О неумении российских школьников практически использовать полученные на уроках знания говорят и пишут давно. В течение многих десятилетий это воспринимается как проблема нашего образования, но позитивных сдвигов почему-то не происходит. Это действительно острая проблема, которая касается не только школ, но и всей системы высшего образования.

Год назад я провела исследование молодых высокообразованных экспатов – выпускников лучших российских вузов, ставших аспирантами мировых топ-университетов. Свое образование они оценивают как отличное или очень хорошее, дающее фундаментальные знания.

В качестве недостатков они отмечали именно неумение практически использовать эти прекрасные знания, а также работать сообща, в команде.

И это молодая элита, получившая образование мирового уровня, так что отсутствие практико-ориентированности затрагивает всю систему нашего образования.

Об этой проблеме говорила и министр просвещения Ольга Васильева на прошедшей 18 декабря 2019 года пресс-конференции в рамках Всероссийского форума экспертов по функциональной грамотности. Сначала она похвалила наше школьное образование: «российские школьники демонстрируют отличные знания по разным учебным предметам», но затем печально добавила: «однако часто испытывают трудности в их применении в повседневной жизни». На вопрос о причинах этой хронической болезни министр ответила: «Мое глубочайшее убеждение как историка – это ментальное, потому что это прослеживается просто в нашей исторической жизни. У нас мессианские всегда идеи, но покрасить у себя заборы, штакетник сделать, чтобы он не валялся, чтобы в луже не купались гуси… Это было и сто лет назад, и двести лет назад. Я думаю, это данность. И с этим надо что-то делать, понимаете?» О том, что именно надо делать, она не сообщила. Во всяком случае, пока.

Итак, министр полагает, что неумение покрасить условный забор при отличном знании состава древесины, из которой забор сделан, и краски, которой его надо украсить, имеет два основания: 1) такой у нас менталитет; 2) такое у нас мессианство, причем первое и второе сливаются до неразличения. О менталитете, как правило, говорят, если не знают, чем объяснить что-то неприятное. Означает это примерно следующее: такие мы люди, всегда у нас так, мы так привыкли. Иными словами, вот так у нас работает школа, и началось это давно. Это действительно так: началось давно, непонятно только, почему многие страны, у которых была та же самая проблема, ее решили, и этому не помешал менталитет, а мы нет.

С мессианством сложнее. Не все, наверно, поняли, о чем идет речь применительно к российской школе. Энциклопедический словарь сообщает, что это «в иудаизме и христианстве вера в пришествие мессии». Вряд ли это связано с системой образования, как и определение из «Толкового словаря» Ожегова: «Вера в особую, спасительную роль, в мессию какого-либо народа». Не думаю, что российские школьники чувствуют свою спасительную роль. А вот Михаил Гаспаров, в своих «Записках и выписках» цитируя Кантемира, может быть ближе к объяснению: «Весьма ненавидят разговаривать о настоящих делех, всегда говорят о предбудущих, редко о прешедших».

Да, в школе действительно редко говорят о «настоящих делах», то есть о том, как эти дела делать, опираясь на полученные знания.

И тогда мы переходим к более важному, как нам кажется, понятию, чем мессианство: к понятию мотивации. Здесь ключевое слово: «зачем»? Зачем мне нужно знать закон Архимедаи тригонометрические функции? Зачем мне знать, в каком именно году было стояние на Угре? На уроках, как правило, на эти вопросы не дается ответа. Учитель, да и приученные ученики их просто не задают, а потому на них не отвечают.

Можно, конечно, считать, что решение задач по физике и математике – это практическое применение изученных законов и теорем, но это применение для получения высокой оценки, не для жизни вне классных стен.

Когда спрашиваю студентов, зачем нужны многие из полученных в школе знаний, чаще всего слышу ответ: «Чтобы сдать экзамены». Да, это сильная мотивация, но тоже не имеющая отношения к жизни.

Казалось бы, сложные проценты – это важное знание для реальной жизни. Умеешь их считать, тебя не обманут в банке, предлагая кредит. Но нет, до такой бытовой банальности в школе обычно не опускаются.

Я помню, как напугала родителей и детей несколько лет назад задача на ЕГЭ, которая почему-то называлась экономической: нужно было рассчитать оплату за электроэнергию, когда была дана цена киловатта, начальные и конечные цифры на счетчике. Дома дети за свет не платят, на уроке им такие практические приложения тоже не объяснили.

В результате большинство сведений и фактов, с которыми дети и подростки знакомятся на уроках, лежат мертвым грузом, обучение близко к схоластике. А раз так, раз непонятно, зачем это знать и учить, то основная часть знаний в голове не задерживается, даже если в эту голову попала. А часто и не попадает, потому что отсутствует мотивация.

По данным международного исследования 15-летних школьников из разных стран мира PISA-2018, по читательской грамотности наши школьники набрали 479 баллов (в 2015 году – 495 баллов), что выше, чем по всем странам-участницам исследования (453 балла), но чуть ниже, чем по странам ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития). Примерно такова же ситуация по остальным школьным компетенциям.

А лидерами стали страны, в которых существуют системы образования, основанные на совсем разных основаниях. Если смотреть обобщенные результаты, то на самых высоких позициях находятся азиатские страны (Китай, Сингапур, Япония, Республика Корея), далее следуют Финляндия, Эстония, Канада и пр. В первой группе стран мотивация строится по принципу: ты должен, ты обязан!

Очень жесткие требования к детям, огромная нагрузка при высоком авторитете взрослых (родителей и учителей) и безусловном послушании детей.

Во второй группе успешных стран образовательная система имеет принципиально иные основания: здесь авторитет взрослых не является абсолютным, а потому дети должны понимать, для чего они получают знания и как их применить, то есть для чего они нужны. Более либеральные отношения между поколениями для успешного образовательного процесса требуют от детей не внешней, а внутренней мотивации. Вот поэтому в этих странах так популярен проектный подход в системе образования: полученные знания реализуются на практике, что и формирует внутреннюю мотивацию.

Россия по всем показателям относится к группе стран со средними или чуть выше средних показателями, и эта срединная позиция объясняется совсем не менталитетом и тем более загадочным мессианством, а гораздо более прозаическими вещами. Мы уже несколько десятилетий идем по пути межпоколенческой либерализации: авторитет учителя перестал быть абсолютным, его нужно добиваться, как во многом и родительский авторитет. Это часто расстраивает взрослых, затрудняет их жизнь, но это так.

Говоря социологическим языком, дети все больше из объекта образовательного и воспитательного процесса превращаются в его равноправного субъекта, участника. В этом смысле Россия – страна не азиатская, а в гораздо большей степени европейская.

А система образования не успевает за этими изменениями, она по-прежнему базируется на старых представлениях: я знаю, что ты должен знать, а зачем тебе это надо, не твоего незрелого ума дело.

Вот и получается: заставить уже сложно, а зачастую невозможно, а убедить, что это надо, объяснить, зачем – мы не умеем, а часто не хотим. Пока эта дилемма не найдет разрешения, пока мы не пойдем по пути формирования внутренней мотивации школьников, ситуация измениться к лучшему уже не может.