Вчера, 29 октября, на Лубянской площади у Соловецкого камня прошла традиционная акция «Возвращение имен». В этом году она проходит уже в 13-й раз. Организатор акции – Международный Мемориал. За годы своего существования «Возвращение имен» стало важнейшим событием общегородской жизни. Во вчерашнем чтении имен расстрелянных в годы Большого террора приняли участие более пяти тысяч человек, его помогали проводить более ста волонтеров.

По мнению наблюдателей, среди участников в этом году было рекордное число молодых людей, школьников и студентов. Они призывали сохранять память о прошлом, чтоб не допустить повторения случаев массового правонарушения в будущем и настоящем.

«Возвращение имен» приурочено к Дню памяти жертв политических репрессий, который отмечается сегодня, 30 октября. Этот день начали отмечать в 1974 году советские политзаключенные – узники пермских и мордовских лагерей. С 1991 года эта дата вошла в российский государственный календарь. В эти дни во многих городах по всей стране собираются люди и читают имена репрессированных.

Общество «Мемориал» продолжает работу по изучению и осмыслению тоталитарного прошлого. В нашей сегодняшней публикации речь пойдет о детях, попавших под жернова советской репрессивной системы.

Дети, случайно попавшие в круговорот послереволюционных событий и социальных катаклизмов, оказались, вероятно, самыми бесправными и забытыми жертвами советской власти. О том, почему и как дети попали под жернова советской репрессивной системы, рассказывает исследование, опубликованное на сайте «Топография террора» – проекта, осмысляющего отношения человека и советского государства в пространстве Москвы (в рамках проекта Международного Мемориала «Москва. Места памяти»). Публикуем выдержки из этого исследования.

«Я часто думаю: сколько людей принимало участие в том, чтобы обездолить таких детей, как я! Я уж не говорю о тех, кто приходил арестовывать родителей. Но ведь кто-то взял меня, куда-то отвез; кто-то решил, в какой город и в какой детский дом меня отправить; какой-то секретарь – скорее всего женщина, сама мать – выписывал это направление и ставил свою неразборчивую подпись. Делая это каждый день, должны они были что-то думать, как-то объяснять себе это массовое сиротство, находить оправдание и своему участию в этом деле. Впрочем, оправдание себе каждый человек находит легко и просто…»

М.И. Николаев. Детдом

Дети в заключении

Советский плакат. 1950 г. Фото: sahallin.livejournal.com

Один из плакатов, который несли участники физкультурного парада на Красной площади 6 июля 1936 года, гласил: «Спасибо родному Сталину за наше счастливое детство!». Позднее этот лозунг можно было услышать во многих песнях, увидеть на плакатах, изображающих здоровых и счастливых пионеров, находящихся под надежной защитой государства, которое обеспечивает их безоблачное детство.

Однако, взяв на себя функцию верховного защитника, государство стало и едва ли не основным виновником бед, взяв на себя право судить, кто именно достоин такого безоблачного детства. Так, миллионы детей по всему Советскому Союзу прямо или косвенно стали жертвами тоталитарной системы. Революция 1917 года, гражданская война, голод, безработица, коллективизация, раскулачивание, последовавшие за тем репрессии, Великая Отечественная война стали испытанием для очень многих слоев населения. Разумеется, все эти события не могли не коснуться самых незащищенных членов общества – детей. Не имевшие возможности ни изменить свою судьбу, ни распорядиться ею, дети, случайно попавшие в этот круговорот событий и социальных катаклизмов, оказались, вероятно, самыми бесправными и забытыми жертвами советской власти. Многие из них лишились детства, родителей, настоящих имен и дат рождения, а зачастую – и жизни.

Закон и порядок

С приходом к власти Советов социальное воспитание детей, государственная опека над ними, а также борьба с беспризорностью стремительно превращается в политическое явление. «Для большевиков важна была не просто ликвидация 7-миллионной (в 1922 г.) детской беспризорности, а такая борьба с нею, при которой обеспечивался бы приоритет классовых ценностей. Не спасение детей было главной целью большевиков, а недопущение этого спасения „классово чуждыми“ руками» (Рожков А.Ю. Борьба с беспризорностью в первое советское десятилетие).

