…Как-то недавно в СМИ проскочила мысль о том, так ли уж нужна в современной общеобразовательной школе советская литература? Честно говоря, меня такая постановка вопроса озадачила. Захотелось зайти в одну из школ, где предмет «Литература» занимает ведущее место, и узнать мнение педагогов на этот счет.
Для начала я познакомилась с руководителем кафедры словесности школы «Интеллектуал» Оксаной Волковой. По ее словам, она преподает литературу в этой школе десять лет. Оксана Волкова считает, что вопрос о месте, занимаемом советской литературой в школьной программе, отнюдь не простой.
«Программа – это всего лишь примерный перечень произведений и авторов, рекомендуемых к чтению, – говорит она. – Учителю не дается подробных указаний, как следует вести урок и что говорить по той или иной теме. Помимо этого в одних пособиях дается одна информация, в других – прямо противоположная. Ну а в учительском сообществе прослеживаются два подхода – модернистский и консервативный. Как говорится, у каждого свой вкус».
По словам Волковой, в течение прошлых пяти лет преобладала модернистская тенденция, сейчас – консервативная. Не последнюю роль здесь играет реакция учащихся. Если школьник обладает пытливым умом и любит гуманитарные дисциплины, то, возможно, ему удастся докопаться до загадочно-необъяснимых особенностей литературного периода, именуемого советским. Да и трудно себе представить такой факт, что на уроках литературы, где учителя разбирают с учениками трактовку творений авторов советского периода, от педагогов в разных школах можно услышать совершенно противоречивые мнения. Может даже сложиться впечатление, что советская литература – обособленный предмет изучения. В чем же загадка?
Как пояснила Оксана Волкова, ни один период в отечественной словесности не был столь парадоксальным, как советский: считавшаяся запрещенной и лежащая под спудом поэзия и проза символистов, авторов Серебряного века, писателей, «забаненных» в сталинские времена, поглощалась читателями «подпольно». В то время как официальная, издаваемая огромными тиражами, никому не была нужна и пылилась на полках книжных магазинов и библиотек.
– Очень многие поэты, которых мы включили в учебную программу – Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Бродский – мы не говорим здесь о Есенине, Блоке, поскольку они считались советскими хронографами – по праву находятся на вершине поэтического олимпа. Но в советскую эпоху их-то фактически и не было в школьной программе. Мы говорим о таких произведениях, как «Мастер и Маргарита»; таких наглухо забытых поэтах советского периода, как Михаил Кузмин, символистах, давших мощный толчок развитию литературы. Они были выведены из школьного образования, их книг не было на полках магазинов, однако интеллигенция имела возможность все это доставать окольными путями и читать. И сейчас мы стремимся изучать их, поскольку творческое наследие этих авторов того заслуживает.
Тех же, кто был официально признан – создателей таких произведений, как «Разгром», «Молодая гвардия», «Поднятая целина», «Как закалялась сталь» – теперь не читаем вовсе. Получается, что представление о советской литературе у современных детей значительно отличается от того, которое когда-то пытались навязать в школе представителям старшего поколения.
Думаю, читатели согласятся со мной в том, что литература не может существовать вне временного контекста. В произведении, как в зеркале, мы находим дух и быт эпохи, в которую творил писатель.
– Если мы читаем «Белую гвардию» или «Собачье сердце» Булгакова, то как тут не говорить о том, что происходило вокруг, о том, как те события отражены в текстах? – говорит Волкова. – В современном преподавании литературы должна прослеживаться тенденция более глубокого и тонкого анализа эпохи. Жизнь, обнаженная в контексте исторической драмы, оказывается неоднозначной, сложной.
По мнению Оксаны Волковой, еще несколько десятилетий назад в педагогическом подходе к советскому литературному периоду царил «бинарный» принцип: есть «хорошо» и «плохо», правильное и неправильное, черное и белое. Сейчас при изучении социалистического литературного процесса учитель может поставить на первый план такую тему, как человек, живущий в своем времени – не в каком-то там абстрактном, а совершенно конкретном. Или тема жизненного пути, особо любимая русскими авторами. Разобраться в том, что порой творилось в душе писателя на фоне драматических исторических событий, порой сложно не только детям, но и взрослым. Нельзя сказать, что Владимир Маяковский всегда был один и тот же. А у некоторых писателей одни произведения противоречат другим их творениям.
– По ранним произведениям Бориса Пастернака можно видеть, как он пытается встроиться в советскую действительность, – размышляет Оксана Волкова. – И у Мандельштама есть «Ода Сталину» – попытка по-другому осмыслить то, что происходило, как-то вписаться в строительство нового мира. Другое дело, что они все равно не могут преступить через свои принципы и остаются верны собственной правде и творчеству. Но все же они проходят через терзания и душевные муки. Есть советские писатели, которые, как Евгений Шварц, писали «в стол». Большинство его пьес – «Дракон», к примеру, по которому был снят фильм в советское время, – это история про то, что человек может жить жизнью потаенной и одновременно публичной, надевая на себя маску, чтобы не отличаться от большинства. И с Андреем Платоновым не проще.
