Станиславу Лему исполнилось 100 лет. Век, за которым длятся еще не наступившие века. Века мало, чтобы ответить один-единственный вопрос, – а Лем всем своим творчеством отвечал только на него, – вопрос о предназначении и смысле человеческого в человеке. Не только в космическом масштабе. Но и в масштабе нескольких связанных судеб, даже одной судьбы, одного сознания.
И чтобы получить ответ на этот вопрос, Лему пришлось выдумать для человека мир будущего, в котором он, без остатка отдавая себя созданию суммы удивительных технологий, творит главное чудо – пытается остаться человеком. Или найти себя в этом качестве. Иногда ему это удается. Этот человеческий «остаток» и волновал Лема. Не потому ли он не любил, когда его называли великим фантастом?
Люди кичатся завоеванными мирами. Но вот Солярис вселил в их мир «Гостей», к встрече которых, в том числе в образе близких, они оказались совершенно не подготовленными.
Единственный способ сохранить завоеванное – забыть о своих завоеваниях. Это сказал Андрей Тарковский, снявший «Солярис» по Лему. А Лем считал, что не по Лему. Но надо ли было сравнивать?
Просто у нас есть два разных гениальных «Соляриса» – Лема и Тарковского. Так же как «Пикник на обочине» и «Сталкер» – два разных произведения. Тогда тоже все говорили: фильм не по Стругацким. Включая самих Стругацких.
А вот «Солярис», как я сейчас понимаю, – фильм абсолютно «по Лему», точнее, Тарковский и Лем – об одном и том же. О том, как, «забыв о своих завоеваниях» (включая научно-технологическую сверхмощь в мире будущего), сохранить главное – остаться человеком. И продолжать сомневаться – удалось ли. Какими бы «суммами технологий» ни владел.
Вечная проблема – потому и вечная, что до сих пор никто не знает решения. Просто думание над такими проблемами – не повод для сравнения форм думания, тем более думающих. Отвратительное слово – «единомышленник». «Единомышленники» ведь заняты «единомыслием», а это – антипод мысли, мышления. «Единомыслящим» все едино, а мышление – это способность выносить накал различия до противоречия...
«Наука? – Чепуха! В этой ситуации одинаково беспомощны и посредственность, и гениальность… Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать никакой Космос. Мы хотим расширить Землю до его границ. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Нам не нужно других миров. Нам нужно зеркало…» – это в фильме.
«Зеркало» оказалось ключевым словом для Тарковского. У Лема – «Отражение»:
«Мы не ищем никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Хватит с нас одного этого, и он нас угнетает. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша. В других мы пытаемся найти отражение нашего примитивного прошлого. Между тем по ту сторону есть что-то, чего мы не принимаем, от чего защищаемся. Прилетели сюда такими, какие мы есть в действительности, и когда другая сторона показывает нам эту действительность – ту ее часть, которую мы замалчиваем, – не можем с этим примириться».
Но разве Тарковский не о том же?
Максимальная высота, на которую поднялся Юрий Гагарин 60 лет назад, совершая свой виток вокруг Земли, составляла 327 км – вместо расчетного апогея орбиты в
Гагаринский «Восток» оставался в поле гравитации Земли, как и любой космический аппарат, рассчитанный на околоземные полеты. Преодолеть ее под прямым прицелом солнечной радиации удалось только через 7 лет, в декабре 1968 года на американском «Аполлоне-8», который 10 раз разведочно облетел вокруг Луны. Еще два разведки – «Аполлоны» 9 и 10. И посадка 11-го на лунной поверхности в июле 1969 года.
Но Земля продолжала притягивать – по-особому.
Если кому-то еще недостает объективных свидетельств, что американцы все-таки побывали на Луне, есть субъективное. Субъективное – зато самое сильное, которое трудно подделать. Это – главное впечатление, которые вынесли Нил Армстронг и Эдвин Олдрин, ступившие на лунную твердь. Ландшафт спутника их впечатлил гораздо меньше, чем открывшийся с Луны вид Земли, которая оказалась такой единой. А мы с Земли продолжаем «делить» Космос и первенство в его покорении. Растаскивая «общее дело» разума – Разума в целом, а не только земного, – на мелкие «делишки» в угоду частным амбициям и интересам. Кстати, «философией общего дела» называл свое учение русский мыслитель Николай Федоров, вдохновивший Константина Циолковского. А с таким отношением к «общему делу» далеко не улетишь.
Вот и XXI век пока не оправдал «детских» ожиданий XX века, пока не стал веком «космических одиссей». Это поле по-прежнему закреплено за научными фантастами, которым, видимо, еще долго не будет грозить безработица. На право считаться «звездолетом» может претендовать разве что беспилотный «Вояджер», и то с большими оговорками. Правда, за это время наука и технологии позволили разглядеть многое из того, что творится на звездах и между ними, практически не отрываясь от Земли.
