Серфинг, волна и океан
В сериале 'Good Girls Revolt' (про жизнь в 60-х) одна героиня говорит подруге о джазе: «Эта музыка не пытается тебя куда-то унести, а наоборот, пытается отыскать себя, суть себя самой». Пожалуй, она сказала главное. Джаз, действительно, – «вещь для себя». Не в смысле закрытости для понимания или какой-то элитарности. Хоть Дюк Элингтон, хоть Чарльз Мингус, хоть Бадди Рич все делают очень понятно, с музыкальной точки зрения. Порой образцово понятно. Но не очевидно для уха, которое не привыкло к восприятию подобных образцов.
Джаз не требует слушательской подготовки, в него не надо «въезжать», как в современный академизм. Нужно просто принять разнообразие звучащего мира, вслушаться в него, прислушиваясь к себе и насладиться собой, вслушавшимся и вдруг услышавшим… Всего лишь имейте уши!
Через джаз не нужно продираться, джазу бессмысленно прекословить. Это – стихия, но вы можете стать ее частью Достаточно лишь покорно принять на себя ее волну, но так, чтобы оседлать, воспользовавшись ее же силой, как делают серферы. И тогда волна не унесет, а найдет «суть самой себя» в оседлавшем.
Джаз и есть своего рода серфинг в музыке. Серфинг, волна и сам по себе океан. Его территория занимает площадь, значительно большую по сравнению с роком, попом и обычной «легкой», эстрадной музыкой. Жизнь многого из того, что есть там, зародилась в глубинах океана джаза. Как говорил мой любимый блюзовый гитарист Бадди Гай, «блюз – папа рока и родной брат джаза». Значит, джаз року – родной дядя. Впрочем, тема этого родства заслуживает отдельного разбора.
Джаз – это колоссальный зазор между пониманием и чувством. Точнее, понимания здесь требуется ровно столько, чтобы возникло чувство. Ни одна, самая меткая словесная фраза не может передать смысла фразы музыкальной. А в специальных музыковедческих терминах происходящее схватывается не более, чем красота морской волны в ее определении как следствия сцепления частиц воздуха и жидкости на поверхности воды.
Люди, которые разбираются в джазе
Дюк Элингтон
Джазовая волна может захватить в любом возрасте. В одной из школ с очень серьезной музыкальной частью, где я был научным руководителем, существовал подростковый ансамбль, где ребята в совершенстве владели искусством композиционно-аранжированного джаза Дюка Элингтона. Логично прерваться и послушать известного посвящения Стиви Уандера ему, сэру Дюку и другим первопроходцам джаза, – а в джазе бывают только первопроходцы:
С Бейси, Миллером, Сачмо
И королем сэром Дюком,
И с голосом, звучащим как у Эллы,
Бэнд не может провалиться.
Среди членов этой гениальной «дрим-тим» джаза названы (если вы вдруг не угадали): Каунт Бейси, Гленн Миллер, Луис Армстронг (по прозвищам «Сачмо» и «Сэтч»), Элла Фицджеральд. Ну, а на выступления нашего школьного джаз-бэнда приходили знатоки и даже профессионалы: цокали языками и не верили ушам своим! Тоже «дрим-тим». Особенность джаза: в нем бывают только первопроходцы и их «дрим-тим», или это не джаз. Я бы едва ли дерзнул сыграть с этими ребятками, поэтому тоже сидел и слушал. Лишь как-то я показывал юному гитаристу из этого ансамбля, как можно экспериментировать со строительством септ аккордов (аккордов из четырех звуков). В ответ на мой любительский показ левой рукой (на грифе) правой он тут же выдавал чудо! Потом мой знакомый музыкант заметил: у гитариста главная рука – правая.
На правое-главное я чувствовал себя музыкальным инвалидом в сравнении с моим партнером по «джему». Воспитывался ведь на роке, а для дилетанта – это музыка «леворуких», прежде всего, умение свободно, не спотыкаясь, передвигаться по грифу. Что, кстати, проще всего. Главное, не форсировать электрогитару. Вначале нужно выучиться сносно играть на обычной, акустической (или полуакустической). Акустическая гитара сразу выявляет все трудности (и собственные косяки) гитаризма, тогда как электрическая – их сглаживает. Но, в то же время, только акустика приоткрывает подлинный космос гитары, целиком до сих пор не освоенный. Джазовая гитарная акустика – вдвойне. Живое доказательство тому – веселый виртуоз Томми Эммануэль (в этом 31 мая ему исполнится 70).
Я поражаюсь людям, разбирающимся в джазе. Мне кажется, что я только «понюхал пробку» от этого океана. Тем не менее, некоторых из таких людей я знал.
Александр Моисеевич Пятигорский
Не могу не вспомнить в этот день о том, что замечательный философ и востоковед Александр Пятигорский на склоне лет неожиданно «пришел» к совсем не «легкому» джазу. Пятигорский увлекся, прежде всего, революционными бибоп-экспериментами с гармонией, которые затеял великий пианист, маг джазовых клавиш Телониус Монк (вместе с трубачом Диззи Гиллеспи, саксофонистом Чарли Паркером и другими его любимыми музыкантами). Сейчас понимаю: Александр Моисеевич всегда был человеком духа, дышавшего джазом. Недаром фильм о нем называется «Чистый воздух твоей свободы».