В феврале 1919 года при СНК был создан Государственный совет защиты детей под председательством А.В. Луначарского. Комиссии могли освободить несовершеннолетних от наказания или направить в одно из «убежищ» Наркомата общественного призрения (сообразно характеру деяния).

Одновременно действовала созданная в 1918 году силами общественных деятелей, учителей и кооператоров Лига спасения детей, которая использовала для размещения детей учреждения здравоохранения, бывшие приюты, входившие в ведомство императрицы Марии, и создавала свои трудколонии, привлекала благотворительную помощь из-за рубежа. В течение года Лига создала 14 детских колоний, детский санаторий в Москве, несколько детских садов и клубов. К началу января 1921 года все запасы продовольствия, предоставленные из-за границы организации, были изъяты, а все детские учреждения перешли под управление Московского отделения народного образования (МОНО).

В 1921 году была учреждена особая Комиссия по улучшению жизни детей. В связи с нарушением сообщения между городом и деревней в Москве увеличилось число голодающих. По инициативе московских педагогов в сентябре 1922 года при Московском отделе народного образования возникла Чрезвычайная комиссия по борьбе с детской беспризорностью, в обиходе получившая название Детской Чрезвычайной Комиссии (по аналогии с ВЧК). Для детей были созданы особые пункты на всех вокзалах Москвы. В сентябре-ноябре 1922 года сотрудники ДЧК подобрали на вокзалах и улицах города около семи тысяч беспризорников.

Пункт приема беспризорников

Однако беспризорность и безнадзорность идут рука об руку с ростом правонарушений среди детей, поэтому один из первых декретов новой власти был связан не с защитой детей, а с определением ответственности и наказания для несовершеннолетних. Суды и тюремное заключение для них были отменены декретами СНК еще от 14 января 1918 года: председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов (Ленин) и нарком юстиции Исаак Штейнберг подписали декрет «О комиссиях для несовершеннолетних», который упразднял суды и тюремное заключение для лиц обоего пола до 17 лет, «замеченных в деяниях общественно-опасных». Нормативный акт имел обратную силу: судебные дела о детях, даже и законченные, подлежали пересмотру. Их, как и новые дела, предписывалось передавать на рассмотрение несудебным органам – комиссиям для несовершеннолетних, которые находились в ведении Наркомата общественного призрения и включали представителей трех ведомств: общественного призрения, просвещения и юстиции.

Декретом от 4 марта 1920 года Народному комиссариату юстиции предписывалось помещать несовершеннолетних правонарушителей отдельно от взрослых преступников и создавать для подростков особые учреждения. Однако этот принцип постоянно нарушался. Иногда даже в обычных «взрослых» тюрьмах содержались несовершеннолетние – чаще всего подростки. Грудные младенцы нередко вместе с матерями находились в следственных изоляторах и тюрьмах. В 1921 году в Бутырской тюрьме в одиночной камере некоторое время содержали трехлетнего мальчика Шуру – сына сидевшей в той же тюрьме эсерки. Однако в целом содержание во взрослых тюрьмах в 20-е годы было скорее явлением временным, чем системным.

В 1922 году наметилось усиление карательной уголовной политики в отношении несовершеннолетних в возрасте от 16 до 17 лет. Согласно ст. 18 УК РСФСР по отношению к ним могли применяться те же виды уголовных наказаний, что и ко взрослым, вплоть до смертной казни. Правда, в примечании в ст. 33 УК было сказано: «Высшая мера наказания – расстрел – не может быть применена к лицам, не достигшим в момент совершения преступления 18-летнего возраста». В 1922 году в Уголовный кодекс были введены две новые статьи, требовавшие обязательного смягчения наказания для несовершеннолетних от 14 до 16 лет наполовину, и от 16 до 18 лет – на одну треть.

Согласно Исправительно-трудовому кодексу РСФСР 1924 года, само воспитание должно было быть лишено малейших признаков мучительства и носить «медико-педагогический характер». Цель помещения несовершеннолетних в учреждения, созданные для применения таких мер, декларировалась как обучение их квалифицированным видам труда. Для этого на местах создавались специальные мастерские, расширение умственного кругозора через общее и профессиональное образование и физическое развитие, а также воспитание полноценных граждан новой страны.

Беспризорники на параде. 1925 год

Продолжались попытки ликвидировать проблему сирот. Одним из важнейших законодательных актов в сфере преодоления детской беспризорности являлся декрет ВЦИК и СНК РСФСР от 8 марта 1926 года, где разграничивалось, какие дети нуждались в полном государственном обеспечении, а какие – в охране и временной помощи.

