Собственно, мы уже привыкли к тому, что у нас сперва принимаются какие-то новые нормы, а потом спешно переписываются – или попросту не выполняются. Понятно, что некоторые из таких норм обладают повышенной резонансностью – а именно такие, которые несут в себе угрозу (либо защиту от нее) тем аспектам нашей жизни, незыблемость которых воспринимается как незыблемость самих ее основ: это прежде всего русская орфография (пресловутый синдром «кофе среднего рода») или русская классика («руки прочь от “Войны и мира”»). Как правило, дополнительным триггером становится то, что упомянутые нормы связаны с детьми и увязываются с защитой их душевного и духовного здоровья: ребенок, кажется, сегодня последний из Абсолютов, сама попытка усомниться в котором делает человека в глазах общественности моральным уродом (не говоря уже о физическом покушении на детство). Иногда, как считается, медийный шум вокруг таких «норм» используют как инструмент создания «ложной повестки» – отвлекающей общественность от действительно насущных и болезненных проблем, от решения которых жизнь человека зависит уже всерьез.
Легко убедиться, что ни введение возрастной маркировки на произведения школьной классики, ни ее изменение или упразднение никак не повлияет ни на доступность этих книг для школьников, ни тем более на их востребованность у подростков и молодежи.
Известный ералашевский сюжет о подпольном чтении детьми вдруг запрещенной «классики» остается не более чем анекдотом, и никакие запреты не сделают «Недоросля» или «Тихий Дон» более привлекательными для детей. Положа руку на сердце, признаем, что подавляющее большинство давно уже не читает книги школьной программы целиком, довольствуясь сайтом кратких пересказов и т.п. Читающие же дети имеют возможность если не скачать все эти книги с бесплатных ресурсов, вроде вполне легального приложения для смартфонов «Свет», выпущенного РГБ при участии экспертов проекта «Полка», или множества бесплатных виртуальных библиотек, то взять их в родительской или школьной библиотеке, где им точно не откажут в программных книжках. Я вообще подозреваю, что гуляющие по интернету истории о том, как в книжном магазине школьнице отказались продать томик «Тихого Дона» – не больше чем фейк либо, прошу прощения за сленг, «отмазка» девушки, оправдывающейся, почему не прочла обязательный к прочтению текст.
Эти книжки читали и воспитывались на них и те, кто сейчас защищает их от гипотетических запретителей, и вполне реальные запретители – медийные персонажи или безвестные «озабоченные родители», что пытаются разглядеть нечто «растлевающее» в бессмертных строках школьной классики. И поскольку результаты этого «воспитания» оказались взаимоисключающими, остается признать, что и гипотеза о причиняемом такими книгами «вреде», и гипотеза об их «пользе» в равной степени недоказуемы. Более того, дети в этом смысле куда более чисты, чем их взрослые аватары, и вовсе не замечают в книге того, что в ней потом обнаруживают проницательные и рыщущие глаза взрослых.
Проведем эксперимент: все ли из вас помнят этот эпизод из книги, читанной (надеюсь) вами в школе?
«…и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: “Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали”. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось».
Узнаете? Это в интимном дневнике Пьер Безухов описывает свой очевидно гомоэротический сон.
А может быть, вы вспомните эпизод из «Преступления и наказания», который вполне «потянет» нынче на пропаганду растления несовершеннолетних?
Но тьфу – ладно, противно даже на минуту, даже в виде эксперимента влезать в шкуру блюстителей нравственности, кто, как тот профессор из известного анекдота, карабкается на шкаф, чтобы с него заглянуть в окна построенной напротив его дома женской бани, падает с него – и, разозлясь, звонит в полицию с жалобами на то, что ему не дают работать.
