На семинаре Института образования НИУ ВШЭ состоялось обсуждение потерь в качестве образования, связанных с пандемией, и подходов к их оценке. Еще месяц назад около 85% учеников мира не посещали школы из-за пандемии, теперь их число сократилось до 72% и составило 1,2 млрд по статистике ЮНЕСКО. В основном школы начали открываться в большинстве стран Европы и Центральной Азии – в этих регионах больше всего стран возобновляют работу системы образования.
Старший специалист в области образования Всемирного банка Тигран Шмис ответил на вопросы корреспондента «ВО» Ольги Дашковской.
– Какую методику вы использовали для вычисления потерь в качестве образования от пандемии?
– В таких случаях используется метод экстраполяции результатов других исследований, предметом которых являются разные ситуации закрытия школ: летние каникулы (summer learning loss), временные карантины или стихийные бедствия. В эти периоды часть полученных знаний забывается. Это называется как раз «потеря образования», или «эффект отсутствия». Мы также во Всемирном банке изучали некоторую статистику относительно сюжетов, связанных с такими перерывами в образовании, которые происходили в разных странах мира. Например, если школа закрыта на 20 дней, то на 10% увеличивается число учеников, которые проваливают тесты. Но надо понимать, что всё это предположения, не точные цифры, а диапазоны. Например, если в странах не принимается никаких мер во время длительных перерывов в обучении на 4–6 месяцев, то потери в образовании могут составить год. Пример – закрытие школ в Африке в период эпидемии Эболы в 2014 году. Помимо недополучения знаний, дети из неблагополучных семей подвергаются и серьезным социальным рискам: в их среде растет криминальное поведение, возможны беременности у девочек-подростков, часть таких детей может вообще уйти из школы даже тогда, когда они откроются. Можно просчитать и долгосрочные экономические последствия: каждый год обучения в школе равен 9% дополнительных будущих заработков, и наоборот, закрытие школ приводит к сокращению будущих доходов людей. Эти потери эквивалентны ~13% будущего ВВП (на примере США).
– Приводились данные о том, что летние каникулы приравниваются к потере результатов за четверть учебного года. Следует ли из этого вывод, что летние каникулы, такие длинные, как у нас, в общем-то, вредны?
– Мы не можем это утверждать относительно России, но данные исследований указывают на то, что длинный перерыв в образовании приводит к потере знаний, особенно среди детей из семей с низким социально-экономическим статусом. Если, например, дети из обеспеченных семей в период каникул занимаются в летних школах или с репетиторами, то дети, которые не имеют такой возможности, конечно, за это время теряют больше, и задача школы – нивелировать это неравенство.
– В своем докладе вы подчеркивали, что переход школ на дистанционное обучение нельзя приравнивать к закрытию школ, потому что всё-таки обучение идёт и даже в некоторых случаях оно оказывается более качественным, чем очное. Так ли это?
– Закрытие школ как термин используется здесь в чисто физическом смысле – конкретное здание школы закрыто. И есть уже даже некоторая педагогическая история, потому что в Южной Корее было принято решение открыть школы еще полтора-два месяца назад, но физически школы там открылись совсем недавно, и то с определёнными мерами безопасности. В мире на сегодня, по данным Всемирного банка, открылись школы в 29 странах, но работают они в большинстве своем в режиме смешанного обучения: дистанционного в сочетании с очным в определенные дни. Скажем, в Германии дети средней и старшей ступени приходят в школу 1 раз в неделю, а всё остальное время у них продолжается дистант. Поэтому, конечно, школы не закрылись. Но нужно понимать, что в странах с низкими доходами населения, конечно, закрытие школ в период пандемии по факту оказалось тождественным прекращению образования.
Если потери от пандемии в среднем составят 30–50% знаний, накопленных за прошедший учебный год, то для детей из малоимущих семей или отдаленных сельских районов, у которых нет ни компьютера, ни доступа в интернет, ни часто поддержки со стороны родителей, эти показатели будут еще выше.Ущерб из-за недополучения знаний для них эквивалентен потере до шести месяцев обучения. Еще треть учебного года будет потеряна в связи с летними каникулами.
– В странах с низким уровнем дохода, а также в сельских районах России отсутствие условий для дистанта компенсировалось ТВ и обучением с использованием бумажных носителей. Насколько эти меры равнозначны онлайн-формату?
– Безусловно, всё, что сейчас делается в странах взамен очного посещения школ (онлайн, радио, ТВ, передача печатных учебных материалов, консультация учителей по телефону), считается альтернативой. Одной из самых эффективных признана модель, в которой используется комбинация образовательного телевидения и онлайн-интерактива, потому что она позволяет охватить максимальное число детей при условии, если они имеют возможность подключиться к интернету. Но даже такая модель нам не дает 100-процентного качества образования. В идеале необходимо гибкое сочетание удаленного обучения с очным, что и происходит сейчас в большинстве стран ОЭСР. Скорее всего, и наша страна пойдет по этому пути. Это, кстати, касается и взрослых. Скорее всего, люди, которым не требуется физически присутствовать на работе, останутся на удалёнке, если не полностью, то частично, с целью минимизации рисков заражения. Если вдруг у нас завтра появится вакцина, которая нас избавит от этой проблемы, скорее всего, мы вернёмся к норме, но эта норма будет немного другой.
– А надо ли менять государственную политику в сфере организации и финансирования дистанционного обучения: оборудовать, например, не классы, а обеспечивать гаджетами тех детей, которые в этом нуждаются, чтобы у каждого был персональный компьютер? Это будет дешевле и эффективнее, как показала практика последних двух месяцев.