Одновременно с этим в 1926 году появляется 12-я статья УК РСФСР, которая позволяет осуждать детей с 14 лет за тяжкие преступления, такие как кража, насилие, убийство и т.д. Однако несмотря на ужесточение остался в силе запрет применять к несовершеннолетним смертную казнь и обязательное смягчение наказания. К 1935 году внесенные поправки оговариваются возможностью применения и высшей меры наказания (расстрела) к детям, начиная с 12 лет.

Этот закон можно считать поворотной точкой, завершившей смену курса в отношении детей: если в 1920-е годы в целом акцент ставили на воспитательные и педагогические меры и идеи в духе воспитания и перевоспитания «нового человека», то в 1930-х превалировали милицейские, репрессивные и изоляционные меры. И даже сама борьба против беспризорности нередко оборачивалась войной против самих детей.

Смена вех

«Если мы сейчас обрисуем положение Москвы как в отношении беспризорности, так и полубеспризорности, то можно смело сказать, что еще никогда мы не переживали такого тяжелого момента. Даже во время голода, в 1921 году, не было того ужаса, который мы переживаем сейчас. [...] Нужду на фабриках, заводах, на железных дорогах, где рабочие получают всего каких-нибудь 25 руб. и имеют семью в 4-5 ч., где необходима наша помощь, мы не в состоянии удовлетворить, не в состоянии только потому, что в Москве слишком много детей, у которых совсем нет ничего...»

Из доклада заместителя заведующего отделом охраны детства
Наркомата просвещения РСФСР А.Д. Калининой, 1925 г.

Идеалистический образ сироты, о котором необходимо позаботиться, претерпевал трансформацию на протяжении 1920–1930-х годов. Беспризорники продолжали прибывать в столицу даже в относительно стабильное время. Уже к середине 1920-х годов в детях, лишенных родителей и крова, стали видеть прежде всего потенциальных преступников, угрозу стране и общественному порядку.

Наиболее ярко этот новый образ детей-сирот представлен в первом звуковом советском фильме «Путевка в жизнь» (реж. Н. Экк, Межрабпомфильм, 1931), где шайку беспризорников сопровождает ореол типичных социальных аномалий – от воровства и готовности вступить в драку до курения и алкоголя. Подразумевалось, что такие дети опасны и вредны, не хотят учиться и не приспособлены к жизни в культурном обществе, они вызывают страх у рядовых граждан. Это лишь способствовало одобрению населением форсированной ликвидации беспризорности с помощью коренной ломки системы профилактики правонарушений среди сирот.

Роль органов просвещения и социального обеспечения отводилась в этом деле милиции и строгому учету. В 1931 году ликвидировали Центральную комиссию по делам несовершеннолетних, а в 1935 году – все комиссии, работающие с несовершеннолетними правонарушителями на местах. Рассмотрение дел о преступлениях несовершеннолетних снова было передано в суд.

Одновременно последовало и ужесточение норм наказания для детей: в соответствии с принятым в 1935 году постановлением «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» за кражу, причинение насилия, телесных повреждений, увечий, убийство или попытку к убийству к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания привлекались дети, которым на момент совершения преступления исполнилось 12 лет. В дальнейшем к особо тяжким преступлениям, за которые должно было последовать немедленное наказание, причислялась подстрекательская и контрреволюционная деятельность. В каких именно случаях деятельность несовершеннолетних детей может считаться контрреволюционной, оговорено не было.

Это новое ужесточение последовало вслед за чрезвычайным событием: нападением девятилетнего мальчика с ножом на сына заместителя прокурора Москвы Кобленца.

«Тов. Вуль [в то время начальник милиции г. Москвы], с которым я разговаривал по телефону по этому поводу [вооруженное нападение подростков] сообщил, что случай этот не только не единичен, но что у него зарегистрировано до 3000 злостных хулиганов-подростков, из которых около 800 бесспорных бандитов, способных на все. В среднем он арестовывает до 100 хулиганствующих и беспризорных в день, которых не знает куда девать (никто их не хочет принимать). Не далее как вчера 9-ти летним мальчиком ножом ранен 13-ти летний сын зам. прокурора Москвы т. Кобленца. Думаю, что ЦК должен обязать НКВД организовать размещение не только беспризорных, но и безнадзорных детей немедленно и тем обезопасить столицу от все возрастающего «детского» хулиганства. Что касается данного случая, то я не понимаю, почему этих мерзавцев не расстрелять. Неужели нужно ждать, пока они вырастут еще в больших разбойников?»

