Меня сильно трогает и удивляет книга А. Фабер и Э. Мазлиш «Как говорить с детьми так, чтобы они учились».
Удивляет она совсем даже не своими идеями. В общем-то для любого учителя, разделяющего ценности гуманистического подхода, довольно очевидно, что чувства детей важно признавать, что наказаниями проблемы поведения не решаются, а реализовывать решение проблемы ребенку гораздо приятнее и проще, если он сам его предложил. Радуют реалистичные жизненные примеры.
Удивляет же совсем другое.
Книга написана как разговор между учителями, разговор между учителем и родителями.
И этот разговор описан невероятно открытым.
Учитель приходит к коллегам и говорит: слушайте, я вот такое сказал ребенку и мне теперь стыдно. А как еще можно? И коллеги обсуждают, кто-то говорит, что все верно, так и надо. Кто-то предлагает другие варианты.
Учителя по-честному стараются поставить себя на место ученика, который получил реакцию учителя.
Родители отважно признают, что в чем-то неправы, и советуются с учителем, как быть.
Я не знаю, это специфика книги или действительно где-то в европах люди так общаются. Я знаю точно, что единственное учительское сообщество, в котором я могла открыто обсуждать свои ошибки и не расшибиться о собственный стыд – это сообщество «Учителя для России». Кажется, это во многом заслуга отбора, руководствующегося ценностями.
Другие учительские сообщества (методобъединения, педсоветы, семинары) как будто призваны уличить тебя в некомпетентности. Между тем учительство – это процесс. Установление отношений с группой – это процесс. Развитие и рост учителя – это процесс. Причем не очень предсказуемый.
В который раз поражаюсь, насколько у психологов все иначе. Супервизия у психологов – это поддержка, а не проверка. Профессиональные встречи психологов – это возможность делиться болью, а не заклеймить позором менее опытных коллег.
Учителя не случайно начинают кричать и защищаться, как только получают новую директиву. Это новый повод оказаться неудачником.
Новая возможность получить порцию стыда от того, что ты не справляешься с чем-то идеально и сразу. Потом учителя идут и делают. Но крики возмущения – это крики отчаяния от того, что никто снова не поддержит, от того, что будет новая порция унизительных пощечин. И эти крики отовсюду – «Таким не место в школе!». И неумение поддерживать друг друга.
Скажите, есть ли у Мариванны возможность прийти в свое профессиональное сообщество и сказать: «Я ору на детей. Всем от этого плохо, но я не понимаю, как иначе наладить рабочий процесс. Помогите мне»? Сказать и при этом не получить порцию осуждения, порцию рассуждения о том, что вот мне-то, учителю по призванию, кричать и не приходится, может, вам уйти просто? У нас не было бы учителей, если бы из школы ушли все, кому хоть раз это предложили.
А в какой ситуации родители?
Я видела такой ужас в глазах родителей, которым мягко показываешь, что их способ общаться с ребенком не очень работает. Ужас под названием «Я плохая мать»/«Я плохой отец».
Потому что если ты неидеальный родитель, это непереносимый стыд. Они кричат на учителей и пишут заявления в министерство от непереносимости этого чувства.
Может ли мама ребенка прийти куда-то и сказать: «Кажется, у меня не совсем получается воспитывать своего ребенка и общаться с ним. И иногда я невероятно на него злюсь, так злюсь!»?
Сказать и не получить при этом порцию «а зачем рожала?», «вот у меня почему-то получается, хотя детей больше, может, дело в том, что ты никудышная мать?»?
Отчего мы так злы и нетерпимы? Отчего только психологи оказываются какой-то избранной кастой, имеющей право на ошибки, постепенный рост, любые чувства? Отчего мы травим друг друга и оказываемся затравленными? Отчего эта их зарубежная книжка заставляет меня завидовать открытости и принятию?
Из страха быть посрамленными мы отталкиваемся от макушки рядом стоящего, осуждаем его, чтобы почувствовать себя лучше. А на самом деле становится только хуже. Кажется, что круг можно разомкнуть только принятием себя и договоренностью с собой о праве ошибаться, чувствовать, быть живым. И это ох как непросто.