Бесконечно любящим знатоком джаза, а в юности «стилягой», был студенческий друг моего отца психофизиолог Владимир Дмитриевич Небылицын. Психолог Ислам Имранович Ильясов профессионально владел джазовым саксофоном.
Владимир Александрович Школяр
А еще – мой друг Владимир Александрович Школяр. Блистательный пианист-импровизатор, чудесный мыслитель о музыке и музыкальный педагог с консерваторским образованием Володя Школяр. Продолжатель Дмитрия Кабалевского, которого, как он считал, по-настоящему не поняли. Лучшего Рахманинова я не слышал в его родной консерватории. Он был влюблен в диалектику и идеи В.В. Давыдова. На этом вначале мы и сошлись. А потом выяснилось, что он нашел «особую» диалектику в джазе, давно думает и пишет о ней, учит ей своих учеников. Ну да, синкопа, разрывающая плавное течение ритма, когда все получается «не в такт», но по-особому. Парадоксальное смещение долей. Когда музыкой движет развивающееся противоречие. Это диалектика, это джаз, в том числе. Но все гораздо глубже, чем общие сведения о мелизмах. Володя оставил свои тексты – там об этом. Классический музыкант, он обладал какой-то сверхчувственной джазовой (и, что мне ближе, блюзовой) чувствительностью. Он мог расплакаться, когда играл. Не от сентиментальности – от проникновения туда, где мало кто бывал. Постояв с ним раз на сцене, невозможно было сойти прежним. Если ты совсем уж не микрофонная стойка, а что-то живое при ней и гитаре.
С гор своего таланта и профессионализма, по-дружески великодушно он плевал на мою любительскую одержимость и сыграл со мной несколько импровизированных блюзовых «сейшнов» на публике. Даже нашел пару добрых слов по поводу моей манеры петь (изображать пение). Просто я, видимо, и вправду пел на порядок лучше, захваченный его потоком чувств, в их накале. Мой голос был лишь дополнительным, хотя и весьма несовершенным, инструментом в волшебных руках Володи.
Быть вокалистом и гитаристом при пианисте Владимире Школяре – просто невозможное везение. Как и встреча с ним в жизни. Как его не хватает, чтобы вместе поиграть, подумать, проникнуть, накалиться, пережить.
Петр Львович Вайль
Есть люди, которые во всем слышат джаз. Это дар. Им обладал, к примеру, писатель Петр Вайль. Он уловил джаз в стихах Маяковского – прочитайте его эссе «Весь этот джаз». В названии – очевидная отсылка к фильму Боба Фосса ‘All That Jazz’ (1979). Выражение «Весь этот джаз» устоялось еще до Вайля и в переводе исказило смыл того, что изначально хотели сказать. Точнее, сохранило буквальное значение фразы, которая метафорична. На мой взгляд, более уместный перевод в данном случае – «Суета сует». Но это детали, хотя и важные. Лучше откроем Маяковского, его известную статью «Как делать стихи?». Мне кажется, что в тексте Вайля была бы уместна эта цитата:
«Я хожу, размахивая руками и мыча ещё почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее в такт шагам.
Так обстругивается и оформляется ритм – основа всякой поэтической вещи, приходящая через неё гулом».
Ничего не напоминает? Не напоминает ли «весь этот джаз»?
С чего начинать слушать джаз?
Хороший вопрос. Это как спросить, какой дорожкой пройти к океану, если у вас под рукой весь океан? Да и, как уже говорил, я знаю океан на уровне ближайших мелей.
У меня начиналось, как у большинства – с Луи Армстронга и Эллы Фицджеральд. Армстронга (позднее Рея Чарльза) обожала мама. А там где он, там и Элла. Их диски появились первыми в моей виниловой коллекции. Папа любил все французское – язык, поэзию, прозу, живопись, музыку. Но вот однажды «подбросил» мне Гленна Миллера. Конечно, это была музыка из фильма «Серенада солнечной долины» – и музыку, и фильм в годы его юности любили все. Скажу одно: забойней (драйвовей, как теперь говорят), чем ‘In The Mood’, я ничего не слышал. 13-летний мальчишка, слушатель и домашний исполнитель рок-музыки в моем лице просто обалдел! Тема до сих пор гоняет мурашки по моей спине (лучше средство от радикулита в моем возрасте). Можно включить погромче и потанцевать – тем более, вчера был Всемирный день танца.
Много лет спустя мне попалась магия образца
Комментировать тут нечего. Чудеса не комментируют.
Просто поставьте фоном и делайте свои хорошие дела. Поверьте, не станете поносить меня, даже если далеки от джаза, я, повторюсь, сам все еще в первом приближении. Но это – чудо!
Чудо и сам по себе разовый сбор гениев в нью-йоркской студии Columbia Records, инициированный трубачом Майлзом Дэвисом: на клавишах – Билл Эванс и Уинтон Келли, на саксах – Джон Колтрейн и, все никак правильно не напишу, многобуквие двоится в имени и фамилии, Кэннонболл Аддерли, на контрабасе – Пол Чемберс (начинал как духовик – горн-баритон, потом переметнулся на тубу), на барабанах – Джимми Кобб.
