюзивного и специального коррекционного образования – должно происходить параллельно.

Напомню, что когда Дэвид Бланкетт и другие министры образования вводили в Великобритании инклюзивное образование, это делалось на протяжении 20 лет очень постепенно при поддержке родителей, педагогов и образовательного сообщества в целом. Поэтому не надо ломать дрова, чтобы инклюзия не превращалась в профанацию.