27 июля 1932 года родилась профессор Диана Борисовна Богоявленская, доктор психологических наук, Почетный академик РАО. Ученый, который знает о феномене творчества все и «еще немножко», что позволяет видеть в нем феномен. Притом что большинство психологов-специалистов по креативности это «немножко» традиционно обходили, просто не замечая. Хотя оно и вправду столь же редкое, сколь и главное. Впрочем, об этом ниже.

Диана Борисовна не просто «все еще в ряду» — она впереди всех мыслимых рядов, которые успевает консолидировать как организатор. Не только в качестве председателя Московского отделения Российского психологического общества. Совсем недавно она стала руководителем Центра междисциплинарных исследований творчества Психологического института РАО, а чуть позже главным редактором журнала «Психолог», в июне получила свою шестую «Золотую Психею» за организацию конференции по проблемам творчества и одаренности, сопоставимую по масштабам с теми форумами, которые проводились в советские времена.

Мне повезло: мы не просто дружим — любим домами.

А наш общий друг — психолог (тоже посвятивший себя исследованию творчества), поэт и переводчик Валентин Алексеевич Моляко — однажды написал четверостишие:

Я дивным творчеством Дианы
Лечу души и сердца раны.
От Бога явленной Её
Моё светлеет бытие.

«ПМЖ» — Вселенная, а поезд подождет

Учитель Дианы Борисовны С.Л. Рубинштейн писал в своих записных книжках: «Живу я не в Дубултах, не в Москве, а во Вселенной — в ее просторах, далях, перспективах всей Вселенной силой и полнотой ее несокрушимой вечной и величавой жизни. И душе моей просторно и светло.

Всегда бывает как-то особо хорошо в жизни — когда вдруг окажешься неизвестно где — вот как сегодня. Когда ты в Дубултах или Майори, ты всего лишь в Дубултах или Майори, и даже когда ты в Москве, ты тоже только лишь в Москве. Но когда ты неизвестно где — на неведомой тебе тропинке на неведомом берегу — ты где-то во Вселенной — живется и дышится безбрежной жизнью» (Рубинштейн С.Л. Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии, логики и психологии. М., 1997. С. 297).

Вселенная — естественное, нормальное местожительство человека. Но «застать» его на нем психологу очень трудно, особенно, если он — не мыслитель (Диана Борисовна поступала в МГУ учиться именно на философа, а не на психолога).

В исследованиях творчества Д.Б. Богоявленской удалось поймать «человека на месте», на неведомом ему самому берегу. Берегу — которого еще нет, когда пускаешься по Вселенной. В свое время я счел за честь и радость предложение Дианы Борисовны написать отзыв-предисловие на ее книгу «Одаренность: природа и диагностика» (написана в соавторстве с М.Е. Богоявленской). И вот утром отсылаю — днем уже нужно отдавать книгу на макетирование. Мы дружим и сотрудничаем давно. И, казалось бы, знаем, чего можно друг от друга ожидать. Но тут звонит Диана Борисовна: хочет разобраться в паре абзацев, в которые я и вправду подпустил чуть-чуть провокационности. Я привожу свои доводы с точки зрения редактуры. А она говорит: «Погоди, я с тобой толкую не о тексте, я хочу ПОНЯТЬ…» Понять! Уже чемоданы упакованы, поезд вот-вот тронется? К черту! Что с того, что психолог-классик, единица из тех, кто владеет ключом к разгадке тайны творчества... Желает понять, и все!

Я сознательно ухожу в позицию «стимульно-продуктивного» (в ее терминологии, которую она, правда, несколько раз меняла), т.е., условно говоря, «редактора», в данном случае (макетчик же ждет!). По типологии Богоявленской, «стимульно-продуктивный» — это человек, который действует в логике «получил задание (даже «творческое», даже от самого себя) — выполнил — сдал». А Диана Борисовна не желает поступаться своим кредо «креатива», даже если поезд тронется без нас. «Креатив», по ее же типологии, — это тот, который «сдав», продолжает искать что-то более важное, весомое, значимое, а не выставлять готовые аргументы, пусть им самим найденные, если спросят. Да он и не дожидается — сам себя постоянно спрашивает. С «выполнением» целеообразование не затухает.

Когда «вишенка» больше, чем торт

Изобретенный Д.Б. Богоявленской метод креативного поля позволяет сделать филигранный срез особого образа жизни, в той ее форме, которую трудно подловить. Это — сфера достижений за гранью достигнутого. Того, что не достигается в порядке решения кем-то (даже самим собой самому себе) поставленной «творческой задачи». Кстати, еще нужно доказать, что задача — творческая. А для этого нужно понимать, что значит «творческая», «творчество» вообще. Метод креативного поля позволяет разобраться во всем этом на экспериментальном материале, за которым стоит и в котором продолжается колоссальная теоретическая работа.

«Эврика!», «Нашел!», а человек продолжает искать — совсем другое. Уже не то, что просили, хотя и это выполнил. Непрошенное творчество. Творчество после творчества.

В «Сотворении Адама» Микеланджело (любимая фреска моего учителя В.В. Давыдова, ее репродукция висела у него над рабочим столом в домашнем кабинете) — характерный ренессансный образ. Адам не дотягивается своим указательным пальцем до указательного пальца Бога. Недоданность Божьего дара, который не передается готовым из рук в руки, а возникает в зазоре указаний. В самостоятельном усилии Адама дотянуться. «Искра Божья» вспыхивает без замыкания контактов. В напряженном поле сотворчества. Разъяснения находим у другого титана эпохи Возрождения — Пико делла Мирандола в его «Речи о человеческом достоинстве»:

«Тогда принял Бог человека как творение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: “Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь» (Пико делла Мирандола Джованни. Речь о достоинстве человека. Комментарий к канцоне о любви Джироламо Бенивьени // Эстетика Ренессанса. М., 1981. С. 235).

