- Школа Уинстона Черчилля в предместье Большого Вашингтона, как называют столицу с ее пригородами, – государственная, но не из рядовых (в 2017 году была признана лучшей в штате, а еще в 2015-м получила премию «Голубая лента»/A National Blue Ribbon School).
Здесь нет младшей ступени, зато есть выпускные классы; русский язык преподает моя добрая коллега и приятельница Наталья Колодина: именно к ней на урок я и напросился, заодно пробежавшись по корпусам школы.
Наталья – выпускница магистерской программы Института образования НИУ ВШЭ (где я с ней и познакомился), создатель и руководитель школы-студии русского языка и литературы «Город-сад», один из инициаторов организации на Вашингтонщине Комитета родителей русскоязычных билингвов, который добивается открытия занятий русского языка в каждой школе графства Монтгомери, штат Мэриленд, и уже объединил 16 учебных заведений, в которых русский язык преподается.
Урок русского был в этот день один, еще один час мы провели за подготовкой к нему: моя коллега готовила материалы к занятию, я изучал информацию о школе и бродил по ее коридорам, неся на лацкане обязательную для таких случаев наклейку «WINSTON CHURCHILL. Mikhail Pavlovets. Visitor».
Портретов Черчилля в школе я не заметил, зато важное место занимает школьная символика – симпатичный, но грозный бульдог, а также выставки того, что школьники делают своими руками – в школе сильное дизайнерское отделение. Кроме того, в ней активно практикуются коллажи на злободневные темы, в том числе на совершенно непредставимые у нас политические и социальные: критика президента, американской разновидности капитализма – и недемократических режимов в других странах, положение меньшинств в США и в мире, права женщин, экология…
На перемене по коридорам ходить не так-то просто: повсюду, обложившись боксами со снедью, сидят и лежат школьники, жуя и при этом что-то беспрестанно обсуждая либо углубившись в тетради или смартфоны. Во время уроков двери большинства кабинетов открыты; заглянув, можно увидеть, что рабочее место учащегося – это мобильная конструкция из скрепленных стула и стола. Такие конструкции разбросаны по кабинету в довольно прихотливом порядке: кто-то сидит один, кто-то парой, кто-то образует кружки из четырех-шести человек.
На урок русского языка приходят ученики с 9-го по 12-й классы четырех разных уровней владения языком (что вообще-то обычно тут не практикуется) – от носителей, посещающих урок, чтобы поддерживать в актуальном состоянии родной язык, до тех, кто только начал изучать русский.
Сидят они вперемежку, и учитель старается так организовать ход занятия, чтобы все были в него вовлечены: формулировка каждого задания дифференцирована по силам ученикам разного уровня, кроме этого сильные помогают начинающим, а начинающие видят свои перспективы.
Поэтому в классе стоит беспрестанный гул, но я внимательно глазел по сторонам: практически все и почти всегда – в процессе, разве что то один, то другой на некоторое время из него вываливаются, но вскоре присоединяются к остальным.
Состоял урок из трех частей. На первой – чтение хором стихотворения Пушкина из программы американского предмета «Русский язык». Наталья убеждена, что такое чтение «ставит» ребятам артикуляцию сложных для них русских слов, заодно приобщая их к основам русской культуры: ребята же посмеивались – они явно еще не привыкли к этой странной для них форме, но, как мне показалось, декламировать хором им нравилось – они искренне веселились, повторяя слова стихотворения.
Вторая часть – общение с гостем из Москвы. Ребята со слабым русским, начинающие изучать с первого и второго уровня, формулировали мне вопрос, а ученики с третьего и четвертого уровня с сильным языком – переводили его на русский язык, а потом мой ответ обратно – на английский.
И урок с учителем-инофоном, и заморский гость – это встреча с культурой поведения, нормами и даже стереотипами носителей изучаемого языка, и здесь ребят ждало несколько небольших открытий, которые Наталья после урока обсудила со мною, а потом, на следующем уроке, и с самими ребятами. Так, на вопрос об американской еде я честно ответил, что был приятно удивлен вкусом здешних гамбургеров (мусорной, с нашей точки зрения, еды) и огорчен – вкусом здешнего кофе.
По словам Натальи, ребята были несколько ошарашены вовсе не моими вкусами, а тем, что человек открыто выразил свое негативное мнение, что опять же здесь в подобных обстоятельствах делать не принято. Из моего ответа на вопрос, «реальна ли Москва», они узнали, что город «Москва» существует и в США, как и «Одесса», «Санкт-Петербург» – и тем самым что-то узнали и о себе и своей истории и культуре.
Затем они услышали от меня о вашингтонском музее Хиллвуд – оказывается, иностранцу в их городе может быть интересно совсем не то, что знают они! Русский язык, из слов которого они складывали вопросы или в словах которого пытались расслышать ответы, предстал перед ними как инструмент общения – и познания не только других, но и самих себя. Ну и конечно, как язык, на котором точно говорят в большой стране по ту сторону океана, откуда приехал гость, может быть даже – как язык неожиданных ответов.
Наконец, третья часть урока – работа над международными проектами: для своих московских ровесников, разбившись на группы или в одиночку, школьники создавали видеоролики о самых интересных местах Вашингтона, с какими стоит познакомиться.
Для этой работы был открыт пузатый сейф, и из него были извлечены ноутбуки – каждому из трех десятков присутствующих на уроке, даже если работа шла в мини-группе: шум в классе усилился, закипели споры, учитель переходил от одной группы к другой, контролируя процесс и консультируя тех, у кого возникали вопросы. Такое использование учебного времени было неожиданным уже для меня: у нас бы, наверное, задание было бы дано на дом и носило скорее всего индивидуальный характер.
Кроме того, мне подумалось, что наше представление о «дисциплине на уроке» с трудом примирилось бы с тем, что происходило в этих стенах: сдвигались парты, кто-то входил или выходил, дети шарились в Интернете, что-то пожевывая и прихлебывая. Закончился урок внезапно: ровно за пять минут до звонка и, кажется, к неудовольствию учителя, ноутбуки были тут же захлопнуты и убраны в шкаф, парты оставлены в беспорядке – и вошедший следом класс стал занимать освободившиеся места, иногда сдвигая их в соответствии со своим представлением о должном.
А мы с коллегой еще долго обсуждали прошедший урок, отмечая, что удалось, а что пошло иначе, чем задумывалось, – и размышляя о том, что могло, к примеру, девочку-индианку привести на занятия русского языка в американской школе.
