«Философия» балалайки и домбры

Происхождение такого каждому знакомого с детства музыкального инструмента как балалайка доподлинно не установлено. По крайней мере, в исторических подробностях. Многое выдает ее родство с казахской, среднеазиатской, башкирской, татарской домброй (тамбурином). Да и название гипотетического предка балалайки – домра, которую придумали древние восточные славяне, – тоже говорит о многом.

Николай Богданов-Бельский. «Виртуоз» (примерно 1912–1913 г.)

Балалайка срослась в нашем сознании с печью, очагом, домом. Но одновременно и с каким-то особым простором, чувство которого способны передать уже дети: валенки завалялись где-то дома, может, за печкой, но так хочется пойти на свидание! Предчувствие пути. Где состоится встреча, в укромном уголке за околицей (надолго из дома не уйдешь) или дальше: куда позовет влюбленность или просто любопытство, сколько верст чувства заставят пройти в стареньких неподшитых валенках?

Никто не знает, но что-то подозревает и подсказывает балалайка…

Домбра (домбыра) у казахов ассоциируется со странствиями и странниками: певцами, поэтами, сказителями, акынами, которые преодолевали огромные степные пространства с ней в руках. «Что вижу, о том и пою» – это о таких странниках, они есть в каждом народе, но не у каждого народа есть культура странников. А спел-сыграл – значит, кому рассказал, что видел. Но вот разбита юрта – а разбить ее можно в любой точке степи, – и уже найден домашний покров и очаг. Дом – покров и очаг сами ищут свое место в мире, а потом меняют его. Для кочевника нет центра мира, где можно обустроиться. Он носит его с собой по степи. Домбра при этом не покидает его рук, она продолжает свой рассказ о том, что видел, уже успел прочувствовать, осмыслить и для тех, кто не видел. Но чтобы увидеть вслед за ним, ощутить себя в центре мира, им потребует воображение. ДОМ-бра! Такая «философия» домбры.

Узбекская культура в основном оседлая, декханская. Но и она повествует о себе в песнях под домбру. О своих путах-дорожках. О своем космосе.

Иллюстрация: comode.kz

Я очень люблю казахскую домбру, этот инструмент есть у меня дома – все никак не освою, изучил строй и научился выдавать простенькие созвучия. Всего хлопот – две струны. Остается лишь найти волшебника, чтобы извлечь из них космос, и не только национальный, по выражению мыслителя, филолога и историка культуры Георгия Дмитриевича Гачева. С балалайкой примерно то же самое – струн, правда, побольше, от 3 до 6. Но все равно волшебник нужен.

Балалайка на Руси, помимо всего прочего, была атрибутом странствующих скоморохов. Под нее они потешались над тем, над чем не могли позволить себе смеяться обычные люди. Но и те потешались, глядя на скоморохов и слушая скоморошьи песни. А русские сказы о том, чего не сыщешь в четырех стенах избы, тоже наговаривали под балалайку. У балалайки сходная «философия».

А вот современное веселое и находчивое «телескоморошество» со знаменитым пинк-флойдовским гитарным риффом на балалайке. И еще – гитарное остинато (и соло) из главной композиции Eagles на казахской домбре, да еще и в стилистике фламенко. Ну, для полноты картины – и тема из фильма «Пираты Карибского моря» на домбре (снова фламенко).

И домбра, и балалайка олицетворяют единство мира, дома и… детства.

Балалайка – уже в названии инструмента содержится пратюркизм «бала», что означает «дитя, ребенок». Русское слово «баловать» – от него же. Как, вероятно, и слово «балаган» – продолжение смеховой культуры скоморошества и, что здесь немаловажно, большая сцена кукольной культуры (Петрушка и другие). В диалектах юга России бытовало слово «балабайка». Оно использовалось в отношении игравших на ней татар (или того, кого местные жители называли татарами, сейчас проверить трудно, но явно речь идет о восточных народах) – вот снова возникла наша домбра.

Так или иначе, домбра и балалайка – феномены того пространства, которое называют «евразийским» (используем этот термин не строго, лишь для того, чтобы обозначить культурно-географические координаты) с его бесконечными миграциями, встречами, смешиваниями народов. Очевидно, что они сестры – старшая домбра и младшая балалайка: домбра известна со Средневековья, а первые упоминания о балалайке приходятся на XVII век. Кто был первопредком – судить не берусь, специалисты и поныне не договорились. Предполагаю, что единого инструмента-прообраза и вовсе не существовало. Идея разносилась по воздуху равнин и степей, конечно, не без помощи людей. И музыки, которая приводила воздух в особые колебания, передающие вдохновение от культуры к культуре, от народа к народу, от человека к человеку.

Корпус домбры имеет овальную форму, балалайки – треугольную. Треугольность корпуса не наделяет балалайку какими-то особыми музыкально-акустическими преимуществами. Выигрыш был в другом – в главном. Народный инструмент должен объединять народ.

Форма была продиктована соображениями упрощения ради удобства изготовления, в том числе в кустарных условиях, и, как следствие, массового распространения. Так сказать, «Балалайку – в каждый дом!» А в доме, напомню, дети, которые ждут сказа, сказки под перебор, веселого праздника под балалайку.

