Мария Гончар – в настоящее время сотрудник Московского педагогического государственного университета – несколько лет проработала в 49-м лицее Калининграда и знает жизнь этого учебного заведения, как говорится, изнутри. Здесь она прошла все стадии педагогической карьеры – от простого лаборанта и учителя физики до замдиректора по науке.

Но даже после того как она ушла на повышение сначала в Управление образованием Калининградской области, а позже – в Министерство образования и науки РФ, она не прерывала связи с педагогическим коллективом лицея и директором Людмилой Осиповой. Даже ее кандидатская диссертация была основана на опыте деятельности этого учебного заведения. Поэтому то, что произошло с Людмилой Осиповой, не могло оставить ее равнодушной.

Дело против Людмилы Григорьевны – вопиющее. Речь идет о живом человеке. Причем действительно заслуженном и заслуживающем почета, благодарности и уважения. На мой взгляд, просто чудовищно, что вместо заслуженного почета этот человек получил такое издевательство. И ведь это все – непоправимый урон здоровью! Психологическое насилие, нанесение морального вреда. Вот это как раз преступно!

Тут проявились несколько тенденций нашего времени, что, на мой взгляд, только усиливает абсурдность, в высшей степени неприемлемость ситуации. Они сводятся, пожалуй, к одному неизбывному в нашей стране: неуважению к человеку.

Первое – это то, что бумажки важнее дела.

Надо было тратить на охрану? Да. На футбольное поле возле школы? Да.

Ставились такие задачи на всех уровнях, начиная от высшего, причем в форме, не позволяющей их не выполнить? Да. Да и самому руководителю большой школы, большого хозяйства очевидна необходимость этих каждодневных дел, какие бы задачи ни ставились «наверху», какие бы лозунги ни звучали с высоких трибун.

Выделялись ли на это достаточные средства из бюджета, от учредителя? Нет.

Были готовы заинтересованные лица на это жертвовать деньги? Да. Насколько помню, инициатива усилить охрану исходила не от директора, а как раз от обеспокоенных родителей, и их беспокойство мне совершенно понятно.

Значит, во всем этом нет обмана, нет каких-то личных корыстных целей. Возможно, проверяющие могут усмотреть нарушения в неверно оформленных документах – не больше.

Бумаготворчество же у нас запредельное, и нет предела этому запределью. Что дышло: каждый проверяющий при желании в самых тщательно составленных бумагах способен выискать «нарушения». Причем все они именно что казуистика.

И что печально – наделенные проверяющей функцией мнят себя значительно семипядестей тех, кто не только все эти придуманные «теоретиками» противоречивые нормы пытается соблюдать, но при этом еще умудряется успевать делать реальное, необходимое дело. И делать качественно.

Но даже неправильно оформленные бумаги – это ну административное нарушение, ну штраф. Но никак не злоумышленное хищение в корыстных целях.

Второе: не только проверяющие, но и управляющие перестали ценить руководителей школ, видеть в них людей, трудяг, ценить их труд, быть им благодарными. А ведь стиль управления переползает «вниз» самопроизвольно. И таким директорам, как Людмила Григорьевна, стоит специальных усилий не допустить такой протечки. Не переносить бесчеловечное отношение к себе на коллег-педагогов, учеников и их родителей.

Людмилу Григорьевну выбрал коллектив. Выбрал из числа простых учителей, одну из равных. Мне кажется, это важная деталь: сейчас уже, наверное, забыли, что бывают вот такие не ангажированные выборы не навязанных кандидатов.

Возвращаясь к уважению. Людмила Григорьевна из тех руководителей, которые очень чутко относятся к коллегам-педагогам.

Наверное, складывается идеалистическая картинка, но действительность, конечно, не была идеалистической. Иногда думалось: ну что это за собес такой. Это ж не собес! Но, наверное, во многом интуитивно Людмила Григорьевна понимала, что бесценная ценность, главный ресурс – это педагоги, педагогический коллектив, каждый работник. И она входила во все «положения», понимала нужды сотрудников, поддерживала их и старалась помочь. И педагоги платили той же монетой – готовы были для школы выложиться.

В те времена, когда я, совсем еще малоопытная, работала в школе, мы с молодыми и не только коллегами чувствовали поддержку всех наших творческих идей и начинаний, чувствовали свободу и возможность пробовать, экспериментировать, приводить в школу неординарный опыт.

Людмила Григорьевна верила в нас и при этом была готова отпустить «вверх», не держать человека, если видела, что его потенциал может реализовываться в более широких масштабах. Она всегда была готова делиться с городом и областью – кадрами, практиками. Всегда досадовала, что школу недостаточно используют в качестве площадки для семинаров, открытых уроков.

Мы утратили способность – или не научились – ценить отданную школе жизнь, быть благодарными. У нас не находилось на это пресловутого ресурса. Но это все-таки мы не приложили достаточно усилий.

