Мы рады представить новую рубрику нашей газеты – «Музобраз». Ее придумал наш колумнист, психолог, профессор МГПУ и МГППУ Владимир Кудрявцев. Она о музыкантах и их музыке, которая перевернула мир автора и наших читателей. Надеемся, вы получите удовольствие! Обязательно пишите в комментариях, о ком бы вы хотели прочитать в «Музобразе». Мы передадим ваши пожелания Владимиру Кудрявцеву.

Перемены позволяют человеку сохранить себя.
Но я верю, что ты
Снова скажешь эти несколько слов,
И тогда я готов оставить след на этом снегу.
И я знаю, что мне
Недолго осталось ждать,
Чтобы снова увидеть сосны на морском берегу.

Виктор Цой

Акын внутренних степей

О Викторе Цое написано практически все, что можно было написать. А что не написано – придумано. Мыслимое и немыслимое. Ну, давайте я скажу, что Цой был инопланетянином. Или, наоборот – очень земным человеком. Обе «версии» уже существуют. Или Цой был агентом ФБР. И эта «версия» занята – вместе с думским креслом одним из депутатов древнего созыва, он ее публично озвучил. Хорошо, пусть будет агентом КГБ – ведь, как «ведь всем известно», Ленинградский рок-клуб придумал КГБ, который выставил каждому условие: вербовка в обмен на престижное членство. А так – иди, мил человек, и играй на трубе в котельной. В смысле – на гитаре… «Каждой звезде – свой неба кусок».

Словом, начинать новую рубрику с рассказа о Цое может только «камикадзе пера». Но мы так договорились: стартуем сегодня. И неслучайно: 21 июня Виктор Цой родился 61 год назад. «Все врут календари» – увы, они честны. Это нам, ровесникам Виктора Робертовича, не хочется мириться с его возрастом, с которым уже почти смирились в собственном лице.

А хочется верить в другое: в то, что Виктор Цой – это 28-летний герой из нашей молодости, который запрещает нам, 60-летним, мириться с этим своим смирением. Видимо, для «убедительности» он разменял седьмой десяток. Но мы продолжаем слушать его 28-летнего – такого, который намного убедительнее и ближе. Пусть так. Ностальгия – смысловая пуповина жизни, чтобы так по ней ножом. «Нож в печень – Цой вечен» (Борис Гребенщиков).

Цой – нынче кумир бабушек и дедушек, мам и пап? Отнюдь. Дети и внуки знают его песни и здорово их поют. Не только в Питере и Москве, но, скажем, в Сеуле, на русском, и как! Трансляция вкусов через поколения? Отчасти – но чего-то тут не хватает.

Уши и души моего поколения «росли» на Цое. Но лично мои – нет. Мои – на классическом англо-американском роке. Цой, во всяком случае начинающим музыкантом, тяготел к «новой волне», пост-панку и инди. Ко всему, что я терпеть не мог. Так и получилось, что я услышал Цоя где-то в стороне и пошел дальше, не вслушиваясь. Мои уши «на Цоя» раскрыла хорошая знакомая – умнейшая утонченная дама-философ из поколения, скажем так, «старших сестер и братьев». Я подумал: что она, знаток и переводчица Унамуно, там нашла? Мне было интересно именно это. Я начал искать и не нашел, а потом само пришло – с возрастом. Парадокс, но Цой – для повзрослевших, зрелых ушей и душ. Когда умеешь отсечь лишнее, до смысла в сухом остатке. И слышишь акына внутренних степей...

Кто-то считает его великим поэтом, кто-то – гуру, кто-то находит в его текстах философские посылы и политические послания. Ни с чем не стану спорить. «У каждого свой Цой». И этим тоже измеряется масштаб личности, которую философ Э.В. Ильенков приравнивал к таланту. «У каждой подлинной индивидуальности (читай: личности. – В.К.) есть своя мифология», писал другой мыслитель, классик немецкой философии В. Шеллинг. И Цой, конечно, вольно, а чаще невольно, создавал мифологию о себе. Там, где мифология, там и легенды. А за легенды герой не отвечает. Пусть будет всем!

Кстати, о политике. Эпоха рок-н-ролльного бунтарства давно прошла. Да, собственно, это бунтарство коммерциализировалось, монетизировалось с момента своих первых младенческих писков.