Что звезды? Мы научились создавать искусственные «космосы» под боком, быстро привыкая к ним и в массовом пользовании принимая за обычные бытовые удобства. Например, системы глобальной коммуникации. Что же, бабушке, всякий раз разговаривая с подружкой из соседнего подъезда по мобильнику, а с внуками из другого города – по скайпу или «зуму», всякий раз заново испытывать «культурный шок»? Шок будет, скорее, если этот «космос» вдруг перестанет работать.
А если вдуматься, то эти гагаринские 327 км стали межзвездными, межгалактическими. Если же учесть, что мы «полетели в космос» из ГУЛАГа, из шарашек, в которых творили люди вроде Королева, то станет яснее подлинная цена полета.
Чем ближе к Земле, тем тупее это чувство – самосознания землянина, самосознания человека. И в итоге – «лицом к лицу лица не увидать». Именно стремление осознать и познать себя во все времена тянуло человека в Космос. Нынешние космические проекты, особенно те из них, что помасштабнее, часто вызывают недоверие у распорядителей кредитов в лице государства, ибо их затратность много превышает сиюминутную отдачу, на которую они, собственно, и не рассчитаны (популистские фантазии отдельных космических чиновников – не в счет). Ведь их «сверхцель» – даже не в достижении галактических далей, а в раскрытии реального диапазона человеческих возможностей, о которых их носитель знает не больше, чем о структуре черных дыр.
Неудивительно, что в Космос человечество все чаще зовет частная, лучше сказать, личная инициатива – того же Илона Маска. И оно на гребне такой инициативы, нерегламентированного окаянства, проникнет туда дальше и глубже. И узнает больше – о самом себе. Потому что освоение космоса как «личное дело» не требует сиюминутной отдачи. «Сведения дебета с кредитом». Это путешествие в зазеркалье неизведанных возможностей. Где мы реальнее, чем перед зеркалом.
Летчик-космонавт, романтик Космоса Георгий Гречко прекрасно сказал:
«Даже если бы запретили лететь на Марс, все равно нашлись бы люди, которые бы полетели. Человек всегда преодолевает трудности, идет за горизонт. Вышел из пещеры – мало, переплыл реку – мало, с континента на континент перешел через Берингов пролив, через океан переплыл – опять мало, перелетел на одномоторном самолете Атлантический океан – снова мало. Человек потому и человек, что его все время тянет за горизонт. И тем самым расширяется горизонт для человечества. А животному если есть еда, тепло, самка рядом, больше ничего и не надо. Поэтому мы или остаемся людьми и полетим на Марс, или будем животными».
Космос стал фактом жизни человека задолго до того, как люди дерзнули шагнуть в него. Да и поначалу такой задачи – шагнуть – не стояло и не могло стоять. Зачем «шагать», когда Космос уже в тебе. Более того – продолжение и отражение тебя: в древних мифологиях и ранних «философиях» макрокосм мыслился по аналогии с микрокосмом, в образе живого одушевленного существа. Космос был домашним, почти ручным. К нему не приближались – его (в лучшем случае) приближали. Единственной картой, которой располагали древние мореплаватели и сухопутные странники, служило, по словам философа Э.В. Ильенкова, звездное небо. И ведь добирались туда, куда надо! Их не покидало ощущение того, что и это здесь.
Осознание того, что это там и далеко, пришло много позже. Но если это там, то где мы? Кто мы и зачем? За ответами пришлось отправиться в космические путешествия, сначала – мысленно. Хотя мысль (и фантазия!) о Космосе, о котором почти ничего не ведали, выступала в форме реального действия – того же странствия по морю или суше с географической картой над головой. В форме «приближения» Космоса к Земле. Эта практика продолжается и поныне. На земной поверхности люди вполне успешно моделируют «космические» процессы, события, феномены. Нейтрино, естественной средой существования которого является только открытый Космос, искусственно воссоздано в физических лабораториях…
И все же «опустить» Космос на Землю и подняться в него с Земли – вещи принципиально разные. Лишь труд «подняться» рождает человека самосознающего. Вся философия освоения Космоса у того же Циолковского (и не только у него) – об этом.
И люди поднялись в Космос – на поиски себя, на встречу с собой. Делегировав на первую из них лучшего. Один известный актер вспоминал свое, детское, 12 апреля 1961 года: казалось, в Космос с Гагариным полетели все – я, мама, папа, наша учительница, наш класс…
Нам всем нужно зеркало. И немного окаянства.