Имею в виду то, о чем говорил прежний руководитель регионального образования Лазарь Фуксон: для таких директоров нужно какое-то по-настоящему достойное продолжение жизни в образовании после директорства. Достойный их экспертный клуб, где они могли бы проявить себя наставниками, советниками, быть уважаемыми и полезными региону. На это нацеливал и Игорь Реморенко, под началом которого я работала в министерстве. Это удавалось сделать в своей школе Ефиму Рачевскому. Это гуманно и человечно. Но не смогли. Не посчитали нужным. «Они уже устарели со своим опытом, их опыт не вписывается в новые задачи».

Мне довелось услышать и такой ответ: «Ей предлагались достойные условия, это ее проблема, что она не согласилась». Мое мнение: значит, все-таки предложение не было достойным.

Кто-то говорит: «Надо уметь уйти вовремя». Но, думаю, правы те, кто предостерегают, что должно быть куда уйти. Особенно когда люди чувствуют в себе силы, вдохновение, творческие планы. И считаю, что это не может быть основанием для заказной уголовщины.

Удивительную корысть усмотрели обвинители: Людмила Григорьевна якобы собирала деньги на охрану, чтобы быть эффективным директором. Желать человеку на своем профессиональном месте эффективно выполнить свои должностные обязанности – это преступление?

С ужасом думаю о том, что не дай бог случись что страшное в школе. В очень небольшом здании, рассчитанном изначально на 900 детей, в котором по конструкции актовый зал совмещен со столовой и есть другие ухищрения для минимализации занимаемой площади, в самом центре города (и в то же время недалеко от вокзала – место спокойным не назовешь), где плотняком две смены с раннего утра до темноты, куда съезжаются дети не только со всех концов города, но и из области – не дай бог какой террористический инцидент. Не дай бог! При такой плотности колоссальные жертвы неминуемы. И дело даже не в том, что виноват будет директор. Это жизни и здоровье большого числа незащищенных людей.

И ведь и сами чиновники вели и вели в школу непростых детей. Не в другую школу – именно сюда. Потому что наша школа всегда стояла на позиции, что она элитная с точки зрения качества образования, но не элитная по отношению к детям.

Бралась за трудных, за тех, кто не смог учиться в других местах, искала индивидуальные подходы. Выпускала из одиннадцатого класса не 30 отобранных одаренных, а 200 самых разных, но не потерянных, и при этом приводила их к высоким результатам. Школа считала, что профильность – это не только для сильных, что найти себя и через свой интерес, через мотивацию «выйти в люди» особенно важно как раз для тех, кому непросто учиться. Это по-настоящему человечное отношение к людям достойно симметричного ответа.

Начался судебный процесс. Я, как и многие, не юрист и многого в происходящем не понимаю. Мне непонятно:

Адвокат говорит о том, что у защиты не запросили список свидетелей «от защиты». Судья отвечает, что будет возможность вызвать в ходе процесса. Но почему тогда, проведя 29 июля первое заседание, следующее назначили на 10 сентября, выделяя – видимо, по регламенту – время на приглашение повестками свидетелей со стороны обвинения? Почему со свидетелями защиты не должно быть так же?

И раз уж следующее заседание только через 40 дней, почему оно не может за это время пройти прокурорскую проверку, как просил у суда адвокат?

Почему, если допросили с пристрастием полторы тысячи человек, нашли 80 пострадавших, не посчитали тогда те деньги, которые эти пострадавшие внесли, и не эти суммы посчитали вымогательством, а приписали в качестве хищения все 3–4 (на охрану), а потом и 7 (с добавлением на содержание футбольного поля) миллионов рублей?

Почему в числе пострадавших оказались и новый директор, и старый начальник городского управления? Не могли же людей записать пострадавшими против их сознательной воли?

Почему нигде не учтено то, что платили не все и никаких санкций к не участвующим в сборе средств не применялось? И не учтено то, что средства шли через попечительский совет? Почему не учтены многочисленные петиции и дело вообще дошло до суда, а не было прекращено?

Почему допросы и обыски в школе проходили, невзирая на помехи работе школы и наносимый вред? Педагогов выдергивали с больничных и с ЕГЭ (а школа – пункт проведения экзамена), допросы занимали и по 6 часов. Устраивали обыск в школе во время массового всероссийского единовременного «допускного» сочинения 11-классников.

Не понимаю и того, почему на это «преступление века» задействовано столько следователей в течение такого длительного времени. Наверняка эти следственные действия давно уже превысили пресловутые «похищенные» на создание детям условий для обучения и недоданные в первую очередь пострадавшим учредителем 7 млн рублей.

И почему требуется целых три гос. обвинителя?

И еще меня волнует вопрос: возможен ли был в этом случае суд присяжных и почему не воспользовались этой возможностью?

Очень надеюсь, что этот абсурд в скорейшем времени будет прекращен и Людмила Григорьевна получит извинения за чудовищную ошибку по отношению к ней.