В этом году Всемирный день учителя совпадает с первым воскресеньем октября, днем, когда мы еще учениками отмечали учительский праздник.

Фото: viaggio-in-cina.it

Учитель – это «другое» ученика: он подбодрит робкого, умерит ретивого, вдохновит отчаявшегося. И, конечно, он умеет судить сам себя. Учитель говорил: «Я не могу назвать себя ни мудрым, ни достойным мужем. Я могу сказать о себе лишь то, что всегда честно пытался наставить других людей.

Конфуций, мыслитель

Изображение: youtube.com

Учить гораздо труднее, чем учиться... а почему учить труднее, чем учиться? Не потому, что тот, кто учит, должен владеть большим объемом информации и всегда держать его наготове. «Учить» значит, прежде всего, «позволять учиться». В действительности настоящий учитель учит только одному – учению. Поэтому его поведение часто создает впечатление, что мы, собственно, ничему у него не научились, если под «учением» мы подразумеваем приобретение полезной информации. Учитель идет впереди своих учеников только в этом, а именно в том, что он должен усвоить гораздо больше, чем они: он должен научиться позволять им учиться. Учитель должен обладать способностью быть более обучаемым, чем ученики. Учитель гораздо менее уверен в своих обоснованиях, нежели те, кто учится. Если отношение между учителем и тем, что он преподает, является подлинным, то тогда в нем нет места авторитету всезнания или авторитарному правлению должностного лица. В таком случае стать учителем – это возвышенное призвание, которое в чем-то является совершенно иным, чем стать знаменитым профессором.

Мартин Хайдеггер, философ

Фото: culture. com

У Данта философия и поэзия всегда на ходу, всегда на ногах. Даже остановка– разновидность накопленного движения: площадка для разговора создается альпийскими усилиями. Стопа стихов—вдох и выдох—шаг. Шаг—умозаключающий, бодрствующий, силлогизирующий.

Образованность – школа быстрейших ассоциаций. Ты схватываешь на лету, ты чувствителен к намекам—вот любимая похвала Данта.

В дантовском понимании учитель моложе ученика, потому что «бегает быстрее». «...Он отвернулся и показался мне одним из тех, которые бегают взапуски по зеленым лугам в окрестностях Вероны, и всей своей статью он напоминал о своей принадлежности к числу победителей, а не побежденных...»

Омолаживающая сила метафоры возвращает нам образованного старика Брунетто Латини в виде юноши—победителя на спортивном пробеге в Вероне.

Осип Мандельштам, поэт

Шри-Ланка. Фото: дзен.ру

Маленький Индус, познавший Учителя. Мы спросили его: "Неужели солнце потемнеет для тебя, если увидишь его без Учителя?»

Мальчик улыбнулся: «Солнце останется солнцем, но при Учителе мне будет светить двенадцать солнц!»

Солнце мудрости Индии будет светить, ибо на берегу сидит мальчик, знающий Учителя.

Индийская притча в изложении Елены Блаватской (Ган),
теософа, литератора, путешественницы

Фото: tvspb.ru

Борис Ефимович Друккер, говорящий со страшным акцентом, преподаватель русского языка и литературы в старших классах, орущий, кричащий на нас с седьмого класса по последний день, ненавидимый нами самодур и деспот, лысый, в очках, которые в лоб летели любому из нас. Ходил размашисто, кланяясь в такт шагам. Бешено презирал все предметы, кроме своего…

Борис Ефимович Друккер! Его брат, литературный критик, был арестован в 48-м или в 47-м. Мы это знали. От этого нам было тоже противно: брат врага народа.

Борис Ефимович Друккер, имевший в классе любимчиков и прощавший им все, кроме ошибок в диктанте.

Борис Ефимович Друккер, никогда не проверявший тетради. Он для этого брал двух отличников, а уж они тайно кое-кому исправляли ошибки, и он, видимо, это знал.

Борис Ефимович Друккер брызгал слюной сквозь беззубый рот – какая жуткая, специфическая внешность.

Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66-м году. И никто из нас не мог идти за гробом – мы уже все разъехались.

Мы собрались сегодня, когда нам – по сорок. «Так выпьем за Бориса Ефимовича, за светлую и вечную память о нем», – сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. «Встанем в память о нем, – сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. – Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык – его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»

Михаил Жванецкий, писатель

Фото: ТК Александра Асмолова

Рожденье личности –
мучительный процесс
Сквозь перепады судеб и культур
Рожденья эти двигают прогресс
Поверх барьеров разных диктатур.
Учителя причастны к тем рожденьям
К творенью судеб приговорены.
Движенья душ – тончайшее движенья
Запомните, их дирижеры вы.

Александр Асмолов,
психолог, педагог, антрополог, мыслитель, поэт

Фото из личного архива

Ученичество и любовь – это синонимы.

Геннадий Волков,
педагог, писатель, мыслитель, подвижник образования, просветитель

Где-то на стыке 1950-х и 1960-х. В.В. Давыдов ведет урок математики
по своей же программе в московской 91-й школе.
Это не эпизодическое включение в учебный процесс.
Тогда и Василий Васильевич, и его сотрудники первоначально
сами вели свои экспериментальные курсы в качестве учителей.
Фото из личного архива

Пересказываю своими словами, но за суть и смысл ручаюсь. Однажды Василий Васильевич Давыдов рассказывал, как в самом начале поисков новых подходов к построению начального обучения, заведующий лабораторией младшего школьника Института психологии Даниил Борисович Эльконин командировал молодых сотрудников по стране с одной единственной целью: есть ли в начальных классах учебная деятельность. Как и предполагалась, никакой учебной деятельности не было обнаружено, хотя дети и взрослые проявляли самые разные активности на уроке (не только запоминали и отчитывались о том, что запомнили). Тут надо сказать: учебная деятельность – не просто то, что характеризует обучение как развивающее, не просто эффект применения особого подхода к школьному обучению.

По большому счету, ее наличие или отсутствие говорит о том, «дает» ли школа образование или нечто похожее. Развивать учебную деятельность в школе так же естественно, как и игровую – в детском саду. Но тогда об этом не думалось. Просто учебной деятельности не было.

Василий Васильевич оказался в сельской школе в Астраханской области. Там в начальных классах преподавала немолодая учительница. И вот, оказавшись, на уроке математики, Давыдов не поверил своим глазам. Учительница преподавала предмет так, как если бы следовала рекомендациям Давыдова, которой только-только начинал это делать в 91-й школе. Изумленный он спросил ее: «По какой программе вы работаете?» Та спокойно ответила: «По своей». Она, конечно, была знакома с традиционной методикой. Просто действовала в соответствии с тем пониманием преподавания, который соответствовал, на ее взгляд, существу того, чему и как должны учить в школе. Для нее это не было «инновацией», если хотите – «традицией», она «так привыкла».

Это позднее Давыдов напишет: массовую советскую школу «вытаскивают» талантливые учителя и талантливые ученики (которые талантами себя не считают, просто «так надо») вопреки тому, чего от них хочет государство, «государственная» педагогика, да и ближайшее окружение, из которого принято «не выделяться».

Пересказ Владимиром Кудрявцевым
фрагмента выступления Василия Давыдова на заседании научно-практической лаборатории московской
Школы-лаборатории «Лосиной остров» (вторая половина 1990-х)

Художник Норман Роквелл