Сегодня в Госдуме обсуждалось кое-что про воспитание. Если быть точной, повестка заседания Комитета по образованию и науке Госдумы звучала так: «О проекте Федерального закона № 960545-7 "О внесении изменений в Федеральный закон "Об образовании в Российской Федерации" по вопросам воспитания обучающихся». Там был министр просвещения и говорили очень важные слова. В итоге единогласно законопроект был принят. И это все хорошо, наверное, но уверена, что на заседании вряд ли что-то говорилось про педагогическое бессилие. Не та тема – слишком узкая, слишком педагогическая, слишком внутренняя, что ли. К тому же априори считается, что педагогика – это сила (не та сила, конечно, которая про наказание, хотя мы знаем и слышали про такую «педагогику»). Педагогика – это тонкое управление, которая не только про образование, но и про воспитание.

А теперь – история.

Иду я вчера по улице, вижу мальчика лет семи, который пытается погладить голубя.

(Юные голуби плохо летают, они больше ходят по земле, их можно опознать по клюву. Я это знаю потому, что у бабушки с дедушкой на горИще (так называли чердак в Украине) жили голуби, и мы с сестрой закрывали на ночь им затворки на маленьких окошках, чтобы они не улетали. А утром их открывал дед.)

Я встала незаметно рядом, включила камеру – смотрелось и правда трогательно. Худенький мальчик в кепочке на полусогнутых ногах подходит к голубю, робко гладит его пальчиком, двумя пальчиками, потом рукой, потом пытается взять двумя руками. Голубь не дается, и тогда мальчик... пинает его что есть мочи.

Я, конечно, не сдержалась, закричала, что так нельзя, ну нельзя же, зачем так... но в этом крике была не злость, а какое-то педагогическое бессилие, оттого что я не знаю, как быть и что сказать этому мальчику, чтобы это больше не повторилось...

Мальчик убежал в магазин, а я так и осталась стоять на месте, думая, что, если уйду сейчас, он точно вернётся и сделает что-то плохое (даже просто из интереса – «а что будет, если я»), и этот голубь как назло не улетал...

Мальчик осторожно выглянул из-за двери и тут же спрятался. Я никуда не делась. Выглянул снова – я стою. Просто не могла пошевелиться. Что делать-то?.. Что говорить?..

Вот он сейчас выйдет, и я тогда ему скажу… Вот он выйдет со своими родителями, и я тогда… Я тогда что???

Я очень хотела посмотреть на его родителей: кто они, что с ними не так... потому что я убеждена, что ноги у всех плохих поступков, которые совершают дети, растут из семьи... Может, мальчик чувствует себя ненужным дома, может, на него орут за любой проступок, может, пинают вот так же, как он этого голубя…

И они вышли, эти мама с папой, типичные алкоголики, в трениках, с синими лицами и беззубыми улыбками, папа нес пакет с банками пива, а мальчик красиво рассказывал, оглядываясь на меня, что он только что... гладил... голубя.

Что делать, если ребенок плохо себя ведет, как с ним говорить?..

Как быть, если мальчик, например, хамит и пишет нецензурные сообщения в чате с учителем?..

Как не подменять педагогическое бессилие криком, угрозами, унижениями, ремнем и «углом»?

Как быть, если понимаешь, что за каждым плохим поступком ребенка на самом деле стоит много незримой боли?..

Как быть, если даже великий Макаренко не знал, что делать с девочками, прошедшими улицу и пережившими сексуальное насилие?..

Макаренко-воспитатель глубоко переживал свои провалы (однажды он ударил воспитанника), но Макаренко-писатель превратил свои переживания в литературу, в переживания своих читателей. И я только сейчас поняла, когда пишу тексты о педагогике, насколько это помогает избавиться от ощущения бессилия и беспомощности.

У каждого учителя и воспитателя должна быть возможность поведать «городу и миру» о своих поражениях, о минутах или часах бессилия. Минута славы – наоборот.

Кто решится?