Сразу выяснилось, что этих писков давно ждали и готовы платить за них хорошие деньги. До поры до времени бунт не стихал, наоборот, нарастал вместе с продажами. Отшумел Вудсток, а нам пел Лев Барашков. Вот и захотелось с задержкой побунтовать. Смело, дерзко, решительно – против Льва Барашкова и всего мира, с гитарой, как говаривал Эрик Клэптон (не про Барашкова, а про блюз). Но и у нас первая волна бунта спала к тому времени, когда на сцену вышел Цой. Но близился социальный перелом, перестройка. Последние запреты на рок приходятся на 1984 год, когда вышел черный «комсомольский» список музыкальных персон нон-грата для дискотек. Заметьте, дискотеки – специально отведенные для танцев под современную музыку – уже были, а иначе зачем запрещать? Дома слушали все что угодно. Про хорошего певца Барашкова все забыли. Да, Цоя очень скоро вынесли «родовые воды» социально-политических свобод. Но сам он никогда не был политическим трибуном, бунтарем, разве что – в подростничестве. Он был слишком спокойным, выдержанным, хорошо воспитанным, интеллигентным, если хотите, «правильным», адекватным, разумным, взрослым мудрым не по годам (послушайте его), чтобы размениваться на революционно-пубертатные позы. Как и его друг Майк – пожалуй, именно он, Михаил Васильевич Науменко, был ему ближе всех в творчестве, несмотря на почти десятилетнюю разницу в возрасте. Он тоже не бунтовал, никого не шокировал. Типичный питерский интеллигент переводил Ричарда Баха и писал простые песни, которые и сейчас на слуху, про которые не скажешь его словами: «Я забываю тексты песен – чужие и свои…». Написал «песню для и под Цоя» – «Лето» (не путать с цоевской «Кончится лето»), и ушел вслед за ним 36-летним, не успев окончательно «примириться» – между ними произошел разлад.

Цой и Майк

«Война без особых причин» ведется на особой территории – собственного внутреннего мира, порой прорываясь наружу в виде бунта против обстоятельств. Тут бывает только «один в поле воин». В нем же затаился главный враг. И вправду, такая «война – дело молодых, лекарство против морщин». Морщины разглаживаются переменами.

Так уж случилось, что песня «Мы ждем перемен» стала манифестом общественных преобразований, и в «перестроечном» фильме «Асса» Сергея Соловьева она предстала именно так. Но ПМЖ поэта – «белый свет», который не требует «справки из ЖЭКа». На изменение мира не требуется официальных разрешений, указов, приказов, команд. Только воля, по умолчанию свободная. Не стану замыкать это на сюжеты Шопенгауэра и Ницше. Читайте хорошо известный текст:

Электрический свет продолжает наш день
И коробка от спичек пуста.
Но на кухне синим цветком горит газ.
Сигареты в руках, чай на столе,
Эта схема проста.
И больше нет ничего, все находится в нас.

Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен
Перемен!
Мы ждем перемен.

Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук,
Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.
Сигареты в руках, чай на столе,
Так замыкается круг.
И вдруг нам становится страшно что-то менять.

«Зона комфорта» порой исключает «зону ближайшего развития». Пока не превращается в комфортную тюремную камеру, в которой ты и добровольный заключенный, и надзиратель. А до этого – прокурор своей судьбы.

Людские души порой перенаселены «внешними контролерами», которых люди сами подселяют себе внутрь. Иногда просто выдумывают. Вот этого ревизора вы вынесли из детства. Он выламывал вам руки, унижал, глумился над вами. Вы его ненавидели и не раз мечтали отомстить. И что? Теперь он спокойно живет внутри вас и оттуда, изнутри, диктует вам, что и как делать. Теперь он стал еще и наставником. А если у вас не получается – бьет еще больнее, чем в детстве. Только если в детстве можно было убежать от него, забиться куда-нибудь на чердак или в подвал, то от этого не скроешься – он всегда с вами.

А этот? ...Вам однажды показалось, что другие только и ждут, чтобы вы делали так, а не эдак. Вот он и надзирает за вами и, если что, осуждает голосами других. А ведь вы даже не пытались проверить, насколько он правомочен говорить от их имени. Просто показалось…

Освобождения – перемен мы можем тоже ждать только от себя. Про это «весь Цой». Истина не нова. Но наши «заблуждения» еще старее. Как и первобытный страх меняться. Вот и переслушиваем поколениями Цоя.

Продолжение следует...