Мастера прекрасной жизни

Произошло это не сразу, как минимум два века балалайка в руках мастеров искала свой образ (и свое звучание!). Символ единства дома и мира стал в итоге узнаваемым символом России. А народный инструмент стал профессиональным, концертным. Тут нужно отдать приоритет Василию Васильевичу Андрееву, музыканту с чеховской внешностью, композитору, фольклористу, создателю оркестра русских народных инструментов, их рационализатору и популяризатору, который придал балалайке современный вид лишь в конце XIX века. Он же прославился виртуозной игрой на балалайке.

Василий Андреев

А я бы хотел немного рассказать еще об одном виртуозе балалайки, нашем современнике, прожившем в славе и скромности долгую жизнь.

Народный артист России Михаил Федотович Рожков был не просто виртуозом – гением своего инструмента. Еще в Ленинградском музыкальном училище им. М.П. Мусоргского сменил домру на балалайку, перейдя с отделения на отделение.

В детстве-отрочестве-юности на Большой Черкизовской я жил с ним в одном доме, в соседнем подъезде. Вид из окна в биографическом фильме «Жизнь прекрасна» о 85-летнем Михаиле Рожкова именно оттуда. Обязательно посмотрите фильм до конца – и вы поймете, что в названии не заигранный оборот, ловите каждое слово творца и мыслителя музыки!

Михаил Рожков

Типовая «брежневская» девятиэтажка принадлежала кооперативу Большего театра. Дом был населен музыкантами, не только Большого театра, в том числе знаменитыми. Чтобы чуть глубже погрузиться в атмосферу нашего музыкального дома: в моем подъезде на 9-м этаже небожительствовал блистательный виолончелист Аркадий Семенович Буданицкий. С его сыновьями Димой и Владиком я приятельствовал. Дима быль чуть помладше, а Владик чуть постарше, с ним мы обожали Deep Purple, «пурпелей», как он их называл. А Аркадий Семенович – с кем и у кого в оркестрах он, «светлановец», только не играл, даже у самого Игоря Федоровича Стравинского… Но население нашего дома было разбавлено, как вы могли догадаться, и обычными любителями музыки. И даже, мягко говоря, не совсем любителями. И совсем не любителями. Из окон дома, где я провел лучшие годы жизни с лучшими в мире людьми, время от времени доносилась прекрасная музыка. Соседи имели возможность бесплатно наслаждаться прекрасными часами домашних репетиций в лучшем исполнении. Виолончели слышно не было. А вот балалайка Михаила Федотовича заливалась на несколько этажей соседнего подъезда. Жильцы его подъезда не всегда выражали восторг по этому поводу. А он упражнялся с утра до вечера. Слышимость в «брежневке» позволяла разносить его выдающиеся пассажи по квартирам и лестничным клеткам. За рубежом люди платили валюту, чтобы это услышать… В детстве на Большой Черкизовской я заигрывал пластинку с песенкой Эдиты Пьехи «Наш сосед» – там как раз и про это.

Зимой по выходным Рожков спускался во двор покататься на лыжах вместе с детьми – ему некогда было идти в Черкизовский парк: репетиции. В советском синем спортивном костюмчике он напоминал пожилого бодрячка-зожника, люди не узнавали в нем великого музыканта, которого часто показывали по телевиденью.

Балалайка его и по сей день звучит в фильмах, которые многие из вас видели: «Война и мир», «А зори здесь тихие…» и других. А «Гляжу в озера синие» одно время ежедневно слушали миллионы зрителей полюбившегося им сериала «Тени исчезают в полдень».

Равных Рожкову я не знаю. Гений в соцветии высочайших талантов – нашей балалаечной школы, идущий от Василия Андреева.

Среди близких – может быть, Евгений Блинов. У него другая манера игры: послушайте «Серенаду» Шуберта в его исполнении, тут она раскрывается во всем своем великолепии.

Балалайка – все-таки инструмент радости, потому что она – инструмент детства. И во взрослых, и в детских руках. Грустить она тоже умеет. Но разве дети не грустят? Отрадно, что школа русской балалайки развивается, прирастая новыми звездами. В их числе, к примеру, удивительный повелитель настроений Алексей Архиповский. Да, повелевает он с помощью электронного звука, но балалайке XXI века это отнюдь не вредит, наоборот, высвобождает и усиливает ее собственный неизведанный потенциал, который исследовал в своей игре классик Михаил Рожков. Упомяну и академичного питерского «Скомороха» Николая Беляева, мастера оркестровой балалайки… Впрочем, остановлюсь: я не так широко эрудирован в огромном мире балалаечной культуры, чтобы составлять подобные «табели». И это здорово, что в нем сегодня можно потонуть. А звезды, бесконечно разные, поддерживают сияние главной звезды – Михаила Рожкова.

Казалось, сам Пифагор с математической точностью натянул струны на инструменты мастеров, чтобы их звук откликнулся музыкой сфер. Но все струны примерно одинаковы и звучат «по Пифагору». Просто были руки, в которых балалайка становилась инструментом чудотворчества.

Михаил Федотович не дожил до своего столетия чуть больше месяца. В этом году 30 августа ему исполнилось бы 105 лет.

Жизнь прекрасна. Спасибо вам за это, дорогой Михаил Федотович! И всем тем, кого вы научили ее делать прекрасной! Ведь в этом главный смысл Учительства, главный смысл Ученичества в любой сфере жизни, чему бы ни учили и ни учились.