То, о чем мы сейчас разговариваем со знаменитым художником и педагогом, Борисом Неменским, многие воспримут как что-то несовременное. Не потому что эта тема утратила свою актуальность, а потому что сегодня торжествует утилитарный подход к жизни, и слова о развитии личности ребенка, о его душе часто остаются лишь декларацией. Особенно если речь идет о нынешней общеобразовательной школе, в которой главное – быть успешным, сдать ЕГЭ на высокие баллы, всерьез занимаясь лишь теми предметами, которые нужны для поступления в вуз. А Борис Неменский всегда хотел (и хочет сегодня), чтобы во всех школах существовал такой предмет как «изобразительное искусство». Не привычное «рисование», преподававшееся для галочки, а дисциплина, призванная сделать из школьника – человека, который будет ходить в музеи, на выставки, понимая то, что он там видит. Это – как минимум. А как максимум – сделает из ребенка думающую личность. Об этом и не только мы и поговорили с народным художником России, академиком Российской Академии художеств и действующим профессором ВГИКа Борисом Неменским.
Это людям не нужно, они могут без этого обойтись
– Борис Михайлович, о необходимости перемен в школьном образовании Вы начали задумываться еще в 60-е годы. В то время министром просвещения СССР стал Михаил Прокофьев, который и дал зеленую улицу Вашим идеям. И в 1972–73 годах начался эксперимент. Его цель заключалась в том, что нужны не только художники-мастера, а художественно грамотные, эстетически развитые люди. В 1989 году коллегией Минпроса программа была утверждена как государственная. Зачем Вам все это было нужно? У Вас и так все было хорошо: академик, секретарь Союза художников СССР, лауреат Государственной премии…
– Для меня всегда очень важным было стихотворение Алексея Константиновича Толстого, в котором есть такие строчки:
Други, гребите! Напрасно хулители
Мнят оскорбить нас своею гордынею –
На берег вскоре мы, волн победители,
Выйдем торжественно с нашей святынею!
Верх над конечным возьмёт бесконечное,
Верою в наше святое значение.
Мы же возбудим течение встречное
Против течения!
И мы тогда сделали точно по А.К. Толстому: возбудили течение встречное против течения. С 1963 года я был секретарем Союза художников СССР, а в 1970-е мы создали комиссию эстетического воспитания и привлекли в нее, кроме художников, теоретиков-искусствоведов, философов, психологов. Тогда было принято решение Минпроса о начале всесоюзного эксперимента. Школы, ставшие нашей экспериментальной базой, находились в Центральной России, Сибири, Прибалтике и Средней Азии. Мы много работали с учителями, собирали их в Союзе художников. И результаты не заставили себя ждать.
– В чем они выражались?
– В качестве работ детей и в развитии их миропонимания.
– Предполагаю, что отношение педагогического сообщества к вашей деятельности было во многом скептическим?
– Естественно, мы же шли против течения. Было сопротивление и части Минпроса, и теоретиков педагогики. Нам говорили, что это людям не нужно, они могут без этого обойтись.
– А что Вас заставило все-таки идти против течения?
– Опыт военного художника, если хотите.
До этого в школе был механический подход к художественному образованию: обучение грамоте (главное, пропорции и т.д.). А для меня грамота – это средство выразительности.
И пропорции важны тоже как средство передачи человеческих чувств, которые выражаются и ритмом, и тоном, и цветом. Мы создали свою концепцию, в которой грамота была инструментом. Добились того, чтобы предмет «рисование» стал называться «изобразительное искусство».
– Когда я училась в школе, уроки рисования были до 7-го класса, а потом кончались и о нем сразу забывали.
– Хороший учитель был?
– Она была сама художником, какой-то родственницей скульптора Мухиной. И всерьез учила нас законам перспективы, например. Заставила купить «Ленинградские» акварельные краски (они действительно имели живой насыщенный цвет, в отличие от водянистых обычных), и ими хотелось рисовать.
– Она была профессионалом, и вам повезло.
Почему рядом были философы и психологи
– Какие люди работали рядом с Вами?
