Читать меня научили в два года. Каждый вновь прибывший гость узнавал об этом от бабушки и нарочито восклицал:

– Да не может быть!

Я смело брала его (или её) за руку и вела на задний двор, где висел алфавит. Возвращались все в полном недоумении.

– Она правда умеет читать! Лена, она читает!

Кажется, тогда и начались мои проблемы.

Писать я любила с тех пор... С тех пор, как помню себя, наверное.

В начальной школе мы разбирали эссе как жанр, и я до сих пор помню ту гордость, которую ощутила, когда мое эссе зачитали перед всем классом. Кажется, я писала о Достоевском.

Во 2-м классе в один из дней учителя не было, и нам дали стандартное задание: написать сочинение на свободную тему. Половину урока я таращилась на голый лист бумаги и думала, о чем бы таком написать. А затем меня осенило – ну конечно!

Я процитировала по памяти арии Квазимодо и Фролло и описала то, что, как мне казалось, чувствовали герои. На Феба места не хватало, и я приписала в углу «см. песню “Бель”».

Классный руководитель прочитала мое творение и вызвала родителей в школу:

– Не кажется ли вам, что слова «распутной девкой, словно бесом, одержим» – совсем не то, о чем стоит писать девочке семи лет? Что, нельзя было написать о лучшей подружке, о собаке, кошке, любимой игрушке?

Мама пожала плечами и попросила меня просто не писать больше о «Нотр-Даме» в школе.

После 3-го класса родители оставили попытки наладить мои отношения с классным руководителем и детьми и перевели в другую школу. На первом уроке литературы на вопрос: «Сколько книг в год вы прочитываете?» я гордо ответила: «Штук десять-пятнадцать!».

Весь класс смеялся. Мне было обидно, грустно и тоскливо.

Стоит ли говорить, что и здесь ни с кем отношения у меня не заладились? Людей, что общались со мной, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Я вернулась в прежнюю школу по истечении трех лет.

В старших классах я (ожидаемо) стала бунтарем, каких свет не видывал со времен падения Люцифера. Учителя меня либо ненавидели, либо понимали, принимали и защищали на педсоветах, где «Зражаева» звучало скорее как ругательство или имя нарицательное.

Думаю, мне казалось, что жизнь так и пройдет невыносимо, в гордом одиночестве, пока я не поступила в университет. Университет оказался волшебным местом, где количество прочитанных мною книг вдруг стало вызывать у окружающих не снисходительное недоумение, но восторг, а все знания и умение процитировать сотню стихотворений по памяти неожиданно оказались пригодными и почти что жизненно необходимыми.

Тут уж мне дали разгуляться на славу, и к четвертому курсу никого нельзя было удивить тем, что третий семинар подряд я садилась напротив своей же группы.

– О, ты опять ведешь у нас семинар вместо ЮВ?

Все сидящие показательно вздыхали и закатывали глаза, но я видела, что они улыбаются.