Это письмо опубликовал на странице фейсбука Михаил Эпштейн, написав к посту короткую подводку «Вперед в прошлое! К вопросу о том, кто, как и куда вовлекают подростков…»

Воспользуюсь этим постом как поводом для разговора.

Я сформулировал три вопроса.

Первый: перед нами что – просто яркий случайный эпизод или типологически верное отражение некого явления, объективно существующего в нынешней школьной жизни? И при этом явления не прозябающего, как нечто маргинальное, а вполне серьезного – существенного и актуального?

И в самом деле! Старшие педагогические поколения, еще помнящие наивно-самодеятельные «смотры строя и песни» 1960–1970-х годов, не могут не поразиться сегодняшнему невероятно широкому росту числа кадетских классов, ажиотажному штурму родителями суворовских училищ и вообще небывалому оживлению военно-педагогической риторики. Впрочем, и те, кто помоложе, отмечают характерную стремительность этих перемен.

Отсюда – второй вопрос: что это за процесс? Какова его природа и движущие силы?

Я думаю, что фиксируемый нами феномен имеет два измерения: общеполитическое, транслируемое системой образования как государственным институтом, и социально-психологическое, генерируемое «субъектами образования» – как самими работниками этой системы (управленцами и учителями), так и родителями.

Что касается общеполитических сигналов и импульсов, то они очевидны и едва ли нуждаются в развернутых комментариях: в сложных международных обстоятельствах, имеющих и политическую, и экономическую, и военную подоплеку и вызывающих порой полярные оценки, для государства становится особенно важным укрепление его идейного и духовного единства со всеми стратами общества – в том числе и с такой специфической, как учащаяся молодежь. Базовым основанием такого единства всегда выступает мобилизационность – форсированный подъем чувства общей готовности противостоять трудностям, вызовам, угрозам и так далее.

Понятно, что чем это чувство сильнее, тем выше его объединяющий потенциал. «Все как один», «в едином порыве», «плечом к плечу» – вот характеризующие его суть клишированные публицистические конструкции.

Поэтому инициаторам запуска этого процесса исключительно важно объективировать и интегрировать субъективные эмоциональные порывы, материализовать их в наглядно предъявляемых формах, позволяющих и заказчикам-инициаторам, и организаторам-мотиваторам, и рядовым участникам видеть масштаб возникшего свободного общественного волеизъявления. Это несложно, поскольку такие формы организованной массовидной активности давным-давно найдены: шествия, демонстрации, манифестации, митинги и пр. Известны и более долговременные формы социальной мобилизации: общественные движения, партии и другие политизированные организации. Все это не ново. Но всегда новы конкретные обстоятельства, приводящие либо к затуханию, либо к оживлению подобных организуемых и направляемых активностей.

Особенно интересно наблюдать эту мобилизационную деятельность в детско-подростковой среде. Ведь если мы говорим именно о деятельности как об устойчивом и упорядоченном процессе (а не, к примеру, о стихийной ситуативной реакции на преследование ученицы за «неподобающую» прическу со стороны школьной администрации), то не можем не сознавать, что генетически она не может быть собственно детской: все движения типа скаутских или пионерских вполне сознательно привносятся в детскую «тусовку» извне – из взрослого мира. Именно там придумываются целеполагания, формы организации, атрибутика, лозунги и т.д.

Возрастной спецификой объясняются и способы, и стилистика донесения до детско-подростковой аудитории государственной мобилизационной риторики. Если нужное влияние на общество в целом, а особенно на его взрослую часть, система пропаганды оказывает через СМИ, то во влиянии на детско-подростковую аудиторию главная роль традиционно отводится школе.

И то, что мы здесь сегодня наблюдаем, исключительно интересно – не будем забывать о живой иллюстрации, с которой начался весь этот разговор.

Как и то, что «мобилизованные» мамы покупают для новорожденных коляски в виде танков, а для малышей – одежду в виде мундиров сотрудников НКВД). Миссия же школьных учителей по определению прямо противоположная – с обыденным сознанием своих учеников бороться: развивать способность к рефлексии, к критическому мышлению, к проблематизации противоречивых жизненных явлений, к пониманию многомерности и сложности человеческого общества. Именно эти цели в конечном счете ставит перед системой образования ФГОС, именно эти компетенции актуальны для социализации в открытом мире. Поэтому подлинно современная школа не может и не должна учить детей ходить «общим строем» и думать единственно правильные мысли, зафиксированные в едином учебнике по истории, обществоведению или литературе.

Но что же мы видим на деле? Мы видим, что масса учителей и администраторов не просто с готовностью, но даже с каким-то энтузиазмом торопливо наполняет школьную атмосферу бодрящим мобилизационным духом. Они будто ждали этого момента, когда, наконец, можно заняться настоящим делом – устанавливать армейскую дисциплину и наводить уставной порядок в прическах и мозгах.

Вот откуда этот радостный всплеск школьных кадетских классов, это стремление облачить всех подростков в форму военизированного образца, вовлечь в массовое военно-патриотическое движение и включить в – пусть еще эфемерную – но армию.

И вот уже перед нами не школьники, которым нужно обеспечивать какие-то там условия для непонятной социализации, для индивидуальных социальных проб, для индивидуальной образовательной траектории – перед нами юные армейцы, допризывные солдаты, которым нужен просто адаптированный к возрасту «устав школьной службы».

Вот и найдено объяснение-оправдание уже нескрываемого бойкотирования стандарта: ведь он не мобилизационный! Но здесь же и прояснение причин того типичного конфликта, который описан в рассказе питерского девятиклассника. Некоторые дети и некоторые родители (впрочем, и некоторые учителя и директора тоже) хотят серьезно учить и серьезно учиться. Но, как видим, некоторые другие учителя и директора им мешают. И у обеих «партий» свои резоны.

И отсюда мой третий вопрос: как вы думаете – чья возьмет?