– С самого начала у нас создался интереснейший коллектив. С нами работали такие выдающиеся ученые, как искусствовед Нина Дмитриева, философ Эвальд Ильенков, мы сотрудничали с психологом Валентиной Ляудис. Выдающиеся психологи Василий Давыдов, Владимир Зинченко с интересом относились к нашим идеям, часто бывали у нас на совещаниях. Молодые тогда, очень талантливые художник-педагог Виталий Шимичев и искусствовед Нина Смурова стали моими основными помощниками и экспериментаторами.
– А почему для Вас было важно, чтобы рядом были не только художники, но и философы, психологи?
– Потому что подходить к делу нужно всесторонне. И психология, и эстетика здесь играют громадную роль.
– Сверхзадача заключалась в том, чтобы такое преподавание изобразительного искусства было во всех общеобразовательных школах?
– Естественно. Мы хотели готовить в общей школе не художника, а зрителя.
– Чтобы человек, приходя в музей, понимал, что он видит?
– Да, чтобы каждый нормальный человек был художественно развит. Как и литературно, музыкально, исторически.
– И, видя в Эрмитаже работы великих художников на библейские темы, понимал, что эти мастера хотели сказать.
– Да. Нужно знать и историю, и Библию. У вас дома Библия была?
– Во времена моего детства нет, конечно. Хотя мой прадед был священником на Волге. Но я его, естественно, не застала.
– Интересно. А мой дед, священник Семен Парусников, служил в подмосковном Одинцове. И Библия всегда хранилась, как и сегодня, в моем доме. Мама мне рассказывала, как во время урагана там уцелело единственное здание – церковь, которую перенесло по воздуху на другой берег. И она там встала как вкопанная.
– Фантастика! Наверняка у внука священника сохранились исповеднические качества, умение разговаривать с людьми, располагать к себе, вызывать отклик своим словам.
– Наверное, да. «Сеять разумное, доброе, вечное» – это тоже, видимо, оттуда.
Чучело вороны или чудо живописи
– И все же для меня очевидно, что сегодня в школе ничего подобного нет.
– К сожалению, руководство не понимает значения искусства для формирования отношения растущего человека к жизни.
Но интерес в обществе к художественному образованию детей качественно изменился. Сегодня очень многие родители стремятся учить детей в студиях изобразительного искусства, которых стало много в Москве, в художественных школах, в которые теперь в несколько раз больше конкурс при поступлении.
А в общих школах, к сожалению, не во всех, нередко работают замечательные учителя-профессионалы. И в Москве, и по всей территории страны. И знаете, тогда в школе совершенно особая атмосфера появляется.
С 1980-х годов мы прошли огромный путь. В 1994-м решением Московского Департамента образования был создан Центр непрерывного художественного образования. Тогда мы начали создавать учебники, курсы повышения квалификации для педагогов. Активно участвовали в создании Стандартов для школы и 2004 года, и последнего. Они впитали в себя все основные аспекты, за которые шла борьба в 1980-е. Так, в школьную программу включили все виды визуальных искусств вместо ограниченного рисования: декоративные виды искусства, архитектура, дизайн и соприкосновение с экранными искусствами. А еще в Стандарты включили требование разнообразия художественных материалов (вместо старого альбомчика с примитивными акварельными красками). Мы продвигали идею, что восприятие искусства – это не рассказы по картинке, а сложная психологическая деятельность, которая требует специального обучения, развития опыта восприятия. Это вошло во все современные программы для школ.
– А как было в старых программах?
– Там было так: сначала мы 10–15 минут разговариваем о красоте природы на картинах Шишкина, а потом рисуем рубанок или чучело вороны.
Мы создали учебники с 1-го по 8-й класс, опирающиеся на требования последних стандартов. Ими пользуются тысячи школ по всей стране, и там, где работают учителя-профессионалы, уровень бывает очень высоким. Мы проводим конкурсы, и в них участвуют тысячи детей. Например, «Изобразительный диктант» (по аналогии с географическим). В прошлом году это было 20 тысяч школьников одновременного очного участия и две с половиной тысячи педагогов-модераторов. Нами создан Всероссийский союз художников-педагогов, который имеет статус международного. Это очень пассионарная, деятельная среда. А в основе – тот же лозунг, с которого я начинал: преподавать искусство как духовную культуру.
– Это замечательно. Но насколько это распространяется на все школы?
– В обществе еще недостаточно понята роль искусства в школе, главенствует ориентация на профессиональный успех. Но мы стараемся честно делать свое дело.