– На самом деле попытки реализовать программу персональных устройств в мире происходят, есть много проектов, в том числе Всемирного банка. И до последнего времени у них были неоднозначные результаты: устройствами нужно управлять, их надо обслуживать, настраивать, особенно в странах или регионах, где нет хорошего удаленного сервиса. Кто этим должен заниматься? Есть много попутных проблем, например с доступностью интернета в отдаленных районах.
В то же время показательным может служить пример Якутии, где обеспечивают спутниковым интернетом даже кочевые школы, которые могут находиться ближе к Северному ледовитому океану. Для уровня развития России, я уверен, проблема обеспечения доступным интернетом разных территорий решаема, и большинство школ подключены к сети. Для других стран это более серьёзный вызов, там, конечно, сложнее.Есть проблемы с доступом для детей и учителей, так как подключаются они не из школы. Далее, обеспечение детей персональными гаджетами – это вопрос технический и очень адресный. И многие страны это делают на самом деле. Из наших соседей Казахстан реализует большую программу. Сейчас Германия выделила 550 млн евро, чтобы обеспечить гаджетами тех, кому они нужны. Аналогичная политика должна проводиться и в отношении учителей. Не у всех из них дома имеются условия для преподавания.
– Вы говорили о наиболее уязвимых группах учащихся, к которым относятся дети из семей с низким экономическим статусом и с низким уровнем образования. А ещё есть учащиеся начальных классов, обучение которых в удаленном формате, по признанию многих специалистов, оказалось очень неэффективным. Их родителям пришлось труднее всего, поскольку требовался постоянный контроль с их стороны. Как выходить из этой ситуации, если у нас будет смешанное обучение или опять полный дистант в результате второй волны эпидемии?
– В некоторых странах самые уязвимые дети продолжали ходить в школы даже в период пандемии, например в Великобритании. Для них был установлен специальный режим: маленькие группы, по 10 человек, не больше, с соблюдением социального расстояния. У них не было никакой другой возможности получить образование, а их домашние условия даже менее безопасны, чем школьные.
– А почему у нас не пошли по этому пути?
– На семинаре в НИУ ВШЭ выступал директор сельской малокомплектной школы из Красноярского края, который с горечью говорил о том, что они могли бы организовать полноценные условия для очного обучения таких детей. Но главным препятствием стало отсутствие регламентов, нормативных правовых актов, которые позволили бы директору школы пойти на такие меры. Брать на себя такую ответственность руководители опасаются, а в результате часть детей из семей со сложным социальным контекстом осталась фактически без образования. В следующем учебном году педагогам придется перестраивать учебный процесс, вводить дополнительные занятия для таких ребят, может быть даже за счет каникул. Наверное, здесь должен быть какой-то более комплексный и гибкий подход со стороны органов управления образованием и органов соцзащиты по выявлению и поддержке таких детей.
– Какие решения приняли страны в отношении проведения выпускных экзаменов в школах?
– Я бы сказал, что по этому вопросу страны разделились примерно на два равных лагеря. Великобритания пока не приняла решения относительно отмены экзаменов, в США часть штатов отменила экзамены, а часть этого не сделала. Там, где планируют проводить экзамены, идут по пути упрощения, сокращая количество обязательных для сдачи предметов, чтобы уменьшить риски для детей.
В Кыргызстане решили систематизировать достижения школьников за последние годы и на основании этого предоставить право для поступления в вуз.
– Сейчас некоторые вузы проводят дистанционные экзамены. Почему нельзя этот опыт перенести на школы, хотя руководители Минпроса и Рособрнадзора утверждают, что пока это невозможно?
– Одно дело проводить экзамены в одном конкретном вузе и совсем другое – реализовать это в масштабах РФ. Даже в период пилотной апробации ЕГЭ сколько было технических проблем, нестыковок, нарушений. Потребовались годы, чтобы выстроить систему, которая бы работала эффективно. Даже сейчас каждый год у нас какие-то проблемы и с безопасностью, и с утечкой данных. Я здесь согласен с позицией министерства: такие вопросы в короткий срок не решаются.
– Некоторые высказывают предположение, что профессия учителя станет неактуальной из-за того, что она будет вытеснена дистанционным обучением. Может, потребуется гораздо меньше учителей, они переквалифицируются в тьюторов, большую конкуренцию сейчас уже составляют репетиторы школьным учителям. Какие здесь можно строить прогнозы?
– Я не вижу угрозы профессии учителя, скорее, следует говорить о соответствии современным требованиям. У нас школьная система государственная в основном, поэтому у нас низкая конкуренция с альтернативными источниками знаний. Но мы конкурируем относительно прошлого и будущего. Будущее сейчас поставило серьёзный вызов, на который нужно отвечать учителям. Учителям в первую очередь, но и системе, которая занимается подготовкой учителей и повышением их квалификации.
– Мы с вами говорили об отрицательных последствиях пандемии для образования. Но можно ли извлечь из этого опыта позитивные уроки, открываются ли, по-вашему, сейчас новые возможности?
– Сейчас, пусть по вынужденным, не зависящим от нас драматическим обстоятельствам, но все же открылось огромное окно дистанционного образования, преподавания, обучения. Открылось много возможностей для преподавателей в повышении своей информационной, коммуникационной, цифровой компетентности. И сейчас появилась возможность утвердить этот способ как один из основных. И от того, как система и профессионалы воспользуются этим шансом, и будет зависеть ситуация в образовании. Моё большое пожелание, конечно, чтобы этот вид обучения стал одним из основных видов и форм. И по большому счету у нас нет выбора: мы рано или поздно должны были бы к этому прийти.
Беседовала Ольга Дашковская
