Зачастую, когда обсуждается вариативность в образовании, это явление сводят к внешним аспектам: выбор школы, программы, учебников. За этим стоит своя, присущая обыденному сознанию, правда. Но необходимо сделать несколько акцентов.

Исторический акцент связан с конструктом вариативности. «Вариативное образование» было введено в дискурс как термин в декабре 1991 года, когда заканчивался Советский Союз, и возникала, уже в другом пространстве коммуникаций, – Россия. Тогда вышла моя статья, которая называлась «Рубенс против Дюрера» и показывала ущербность логики: «Ты за кого? За «белых» или за «красных»? За учебник физики Перышкина или учебник физики Кикоина..?» Вместо этого был и остается необходимым анализ эволюционного смысла образования.

Как механизм историко-эволюционного процесса образование работает в двух режимах. Либо жесткая работа на адаптацию, и тогда в перспективе мы имеем только стандартные программы и шаблоны. Гениальным вариантом такого образования была классно-урочная система, разработанная великим Яном Амосом Коменским, который по сути создал фабрику стандартного производства - конвейер, задолго до Форда, - победив тех, кто нес другие идеи: вагантов, менестрелей, образовательных кочевников... Либо - как механизм вариативности, variability, готовности к изменчивости системы.

В разных системах существуют, как минимум, три формы отбора. Дарвиновский «направляющий отбор», в рамках которого уничтожается все слабое. Придающий устойчивости «стабилизирующий отбор» Ивана Шмальгаузена. И отбор, который замечательный антрополог Валерий Алексеев назвал «рассеивающим» - поддерживающим любые вариации. Последний связан со странным феноменом в эволюции – системной мутацией. За ним стоит своеобразная «гипотеза обнадеживающих уродов», которая означает: то, что в эволюции кажется нам странным, непонятным и, прежде всего, избыточным для системы, при наступлении неопределенности, кризисов или конфликтов создает новые ниши и завоевывает новые территории.

Для меня вариативность – это именно проявление избыточности системы, без которой та не может развиваться в мирах, описываемых Ильей Пригожиным и Нассимом Талебом. Поэтому эволюционные идеи о variability и главный принцип – «образование должно быть избыточным по отношению к сиюминутной адаптивной ситуации» – были введены как идеология вариативного образования.

При этом парадокс заключается в том, что именно вариативность обеспечивает динамическую устойчивость - устойчивое развитие в ситуации кризиса. Она дает возможность нашим ребятам, которые приходят в школу и ВУЗ, сегодня, когда мир превратился в колоссальный ускоритель эволюции, подготовиться к жизни в этом мире.

Меня часто неправильно понимают: я не против, а за ЗУНы – «знания, умения и навыки». Вопрос лишь в том, какое место они занимают в иерархии системы. Сегодня на первом месте не hard skills, и даже не любимые Германом Грефом soft skills. Впереди то, что я называю «вариативные» и «преадаптивные» программы развития.

В их числе, применительно к школе, находятся программы, которые идут от Льва Выготского, Даниила Эльконина, Василия Давыдова.

В 1994 году мы с коллегами Василием Давыдовым, Любовью Кезиной, Артуром Петровским предложили вернуться к педологии как науке о разнообразии ребенка. Инструментами для обеспечения разнообразия в те годы стали с трудом проведенные вполне конкретные решения. Например, возможность сочетания форм семейного, негосударственного и государственного образования. Я также осторожно добился того, что вместо одного издательства «Просвещение» появились более сорока издательств. Авторы перестали быть рабами монополии, была заложена возможность выбора для учителя.

Необходимо понять: Россия – не гомогенное пространство. Когда кто-то говорит «единое образовательное пространство», он зачастую при этом не понимает главного: управление Россией – это управление пространством разнообразия. И вариативность является инструментом, с помощью которого мы позволяем людям с разными стартовыми возможностями достигать успеха своими путями. Как говорил Карл Юнг, важны не узкие колеи, а необщие пути развития.

Сегодня мы испытываем на себе «эффект колеи» и даже узкоколейки. Из нее не вырваться, отказавшись от вариативности. Именно она, благодаря идеям Выготского, Давыдова и Леонида Занкова, позволила нам совершить рывок в дошкольном образовании. Именно она в 2016 году обеспечила нашей начальной школе первое место по PIRLS – через понимание, а не вызубривание текстов.

Да,средняя и старшая школы оказались куда больше привязаны к парадигме «знаний, умений, навыков», прежде всего, – в ментальности учителей. Нужен был «интенсивный курс» перехода к вариативному образованию для педагогов, а этого не произошло. Но он нужен по-прежнему, и никакая «цифровизация» его не заменит: инструменты должны идти за идеологией.

Сегодня даже среди лучших, к которым относятся мои коллеги – Ярослав Кузьминов, Алексей Кудрин, - господствует разработанная экономистами еще в 1960-х идея так называемого «человеческого капитала». Отсюда вытекает разговор о «средствах», «ресурсах» и «новой нефти». Для меня куда важнее образование как вариативная форма развития человеческого потенциала: от него ключевой вектор идет к человеческому капиталу.

«Всегда стоит помнить поучительную историю… В 1940 году Уинстону Черчиллю было предложено ограничить обучение в школах одним учебником по каждому предмету. Он ответил: «Я ничего не смыслю в образовании, но не сделаю этого, потому что это уже сделали Гитлер и Муссолини…»

материал подготовлен для журнала «Коммерсант-наука»