Мы с детьми изучаем его произведение «Котлован» – роман, удивительный в своей дерзкой попытке изменить общепринятые правила языка, подогнать его под ту утопическую реальность, что описана в романе. Здесь все непросто. Да и не надо упрощать, задача как раз в другом – обнаружить эту сложность и, возможно, оставить вопрос о конечном смысле произведения открытым.
Да уж, все это может создавать у современных школяров довольно странное впечатление о литературе советского периода.
«Разница между тем, как учили нас, и тем, как учим мы сегодня, заключается в большей свободе интерпретации произведения каждым читателем, учеником. И не важно, совпадет ли мнение отдельного ученика с чьим-либо другим мнением, отвечает ли общепризнанным канонам, – говорит Оксана Волкова. – Мы больше не требуем от ребят импровизаций на тему чужих истин, а предлагаем им самим проанализировать текст, высказать свое видение и, если надо, отстоять позицию в разговоре или даже споре».
После изучения отечественной литературы периода «железного занавеса» ученикам стало интересно: а что творилось в это время в мире? Поэтому два года назад кафедра литературы школы «Интеллектуал» ввела дополнительный спецкурс – целых три часа в неделю – зарубежной литературы XX века. И старшеклассники начали изучать и сравнивать: что волновало человека в других странах? В прошлом году ребята читали такие произведения, как «Превращение» и «Процесс» Франца Кафки, рассказы Джойса. Изучали произведения латиноамериканского магического реализма, постмодернизма, пьесы Ионеско, в том числе – «В ожидании Годо». Даже получили представление о некоторых японских авторах. В итоге пришли к заключению – земля и небо в сравнении с советскими классиками.
В школе «Интеллектуал» у меня состоялась еще одна встреча – с педагогом кафедры литературы Ириной Лукьяновой. Она пригласила побеседовать в школьную библиотеку, сказав, что это уникальное место по атмосфере и мне обязательно надо туда попасть. Детей так и тянет туда: они восседают на подоконниках, погруженные в чтение, кто-то делает домашние задания, сидя за большим столом.
– Проблема в том, что считать советской литературой? – начинает разговор Ирина Лукьянова. – Это – идеологическое или хронологическое явление? Литература советского времени или литература, в которой есть советская идеология? В педагогическом сообществе пока не пришли к единому мнению по данному вопросу. К чему отнести в таком случае романы Замятина «Мы», Булгакова – «Мастер и Маргарита», Бабеля – «Конармия»? Ведь все они противоречат советской идеологии.
По словам Лукьяновой, она старается как можно реже пользоваться термином «советская литература». Потому что при слове «советская» возникает некий идеологический подтекст. В школе проводились конференции, посвященные русской литературе XIX века и советской литературе XX века. «Период, который нас интересует больше всего с точки зрения развития литературы, как будто не существует, – говорит Ирина Лукьянова. – Думаю, не стоит делить литературу на “советскую” и “несоветскую” по идеологическому принципу; кто тогда определит степень советскости в произведении? Как измерить, сколько “советского” в произведении “Тихий Дон” по сравнению с “Поднятой целиной”? Одним словом, вопрос далеко не однозначный».
– Я буду говорить о литературе XX века и о том, как она входит в школьную программу. С ней тяжело, детям какие-то тексты невероятно трудно понять. Например, Осипа Мандельштама.
Если мы посмотрим на посвященные стихам паблики ребят «ВКонтакте», то найдем в них много стихов Есенина, Высоцкого, немного Цветаевой, чуточку Ахматовой, даже Пастернака и Бродского, но практически не найдем Мандельштама.
Да, такой сложный поэт, как Бродский, входит в круг внимания, а Мандельштам – нет. Это сопряжено со сложностью для понимания. Детей надо учить, как читать футуристов, символистов, того же Пильняка, хоть он и не входит в школьную программу.
– Давайте для примера возьмем Платонова, – продолжает Ирина Лукьянова. – Есть хорошая статья Виктора Голышева «Как читать Платонова?», которая поможет школьникам разобраться с трудностями стиля и языка в произведениях этого автора.
Не стоит забывать, что XX век – это время всевозможных экспериментов с формой, не только в литературе, но и в живописи, музыке, архитектуре. К сожалению, школьная программа просто не доходит до таких нюансов из-за ограниченности часов.
И, увы, юноши и девушки выпускаются из школы, будучи чуточку недоученными и недовоспитанными. У них остается впечатление, что русский реализм в литературе и живописи – это венец всего. А отсюда мнение, что, мол, и я могу, если захочу, нарисовать так же, как и абстракционисты – «сумбур» вместо пейзажа, какофонию – вместо музыки. С литературой дело обстоит не проще, потому что все, что представляет собой критический реализм – скучно, а не критический – сложно. С крахом советской идеологии скомпрометировали себя и термины – критический реализм, соцреализм. Но, увы, сознание человеческое неповоротливо, и большинство людей продолжают думать по-старому.
