Есть такая педагогическая аксиома: правильными словами учат произносить правильные слова; правильным делам учат правильные дела. Очевидно – если учитель учит говорить как Чацкий, а сам ведет себя как Молчалин или чеховский «человек в футляре» Беликов, то для одних все это и будет примером правильного поведения (говорить одно, поступать иначе), для других – причиной презрительного отношения к их наставникам: подростковый нравственный императив категоричнее взрослого – и не столь снисходителен к человеческим слабостям и внимателен к привходящим обстоятельствам.
При этом воспитательную функцию традиционно у нас возлагают именно на школу и на школьного учителя; более того, ее сегодня начинают считать чуть ли не более важной, чем функцию образовательную: по крайней мере, этим объясняется введение в школе – вдобавок к завучу по воспитательной работе – дополнительной ставки советника директора по воспитательной работе (уже прозванной в сообществе ставкой «политрука» или «комиссара»).
Но вот еще одна педагогическая аксиома: если авторитет педагога строится на страхе к нему, а не на доверии, он, конечно, может принудить подростка поступать в соответствии со своими требованиями – но только на тот период, пока в состоянии контролировать его поведение.
За рамками зоны контроля поведение подростка будет скорее всего протестным. Доверие же ученика к учителю зарабатывается совсем иными средствами – не окриками и не репрессиями, не моральным давлением и не шантажом. Но прежде всего – уважением со стороны учителя к личности самого ученика, признанием в нем его субъектности, личности, способной принимать решения самостоятельно – и нести за них ответственность. А еще – достойным поведением учителя и в учебном процессе (принципиальностью и последовательностью в педагогических подходах), и во взаимоотношениях с администрацией, с родителями детей, с властями.
Профессиональный этос педагога включает в себя способность в трудный момент быть на стороне слабого – быть вместе с учеником, а не с теми, кто угрожает ему репрессиями, даже если ученик не совсем прав.
В этом смысле недостижимым, но необходимым идеалом для каждого учителя является подвиг Януша Корчака, имевшего возможность покинуть Варшавское гетто в любую минуту, но шагнувшего вместе со своими учениками в газовую камеру. Упаси бог, никто не требует от современного учителя таких высот самопожертвования (и надеюсь, для этого не будет и повода), но как моральный идеал – пример Корчака, как мне кажется, должен быть и в голове, и в сердце каждого педагога. Более того, я, уже не как учитель, а как родитель, хотел бы для своих детей только таких учителей – не представляю себе, чтобы их наставник не заступился за них что перед распоясавшейся шпаной, что перед представителем власти, преступающим государственный или нравственный закон во имя некой «политической целесообразности».
И вот в свете этих мыслей я хотел бы вспомнить про двух учителей и их недавние поступки. Один учитель – человек знаменитый: московский словесник Надежда Ароновна Шапиро. Надежда Ароновна как равный равному написала открытое письмо министру внутренних дел РФ В.А. Колокольцеву с просьбой о диалоге, задав ему несколько вопросов. Вопросов не политических, но правовых – и этических: «Считаете ли Вы, что люди, мирно выходящие на улицы, чтобы власти обратили внимание на их мнение, нарушают закон? Правильно ли, что конституционные права не защищают их от преследований? Как Вы относитесь к тому, что к задержанным не допускают адвокатов, нередко не выпускают в туалет, оставляют без еды и питья? Считаете ли Вы, что это законное поведение полицейских в сложившихся условиях и они выполняют Ваш приказ? Или Вы видите здесь нарушение прав задержанных и намерены провести объективное расследование в отношении сотрудников Вашего ведомства?»
Тревогу учителя можно понять: среди тех, кто выходил 23 и 31 января на площади городов, было немало его учеников – в основном бывших, но, вполне возможно, и настоящих: по крайней мере, немало выпускников Надежды Ароновны пришли к ней в блог со словами благодарности за ее гражданскую и человеческую позицию. Пришли, конечно, и другие люди – с арсеналом заготовленных насмешек и оскорблений, в том числе и с антисемитской подоплекой, но хайпа не вышло: настоящий педагог смотрит не на оскорбления, а на те причины, которые заставляют человека от страха и ненависти терять человеческий облик – только в таком случае ему можно помочь вернуться в рамки человеческого.
Другой же учитель еще совсем молод: учитель истории и обществознания из Ростова-на-Дону, победитель городского учительского конкурса Александр Николаевич Рябчук. Он вышел на несанкционированные властями митинги протеста, вел трансляцию в социальных сетях – и в результате был без объяснений вышвырнут из двух школ – и государственной, и частной, пережил унизительный обыск с допросом, а теперь еще и заключен на 5 суток под стражу.
Не случайно в моем тексте встретились словесник и историк: их предметы ближе прочих к вопросам человечности и нравственного выбора – тем вопросам, решая которые, человек и становится самим собой.
Если верить Александру, он никого из своих подопечных ни к чему не призывал и за собой не звал, но его поступок теперь – в любом случае один из сильнейших и самых запоминающихся уроков для его учеников. Я не даю сейчас политической или юридической оценки этого поступка, но очевидно: мы видим учителя, который ясно высказал свою гражданскую позицию – и был за это не только уволен, но и подвергнут демонстративным репрессиям.
Какой вывод из этого урока сделают его ученики? Наверняка этот урок попытается закончить с ними другой учитель, подсказать детям правильные выводы – но вот послушают ли его ребята?
Директор лицея утверждает, что учителя уговаривали остаться, но он предпочел уйти по собственному желанию: разве можно такое говорить директору школы, если все знают, как оно было на самом деле? Разве это не наглядный пример лжи в устах педагога? И как воспримут эту ложь дети? Ведь, повторю, правильные слова учат словам, а не поступкам. Тот же поступок – готовность в соответствии с исповедуемыми тобою ценностями поставить на кон свою успешную карьеру и даже свою свободу – кого-то напугает высотой своих моральных требований и при этом конфликтом с действующим законодательством, но кого-то и воодушевит своей прямотой и честностью.
Учитель всего лишь поступил по совести – это, в общем-то, его профессиональная компетенция, а не только личностная, в его поступке нет ничего сверхъестественного! Но из него, не желая того, делают мученика и героя в глазах подрастающего поколения, отказываясь от диалога с теми, у кого накопились неудобные вопросы.
И В.А. Колокольцев не может проигнорировать обращение к нему учителя Н.А. Шапиро. Он же понимает, что за учителем следят десятки, а то и сотни и тысячи молодых и очень внимательных глаз.
И на те вопросы, которые задает учитель, отвечать надо обязательно, чтобы не оказаться в «школе жизни» двоечником.
