Очень точно было упомянуто, именно с Ильенковым связан акцент, что мышление – оно само по себе уникальная и самостоятельная вещь. Ведь философия занимается не только превращением всего в действие.

Для Ильенкова были бессмысленны слова «критическое мышление», которые очень модны сегодня и в образовании, и в философии, и в культуре. Для него другого мышления, помимо критического, быть не могло.

Ему также невероятно важно в самом генезе его идей, что мысль – как мыслетворчество. И это он абсолютно подчеркивал. При этом произошел великий парадокс. Эта кучка возмутителей спокойствия, великая кучка нашей идеологии, выпускники философского факультета 1954 года – Давыдов, Зинченко, Мамардашвили, Зиновьев, Ильенков. Все это один курс и уникальное изменение культуры. Так вот Ильенков, интегрировав многие подходы вместе прежде всего с Алексеем Николаевичем Леонтьевым и Петром Яковлевичем Гальпериным, все время спорил – что такое «идеальное»? Он хотел его поймать и никогда не говорил, что такое «идеальное». Он бы от этого перекорчился. В великолепной философской энциклопедии, споря с Дубровским (и этот спор сегодня как никогда актуален), говорят, что все [находится] в мозге и [мы] все найдем под черепной коробкой – Ильенков тогда фехтовал. И тогда произошла парадоксальная ситуация: говоря, что мышление есть высшая ценность, он тем не менее сделал ход не «от мышления к мышлению», а любимый ход в логике Выготского, Леонтьева, Гальперина – «от действия к мысли». И весь эксперимент Загорской школы, начиная с «как чистить зубы», «как одеваться» – Мещеряков, очень точно выражая мысли Ильенкова, пишет: «Это эксперимент по превращению человека в человека».

Сегодня происходит чудо благодаря Ильенкову и Загорскому эксперименту. Буквально за последние несколько месяцев одна за другой выходят книги, статьи не прямо Ильенкова, но где его берут на вооружение. Ученик Давыдова Владимир Кудрявцев, опираясь на Ильенкова, выпускает статью «Грабли единомыслия». Подтексты такие: Ильенков против Яровой.

Иными словами, Ильенков является полемистом, и в нем, как Антей от земли, мы черпаем силы в буквальном смысле этого слова. И не случайно.

Вы очень мягко начали с шутки про Канта [обращается к Александру Архангельскому, ведущему программы «Тем временем. Смысл» – Прим. ред.]. Другой шутник сказал: «Взять бы этого Канта, да на Соловки!». Но нельзя это сделать по ряду причин. То же самое сегодня с Ильенковым.

Ильенков, как с рапирой, выходит, помогая нам сегодня строить пространство жизни, пространство образования как пространство разнообразия мышления.

И поэтому Ильенков сегодня, если бы встал рядом с нами, сказал: «Одномыслие – это смерть. Я всегда был возмутителем спокойствия». И эти ребята (простите, говорю шутливо) – они были возмутителями спокойствия, были рядом – и Щедровицкий, и Ильенков Георгий Петрович – они обладали искусством выбивания стереотипов мышления из седла. Это и сделал Ильенков.

И для Ильенкова, и для Выготского идеи свободы во многом пересекались /со спинозианской логикой. И тот и другой любили Спинозу как своего.

Ильенков не шел по пути внутренней миграции. Он был все время человек делания, и любимая формула по поводу личности, которую повторяли и Давыдов Василий Васильевич, и он: личностью надо выделаться. Эта формула полностью относится и к Загорскому эксперименту.

Чем бы ни занимался Ильенков, одна из интеллектуальных и ценностных стилистик его мышления – никогда не превращать идеалы и идолы.

В отличие от идеалов, идолы всегда – социализм ли это, или капитализм, или что-нибудь иное – всегда низвергаются. А Ильенков показывал, что идолы, в отличие от идеалов, могут переосмыслиться. И в этом его ценность. Его понимание «идеального», простите за каламбур, одна из центральных линий. Когда он говорил, что идеальное, при всей важности мозга как инструмента, рождается в деятельности.

Ильенков современен еще и тем, что все, подходя друг к другу, говорят: «Лидером станешь?». Вот Ильенков говорил: «Личностью станешь? Человеком станешь?». Гуманистический тренд Ильенкова был, есть и будет, как у его коллег. И как бы они ни относились к философии – это была идеология. Они были идеологами. Ильенков был культурным гуманистическим идеологом конца XX и нынешнего XXI века. Поэтому он так востребован.

Его уникальная неприязнь к тухлости времени – извините, очень точно. Время ведь тоже может стухнуть. Ильенков очень четко показывал, что, когда мыслишь – время не стухнет.

Назвать Ильенкова марксистом для меня достаточно сложно. Эрик Соловьев написал тогда: «Прошлое толкует нас». И в этом смысле оно чудовищно современно. Как и Эвальд Ильенков. Он просто современен. Он ни к кому не стучится: «Откройте, пожалуйста, дверь. Я Эвальд Ильенков, хочу поговорить о Марксе». Он говорит: «О нас с вами». А это куда важнее. Он помогает нам, он становится ценностной, а не только когнитивной точкой опоры.

Ильенков всеми своими действиями слишком верил в человека.

У него не хватало времени на веру в Бога. Он все время занимался в широком смысле идеологическим проектированием будущего.

Религия – про смерть, а Ильенков – про жизнь.

Ильенков часто беседовал и с Петром Яковлевичем Гальпериным. А Гальперин очень четко разводил два вида героизма, а именно: тихий, гражданский героизм и громкий, военный героизм. Тихий героизм, его социально не санкционируют, не поддерживают, а военный героизм, говорили и Ильенков, и Гальперин, – это мощная этическая позиция. Его так или иначе поддерживают. Ильенков в этом смысле как личность, как персона был воплощением гражданского героизма.

Посмотреть программу можно здесь