По словам Ирины Лукьяновой, во времена 80-х, когда она училась в школе, программа по отечественной литературе XX века была лаконичной и простой: Есенин, Блок, Горький, Шолохов – «Поднятая целина»; советские писатели о войне; писатели-деревенщики, «Малая земля» Брежнева и что-то для внеклассного чтения. У нынешних одиннадцатиклассников столько имен писателей и текстов – не в пример школярам 80-х! – а часов меньше, чем тогда. И поэтому перед каждым учителем стоит сложная задача: снабдить детей качественными знаниями о литературном процессе советского периода при минимальном отведенном для этого времени. И это – самая настоящая проблема.
– Что рекомендует учителю литературы нынешняя учебная программа и ФГОСы? – продолжает Ирина Лукьянова. – На современных одиннадцатиклассников «падает» вся литература Серебряного века, русского зарубежья; вместо «Поднятой целины» – «Тихий Дон», появляется постсоветская литература, литература третьей волны эмиграции – и это еще не полный перечень всего. Если говорить с учащимися о поэзии советского периода, параллельной официальщине, то вряд ли удастся обойти вниманием «Лианозовскую школу», откуда все начиналось.
– Даже не ориентируясь на собственные представления о прекрасном, а только лишь на списки из множества пунктов, рекомендованных старшеклассникам ФГОСами, материал все равно получится колоссальным. И это притом что в 11-м классе дети смотрят в сторону ЕГЭ и хотят отделаться от лишней нагрузки. Поэтому большая часть программных литературных произведений XX века остается ими не качественно прочитанной, а бегло проскоченной. Созданные на рубеже XIX и XX столетий – вроде «Вишневого сада» или драмы «На дне» – остаются в сознании ученика как главные фундаментальные творения двадцатого века, а все остальное – второстепенно.
Одиннадцатый класс безумно перегружен материалом. И литературные тексты сложны для восприятия школьниками: взять любое стихотворение Мандельштама, или «Кузнечик» Хлебникова – да о каждом таком стихотворении можно говорить целый урок!
– Сейчас у меня 11-й класс, и мы пока читаем «На дне», потом будет Чехов, и когда мы еще доберемся до советской литературы? Булгаков у них идет очень хорошо – помимо «Мастера и Маргариты», они с удовольствием читают и другие произведения Михаила Булгакова – «Белую гвардию», «Записки молодого врача», «Роковые яйца». Он остается для подростков одним из самых близких писателей.
Был однажды класс, который сказал: мол, нам мало, и они попросили спецкурс русской литературы ХХ века за рамками школьной программы. Я не знала, с чего начать, и принесла им рассказ Катаева «Отец» – один из первых рассказов, написанных писателем при советской власти. Здесь у автора начались проблемы одиночества, попытки вписаться в новую реальность. Потом мы взяли Олешу – «Зависть», и обнаружили то же самое – упадническое настроение; потом Ильфа и Петрова – и там прозвучала идея, мол, все хотят строить социализм, а я не хочу. Ну Платонов со своим «Котлованом» лег совершенно легко, а после «Котлована» начались мрачные антиутопические штучки.
После мы совершенно закономерно прочитали «Музу»; затем пришлось говорить об антиутопии, об образе Хаксли и Оруэлле, а потом мы взяли Набокова, «Приглашение на казнь». После этого действительность затребовала Кафки – в этом ключе без Кафки обойтись невозможно, хотя он и не русская литература. Ну а после Кафки в эту струю совершенно логически легла «Софья Петровна» Чуковской. Дети спросили – мол, с антиутопией мы, слава Богу, разобрались, и с тем, как сводить с ума людей, тоже. А вот скажите, пожалуйста, помимо антиутопии были ли в литературе попытки строить прекрасное, истинное, настоящее?
Я им: «Давайте-ка мы с вами почитаем “Педагогическую поэму” Макаренко, потому что это именно и есть сбывшаяся утопия». План морализации. Затем мы перешли к «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова с его коммунистической утопией. После этого мы посмотрели на коммунистическую утопию братьев Стругацких, поговорили о реморализаторах («Трудно быть богом»). Дети попросили обсудить Фазиля Искандера, прочитали «Кролики и удавы», а некоторые – «Сандро из Чегема». Несколько другой логичной реакцией на существующую официальную советскую литературу оказался Веничка Ерофеев, его «Москва-Петушки». И опять возник человек, который не может приспособиться к обстоятельствам – все идут в ногу, а я нет. И наконец, мы взяли рассказ Сорокина «Геологи» – с тем чтобы увидеть, как Сорокин разлагает официальную советскую литературу. Я бы даже сказала, глумится. С другой стороны, у Сорокина – поди что-нибудь такое подбери для «17+». И вот здесь остановились на том, что сконструировали всю советскую литературу, а что дальше? С чем мы идем в XXI век? Вопрос остался открытым.
Когда я пришла в школу, детей у нас было 150, а теперь – 400. Школы, увы, перестают быть тем местом, где есть уникальная атмосфера и свой особый микроклимат.
Один коллега-журналист как-то предложил мне сделать рейтинг школ. Я спросила, какими критериями мы будем пользоваться? Нельзя сравнивать круглое и теплое. Единственное, что поддается критериям – это атмосфера. Но как сравнивать атмосферу школ?
Я не знаю. Все, что имело неформальное человеческое лицо, ныне куда-то ушло.
