Он говорил о литературе как «искусстве избегать слов».

Вето на лишнее слово в ущерб смыслу он соблюдал образцово даже в устной речи.

Чистый лист парализует – это хорошо известно пишущим. Он отстаивает свою девственность до последнего – до первого слова автора. Текст – это победа автора над чистым листом, которая не измеряется в единицах отвоеванной площади. Более того, лишний десяток заполненных квадратных сантиметров может только усилить авторское поражение. Между прочим, «autor» в первоначальном латинском значении – это полководец.

Нужно избегать плотного захвата листа текстом, который должен быть невидимо разбавлен молчанием. Хотя молчание тоже текст, порой самый выразительный. Гарант свободы главного слова. В том числе – свободы быть ненайденным.

Герой набоковского «Дара» «был счастлив среди еще недоназванного мира, в котором он при каждом шаге безымянное именовал». Герой был собирателем бабочек и не мог не именовать. А если просто пройти и смолчать? Вынеся только счастливое чувство?

Традиционная японская поэзия написана на языке недоназванности и этого счастливого чувства.

Значит, все-таки искать слова, называть, писать придется, – чтобы передать это чувство. Написанное должно выразить недописанное! А недописанное – это жизнь за краешком листа. Тем сложнее заполнить лист.

Жванецкий брал, на манер Микеланджело, глыбу жизни и отсекал избыточную породу стружкой, а не кусками. Пока не проглянет наружу смысл, который он один видел в еще не отесанной глыбе.

Делал это Жванецкий мгновенно и артистично. Тяжесть труда осмысления, как в большом романе, не чувствовалась. Но ведь эта тяжесть и облегчает дело романисту. Возись, ищи, нащупывай-перещупывай линию смысла, по которой рубить, прицеливайся. А тут – сказал, как увидел. И кажется, что с автором сразу увидел сам читатель, с чтецом услышал сам слушатель.

Его миниатюры не состояли из афоризмов. Афоризмом была каждая.

Жванецкий и сам был похож на плотный упругий сгусток смыслов, от которого отлетают коллективные избытки и издержки дел и отношений, мыслей и чувств, слов…

Аскеза смысла на острие слова. И гедонист Михаил Жванецкий был в своем творчестве жесточайшим аскетом.

Так не хватает смеха очищения человеческого мира от смысловой энтропии.