Нужно действовать и снизу, и сверху
– Борис Михайлович, идя против течения, Вы поддерживали революционеров от образования: и Симона Соловейчика, и Эдуарда Днепрова, и легендарного главреда «Учительской газеты» Владимира Матвеева, и Шалву Амонашвили, с которым Вы дружили. Зачем Вам это было нужно? У вас же все было и так хорошо.
– Это открывало дорогу вперед.
Я понимал, что пишу картины не только для искусствоведов и специалистов, а для нормальных людей. А нормальный человек должен быть развит.
Поэтому мы старались искать людей, разделявших наши взгляды, поддерживать таких. И педагогов, и чиновников, и журналистов. Организовывали встречи с ними в Союзе художников, в комиссии по эстетическому воспитанию.
– Можно ли что-то сделать для того, чтобы роль искусства в школе и сегодня осознавалась как важная, чтобы Ваши идеи восторжествовали?
– Да это неминуемо, по-моему. Развитие общего художественного образования обществу необходимо.
От Вермеера к Корину
– Как Вы относитесь к современным веяниям в искусстве? Например, к акционизму, к перформансам, когда главное – идея, а уж как она воплощается, вопрос особый.
– Содержание – главное в искусстве. Но оно не только не безразлично к форме, а только через мастерство формы и может быть выражено. Наша отечественная художественная школа, русское реалистическое искусство, – это наша великая ценность. Мы всё должны сделать для ее жизни и развития.
– Кого Вы любите из современных художников?
– Сегодня очень противоречивая и многонаправленная жизнь искусства. Талантливых и умелых мастеров много. Особенно интересно развивается скульптура. Но, к сожалению, искусство живет более обособленно от общества, чем раньше. Но то, что на большие выставки, например Валентина Серова, Ильи Репина люди по-прежнему выстаивают огромные очереди, меня радует.
– А кого из великих мастеров прошлого особенно выделяете?
– Их много. Например, я очень люблю Вермеера.
– А из русских художников ХХ века?
– Многих люблю. Михаила Нестерова, Николая Ге, из советских – Павла Корина, Юрия Пименова, Аркадия Пластова. С Пластовым мы когда-то начали очень дружить. Вдруг на выставке ему понравились мои вещи, и он, как старший товарищ, пригласил меня к себе. Многому учил, он мудрый художник.
Особенно со мной дружили мои старшие товарищи Юрий Иванович Пименов и Павел Дмитриевич Корин. Каждый из них оказал на меня большое влияние. Они – противоположности. Пименов – лирик, Корин – трагик. Обе эти стороны присутствуют и в моем творчестве.
– А сейчас, по-вашему, не забывается то советское искусство?
– Немножко забывается.
К сожалению, молодежь тех мастеров мало знает. Хотя в соцсетях постоянно встречаются перепечатки репродукций, и иногда с очень интересными комментариями.
– Вы ощущаете, что произошел грандиозный разрыв поколений?
– Да, это есть. И надо сделать все, чтобы его преодолеть.
– А кого Вы любите из поэтов?
– Пушкина, Маяковского, Некрасова. Из советских – Твардовского, Слуцкого, Мартынова, Симонова.
С Симоновым мы дружили. Ему нравилось мое творчество.
Константин Михайлович бывал у меня в мастерской. Он написал статью для альбома моих картин. Я отношусь к нему с большим уважением.
– Вы много лет являетесь профессором ВГИКа. Как Вы относитесь к кино?
– Конечно, я люблю кино. Совсем современное почти не знаю. Много смотрел Феллини, Антониони, других классиков. Очень люблю Андрея Тарковского. Вообще очень люблю наше советское кино.
Сегодня во ВГИКЕ я работаю со студентками. В группе всего два мальчика. Произошла феминизация. Это идет по всей культуре и имеет свои плюсы и минусы. На самом же деле нужна гармония. Я специально не задумывался, почему так произошло. Ведь женщина не менее мужчины способна к обобщению. Просто раньше ей труднее было выходить на общественный горизонт.
– Как сделать так, чтобы искусство стало сегодня необходимым в школе? Возможно ли это?
– Искусство необходимо, чтобы наследовать культуру и воспитывать чувства человека. Надо работать и добиваться развития общего художественного образования. Под лежачий камень вода не течет. Нужно двигаться против течения. Иначе это путь в никуда…
