Так уж получилось, что я в своем фейсбуке весь апрель занимаюсь ежедневным чтением вечерних, в основном детских, сказок для взрослых. Вы сами можете все услышать по тегу #сказкой_по_жизни. С радостью узнал, что эти сказки взрослые предложили послушать своим детям, которые, как утверждают их мамы и папы, одобрительно приняли мое начинание. После одобрения в этой инстанции я не мог не продолжить.

Разумеется, на лавры пионера не претендую, равно как и на роль профессионального художественного чтеца. Первым начал публично читать сказки президент Израиля Реувен Ривлин, «национальный дедушка» страны. Чтобы занять детишек, а их родителям дать возможность заняться собой в условиях временной изоляции. Потом присоединились актеры… Но разве дело в первенстве? В общем, на правах человека, одним из ремесел которого является детская психология, я тоже решил примкнуть к чтецам сказок на период карантина.

Впрочем, и профессиональный долг тут ни при чем. Просто подумалось, почему бы нам не пройтись не привычным, да еще и беспощадно русифицированным Кафкой, а сказкой по жизни? Превратить карантинный апрель в сказочный? И почитать еще – из того, что любишь. Для детей и взрослых. Когда еще представится такая возможность?

На днях у нас был «Паровозик из Ромашково» Геннадия Циферова. Геннадий Михайлович Цыферов (1930–1972) – волшебный сказочник не только по профессии, но и по сути. 26 марта этого года отмечалось его 90-летие. Но я ничего не подгадывал – узнал об этом, когда уже начитал сказку на камеру. За весь наш «сказочный апрель» несколько раз возникало поползновение почитать Цыферова, но по разным причинам выбор в итоге падал на что-то другое... Циферов – это не только «Паровозик из Ромашково». Это – и «Дневник медвежонка», и «Тайна запечного сверчка», и «Сказки старинного города», и еще уйма чудесных во всех отношениях историй.

Гений необыкновенно человечной, романтичной, нежной, трогательной и одновременно пронзительной сказочной философии. Отведенный ему срок жизни, всего 42 года – и обширнейшее сказочное наследие, давно интернационализированное. Звучащее по-английски, по-немецки, по-японски, по-болгарски – точное число языков, на которые переведен Цыферов, не назову. И дети разных стран любят разные сказки Циферова. Японские малыши, к примеру, обожают «Сказку про чудака лягушонка» почти так же, как тамошние взрослые – хайку про взрослую лягушку из пруда. Она может конкурировать с «Двенадцатью месяцами» Маршака, которая давно полюбилась детям и взрослым этой страны.

И вот парадокс. Геннадия Цыферова признали при жизни. Первым, кстати, профессионально разглядел талант выпускника Московского пединститута им. Крупской, воспитателя интерната Корней Чуковский, которому тот прислал свои сказки. Но это сейчас опубликоваться – проще пареной репки, без помощи дедки и даже мышки. А тогда выпустить книгу – удостоиться высшего мандата признания для пишущего (вспомним Высоцкого) удавалось избранным. Цыферова публиковали, чаще в журналах, книжки выходили, но, скажем так, без особой нагрузки на мощности печатного станка, хотя уже советские издатели осознали свою выгоду (первопроходцами рынка в СССР были не спекулянты и «цеховики», а именно издатели, кинопрокатчики, разного рода импресарио). Вероятно, сыграло свою роль и то, что Цыферов никогда не являлся членом Союза писателей. Зато перед Цыферовым легко открывались двери туда, куда попасть мечтали бы многие авторы: на центральное радио, телевидение, в мультипликацию. Мультики и вовсе подняли творения сказочника на недосягаемый гребень популярности.

Да кто ж читает титры? А большинство потенциальных читателей Цыферова и вовсе еще не умело читать. Его книги разнообразно, в многочисленных изданиях-переизданиях, украсили книжные развалы лишь в последние лет 30.

А парадокс – вот в чем. Мамы и папы, читая детишкам сказки Геннадия Цыферова, внезапно узнавали в них любимые мультики своего детства. Никогда не знаешь, где порвется связь времен, но и где воссоединится – тоже.

Цыферов, между прочим, подходил к созданию сказок «сказительски». Он никогда не начинал с записи придуманного, а рассказывал сказки друзьям, да еще в нескольких вариантах. Погоди! – порой говорили ему взрослые слушатели, – там это было по-другому и лучше. Ты просто забыл! «Ничего я не забыл, я ищу...» – спокойно отвечал сказочник-сказитель.

Абсолютно в духе жанра. С мифами, из которых выросли сказки, дело обстоит точно так же. Сколько мифов – столько сказителей. Прибавим к ним еще толкователей. И получим колоссальное разнообразие прочтений. Лишний раз я столкнулся с этим, когда вместе с Раисой Решетниковой работал над материалами книги «Ребенок и декоративно-прикладное искусство обских угров» (М., 2003). Мастерицы – женщины ханты и манси – не выпуская из рук иголки, рассказывали мифы своих народов. Так вот, у каждой мастерицы-сказительницы получался собственный – и в то же время общепонятный – миф. Это с появлением письменной культуры – а поначалу мифы передавались изустно и даже рукотворно (если иметь в виду смысловое наполнение их символикой предметного мира, ритуальных действий и т.д.) – возникла возможность «не менять ни строчки». Да не особенно-то этой возможностью в истории пользовались, за редкими исключениями в виде сакральных текстов, наподобие древнеиндийской «Махабхараты». Мыслитель и антрополог Клод Леви-Стросс заметил: Фрейд не анализировал миф об Эдипе, а просто дал еще одно его толкование.

В сказке, как правило, ищут что-то важное. Ищет его сказочник и переосмысливает сказитель – иногда заметно без «замены строчек», по интонации и взгляду… А результаты поисков остаются в сказочных пробах. Пробы «разносятся» по планете и превращаются в отдельные сказки – народные и авторские. Отсюда – и «выпуклая радость узнавания» (Мандельштам) сюжетов и героев родных, полюбившихся сказок в тех, которые пришли из-за семи морей. А мы вычитываем из них (точнее, вчитываем в них) мудреные «архетипы», хотя в сказках – лишь чудесные попытки найти главное для всех людей. Попытки, в которых каждый находит что-то свое. И «архетипы» тоже, раз они кому-то дороги.

Сказочник-сказитель и внимающие ему детишки – вот кто, в одном лице, по-настоящему «соединяет времена» и «объединяет народы»! В тот самый тихий и сокровенный момент перед сном, когда любимые руки открывают любимую книжку.

А Паровозику из Ромашково было дорого то, что стало дорогим для всех пассажиров. Ночная песня соловья – чтобы не пропустить весну. Лесные ландыши – чтобы не пропустить лето. Закат солнца. Чтобы не пропустить жизнь.