Из письма тов. Ворошилова тов. Сталину,
тов. Молотову, тов. Калинину от 21 марта 1935 г.

Постановление ВЦИК и СНК от 25 ноября 1935 года «Об изменении действующего законодательства РСФСР о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних, с детской беспризорностью и безнадзорностью« фактически отменяло возможность снижения срока наказания для уже осужденных правонарушителей в возрасте от 14 до 18 лет и предусматривало ужесточение режима содержания в колониях.

В 1935 году был создан также отдел трудовых колоний для несовершеннолетних НКВД СССР.

Дети и репрессии

Вскоре вышел печально знаменитый оперативный приказ НКВД от 15 августа 1937 года о гонениях и репрессиях в отношении ЧСИРов (членов семей изменников родины), подписанный народным комиссаром внутренних дел СССР Ежовым. Согласно приказу, детей «врагов народа» в возрасте до трех полных лет предусматривалось размещать в детских домах и яслях по месту жительства выселенных осужденных родителей, детей же до пятнадцати лет предполагалось содержать в особых детских домах вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска и других крупных городов.

«Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможностей исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или водворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик».

Новая волна внезапно осиротевших домашних детей, большинство из которых ждало «светлое будущее», хлынула в и без того переполненные детские дома. Так, по состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей были изъяты 17 355 детей и намечались к изъятию еще 5000 детей. Следует понимать, что подобное происходило порой и в семьях, где кроме родителей у ребенка оставались другие, нерепрессированные родственники, которые по закону имели право принять детей под свою опеку. В таком случае единого сценария судьбы ребенка не было, все складывалось по-разному в зависимости от отношений в конкретной семье и от конкретных сотрудников НКВД. Если бабушки, тети, няни или друзья в первые часы или дни после ареста родителей предпринимали попытку взять детей на воспитание – это могло спасти ребенка от детского дома. Но во-первых, далеко не всегда им давали разрешение на опекунство, а во-вторых, сами родственники нередко отказывались забрать ребенка, ведь это не только усложняло жизнь и без того стесненных семей, но и было для них большим риском:

«…Мне светила прямая дорога в детскую колонию, куда отправляли всех детей изменников родины. Там для них были созданы особо тяжелые условия, правда и великая дружба там была. Меня спасла тетя Ната, она оформила на меня официальную опеку, что допускалось специальным постановлением НКВД. Она была замужем за военным врачом Н.И. Турчаниновым, и, проявлением заботы о вражеском отпрыске, навлекала на себя, а особенно, на своего доброго и благородного супруга, грозную опасность, притом сама она была очень, прямо болезненно боязлива, но веления совести были для нее сильнее риска…»

Алкснис Э.Я. Большой террор в малом масштабе

Так описывал события 1938 года Э.Я. Алкснис, чей отец был арестован в Москве в годы Большого террора. Но сыну репрессированного комдива действительно повезло: он оказался в семье своих близких родственников, в то время как многих из его сверстников просто отказались отдать на воспитание родным.

Правда, иногда родным удавалось найти ребенка еще в приемнике, до отправки в неизвестный, а часто и далекий детский дом – так, няня двухлетнего Юлия Кима через несколько дней после ареста его матери (отец к тому времени был уже расстрелян) нашла его с сестрой в Даниловском детприемнике, забрала, и вместе с бабушкой воспитывала их до возвращения матери из лагеря спустя десять лет. Это счастливая судьба для детей врагов народа: вырасти с родными и, хоть и годы спустя – вновь обрести мать.

А кто-то из детей и вовсе оказывался для своей семьи опасной и нежеланной обузой, которая в любой момент могла бы стать причиной ареста всех родственников:

«Я когда приходил к тете Оле, она ночью своему мужу, дяде Косте говорила: “Нет, от этого гостя надо избавляться. Не дай Бог, узнают чекисты, они арестуют наших мальчиков”. И говорила мне утром: “Леня, завтракай и иди к бабушке”. Я послушно завтракал, уходил к бабушке. Приходил к Берте Моисеевне: “Ты что?” “Тетя Оля мне сказала к вам идти”.