Больше они никогда не работали в таком составе ни в студии, ни на концертах.
И о самом главном
Альфред Гарриевич Шнитке
Приведу фрагмент интервью Альфреда Шнитке:
«...Джаз многому учит. Он освобождает мышление музыкантов от закосневших догм и шаблонов. Джаз многое открывает и «разрешает», как бы подталкивая нас ко всякого рода поискам, изменениям привычного. Раньше мне казалось: в искусстве композиции важно прежде всего как произведение сделано, важно совершенство выполнения художественного плана. Я плохо представлял возможности, скрытые в самом процессе создания и интерпретации музыки, недооценивал значение ошибки, отступления от правила. Теперь я понимаю, что «ошибка» или обращение с правилом на грани риска и есть та зона, где возникают и развиваются животворные элементы искусства.
Анализ хоралов Баха выявляет множество почти нарушений строжайших в ту пору гармонических правил. Но это совсем не нарушения! Озадачивающие наш слух приемы баховской полифонии как раз и находятся на грани нарушений. Они имеют своё оправдание в контексте самой музыки, прежде всего в ее интонационной основе. Математики, решая некоторые уравнения, вводят так называемые «ложные цифры», которые, уничтожаясь по ходу решения, помогают в итоге найти верный результат. Нечто подобное происходит и в творчестве. Ошибка (вернее то, что мы по инерции считаем ошибкой) в творчестве неизбежна, а иной раз – необходима.
Для образования жемчужины в раковине, лежащей на дне океана, нужна песчинка – что-то «неправильное», инородное. Совсем как в искусстве, где истинно великое часто рождается «не по правилам». Примеров тому множество».
Так что же такое «нарушение», отступление, ошибка? Когда детские ручки не попадают в ноту при исполнении песенки «У Мэри был барашек»? Но тут Василий Васильевич Давыдов скажет: «В учении не бывает ошибок, его смысл в том, чтобы ошибаться». И откуда-то его поддержит Сальвадор Дали: «Ошибка – это от Бога».
В словах Альфреда Грарриевича важна оговорка: нарушаются строжайшие гармонические правила определенного времени. Если бы от них не отступали, мы бы остались на уровне пещерных гармоний. Но у Баха, да и у всех великих творцов классики, это побочный эффект при строительстве полифонии. Он нужен и в учении. А в джазе отступление – форма магистрального развития темы. На него выходят иногда сразу, иногда не сразу. Но неизбежно выходят. Поэтому, как заметил гениальный Майлз Дэвис, без которого другим бы был и джаз, и рок, и фанк, и даже хип-хоп, «в импровизации не бывает ошибок». Если это импровизация. Джаз – это искусство безошибоного. Ошибаются плохие исполнители плохой музыки. И плохие ученики плохой школы, которых воспитывают на боязни отклониться от порой сомнительных дидактизированных норм. Вот они и топчутся вместе с учителями в развитии.
Майлз Дэвис. Фотопортрет Джеффа Себлика (1989)
Все по Маяковскому: вначале нужно поймать гул в себе и выстругать собственный ритм, не маршируя под чужой. А потом уж сами придут слова. Возможно, Маяковский чуть лукавил, когда писал: не знаю я никаких размеров, нет у меня готовых рифм. Главное, не упустить гул. То же и в джазе, да и в учении. Классику детской психологии Александру Запорожец принадлежит золотая формула: чтобы движение ребенка стало управляемым, оно для начала должно стать ощущаемым. Запорожец не был музыкантом, но до психологии он был детским клоуном и актером во взрослом театре Леся Курбаса.
А мы натаскиваем детей по внешним шаблонам, не учим их слушать руки и вместе с детьми теряем всякий контроль над движением. Джаз, кстати, это жесточайшая «внутренняя дисциплина», предельная концентрация свободного усилия.
Известны величайшие музыканты, не знавшие ни одной ноты. Великий Джимми Хендрикс изумлялся, когда ему показывали листок с немыслимыми закорючками и говорили: «Вот это твое, Джим». Разумеется, одно не исключает другого. Но музыка – это не нотопись, а звучание. Да и нот «всего семь», а музыка бесконечна и потому вечна. Если уж говорить о нотах в джазе (и блюзе), то самые первые из них «написаны» на партнере по импровизации, они звучат не только в манере его игры, но и в позе, мимике, движении всего тела, в вашем взаимном притяжении, в обмене порывами чувства. Синкопу ведь ловят именно так, а зрителю кажется, что музыканты дергаются и извиваются, тогда как это просто рабочий момент. Многие «дергаются» потому что это зрелищно. Но это – то же самое, что набором бессмысленных взмахов имитировать дирижирование, – музыки вы не получите. Ни одной нотки.
Вспоминает Сергей Донатович Довлатов: «Джаз — это мы сами в лучшие наши часы».
«Придти к джазу» – придти к самому себе, врасплох застав себя в лучший часы. Когда песчинка попала в раковину.