Но бабушка была недовольна моим приездом. “Бабушка, в чем дело? Почему?” – “Потому что на тебе печать”. “Какая печать?” “Когда твой дядя узнает, что ты приехал, он будет очень ругаться”. В свои 8 лет я уже понимал, что для всех опасен. Я уходил из дома и шатался по улицам. В конце концов я украл с уличного лотка конфет, меня арестовали и отвели в Даниловский детприемник…»

Это детство Леонида Муравника, чьи родители были расстреляны в 1937 году, и он, мальчик из благополучной семьи, став опасным гостем для всех родственников, с 9 лет воспитывался в разных детдомах, неоднократно бежал и беспризорничал.

Такого ребенка могли арестовать на улице, по дороге в школу или даже в самой школе, не объясняя, куда и зачем его увозят. Случалось, что детей арестованных родителей спустя какое-то время забирали прямо из дома – на глазах у старших братьев и сестер.

Беспризорные, безнадзорные

Наряду с детьми «врагов народа», чьи родители были арестованы по 58-й статье УК, можно выделить еще три группы детей, которых можно считать пострадавшими от советской власти. Это лагерные дети, рожденные в заключении, кулацкие дети, которым во время насильственной коллективизации деревни удалось ускользнуть от высылки, но позже пойманные, осужденные и направленные в лагеря, и испанские дети, которые чаще всего оказывались в детских домах в ходе чистки 1947–49 гг. Уже подросшие, многие их этих детей были посажены в лагеря со сроками 10–15 лет – за «антисоветскую агитацию». Многих из них можно было встретить в Москве в числе беспризорников, которые устремлялись в крупные города в поисках пищи и в надежде на подаяния.

На наш взгляд, обстоятельства, которые вынудили детей остаться без надзора родителей или опекунов после Гражданской войны, голода, раскулачивания и ряда других социальных катаклизмов, дают нам повод добавить детей-беспризорников к числу невинно пострадавших. Кроме того, в этот список можно включить детей-спецпереселенцев, депортированных вместе с родителями, а также детей, живших рядом с лагерями и ежедневно наблюдавших лагерную жизнь: они не принадлежали к аудитории, для которой создавались лозунги и плакаты о счастливом и безоблачном детстве.

Почти все эти категории детей можно было встретить и в сталинской Москве. Спасаясь от голода, дети из городов и деревень центральной России устремлялись в Москву, минуя все милицейские отряды, призванные не пускать их в столицу. Тысячи беспризорников на улицах города – одна из характерных черт повседневной жизни Москвы 1920-х.

Беспризорники за игрой в карты. 1925 год

А если уж они попадались на мелкой уличной краже, хулиганстве или даже разбое, то отправлялись чаще всего в один из приемников-распределителей Москвы. Там они оказывались вместе с теми, чьи родители были арестованы как «враги народа», и оттуда отправлялись в лучшем случае в трудовую коммуну НКВД. Там у них была возможность начать новую жизнь и воспитываться в гуманных условиях с некоторой свободой действий, а в худшем – в Московский труддом, изолятор, или вовсе в арестный дом или концлагерь, чтобы затем быть расстрелянными на Бутовском полигоне или в Коммунарке, например, за кражу пары буханок хлеба или за «антисоветскую агитацию» – наколку Сталина на ноге.

Сам режим с его преступлениями порождал новых и новых сирот, новые и новые исковерканные детские судьбы.

Как замечает Юлия Яковлева (автор современной детской повести о 1930-х «Дети Ворона»), сталинский период – это «история миллионов русских, украинских, татарских, чеченских, крестьянских, рабочих, интеллигентских, каких угодно мальчиков и девочек, чье детство выпало на советское время, и с которыми Советский Союз обошелся кошмарно. Мои дедушки и бабушки были среди них. Советский Союз сталинской эпохи производил сирот в немыслимых количествах. Он был одним гигантским преступлением против детей. Ничего враждебнее детству, чем сталинизм и нацизм, в ХХ веке не случалось. Я это хотела сказать и говорю от лица моих дедушек и бабушек, которым искалечили детство».

Печатается в сокращении. Полный текст здесь