Адам и его потомки не удержались — принялись корректировать «образ прочих творений» и даже создавать новые. Конечно, не абы как — а «в пределах установленных законов». Иногда у них получалось неплохо. Но в какой-то момент они перестали чувствовать под собой «центр мира», куда поставил Господь Адама, и просто не успевали задумываться о том, что этот центр — не просто удобная точка для обзора творящегося вокруг, а место, которое предстоит заполнить собственным образом. В его формировании они преуспели куда меньше. И покатились вперед созданные ими камни, которые они уже не могли догнать… Так все стремительнее развивается современная цивилизация.

Неудивительно, что психология творчества и одаренности по-прежнему остается психологией достижений. Ее методы ориентируют на фиксацию этих достижений — зачастую условных, а то и вовсе фиктивных. В отличие от этого метод Богоявленской — это метод исследований механизма и мотива перехода из сферы достижений, понимаемых как частные находки за грань достигнутого, в мир закономерностей развития того, что мы первоначально искали и даже, как нам кажется, «нашли». Или можем найти, но даже не подозреваем о существовании.

«Вишенка на торте» (эта житейская метафора позволительна, мы ведь сегодня отмечаем день рождения) больше, чем сам «торт»! Ради нее он и приготавливается в творчестве. Хотя иногда испытуемые почти сразу обращаются к «вишенке». В психологии мышления это принято называть «обобщением с места».

Чему мы удивляемся

Феномены творчества и одаренности историчны.

Исторично уже начало познания как творчества — удивление (в смысле Платона). Ведь удивление — это не просто аффект разума, это — особое отношение к его предмету, которое формируется во времени истории, как, впрочем, и во времени индивидуальной жизни.

Всем людям свойственно удивляться, но удивляются они, как известно, разному. Мыслитель, ученый удивляется там, где обычный человек не находит ничего удивительного. Ибо это либо настолько далеко от него, что «зашкаливает» в уме, либо, наоборот, кажется настолько знакомым, изведанным, самоочевидным, что не воспринимается как счастливый шанс задуматься. Т.е., говоря языком психологии, находится или над порогом, или под порогом ума. Пещерного жителя невозможно поразить фактом существования идеальных объектов, вроде генетического кода или бесконечно малой величины, да и такие вполне реальные объекты, как нейтрино или черная дыра, едва ли потревожат его интеллектуальный покой. А садовника, если он втайне не штудирует механику, падающие яблоки вряд ли натолкнут на выведение универсального физического закона.

Но и с учеными все далеко не просто. Разве физики не наблюдали в осенних садах падение яблок до Ньютона (если история про яблоко — не легенда, выдуманная то ли сами Ньютоном, то ли его братом, то ли Вольтером, то ли еще кем-то)? А до Архимеда — то, как оседает в порту под грузом судно, чтобы вывести закон плавающих тел? И что-то ведь помешало Дарвину, который, согласно новейшим данным, был осведомлен об опытах своего современника монаха Менделя с горохом, придать им хоть какое-то значение? Дело тут не только в нюансах биографии Дарвина. Да, Дарвин «думал о другом», у него была иная доминанта мысли, когда он читал научный журнал с первыми публикациями Менделя (именно так, как утверждают биографы, и обстояло дело). И, естественно, не мог разглядеть в них контура нового взгляда на живое, который не противоречит его собственным, а дополняет их. Слишком слабо проступали эти контуры. Генетике еще предстояло исторически сложиться, чтобы вступить в органичный союз с теорией эволюции. А сегодня эволюционной генетикой никого не удивишь. Нейтрино в чистом виде существует только в открытом космосе, но его сегодня можно воссоздать. Едва ли наблюдая это, житель Средневековья, даже при соответствующих разъяснениях, осознает, что «говорил прозой», ибо нейтрино ежедневно ниспадало на него в составе лучистой энергии солнца.

Удивляются, о чем не думали, но готовность, сензитивность к удивлению, несомненно, существует. И вырабатывается она в «думании» (где-то на разные темы, где-то на одну). Вот у Дианы Борисовны готова очень хорошо продуманная кандидатская диссертация. Остается только защитить. А она придумывает «Сказочные (цилиндрические) шахматы» (Диана Борисовна еще и шахматистка). Предлагает поиграть испытуемым. И не просто удивляется — поражается тому, что большинство игроков не «обобщает» и даже не видит необходимости в обобщении, хотя для шахмат это естественно. Но находятся и те, кто видит, хотя видит по-особому. История с написанной диссертацией закрыта, автор приступает к новому диссертационному исследованию, в котором она уже возделывает свое знаменитое «Креативное поле» (см. подробнее: Богоявленская Д.Б. От удивления к познанию // Исследователь/Researcher. 2021. № 1–2).

Возвращение творца

Историчны не только и формы творчества, но и способы понимания творческого дара.

Об этом неоднократно писала Д.Б. Богоявленская. Движение от трактовки творчества как божественного откровения к его детерминистическому толкованию развернулось в перспективе столетий. Но детерминизм детерминизму рознь.

На латыни determinare означает «ограничивать, очерчивать, определять». При «ограничении», «определении» никто не гарантирован от рисков редукции. Об этом свидетельствует уже язык науки. В современной психологии творчества (мышления) термин «творец» (если речь не идет о выдающихся представителях, подвижниках науки, искусства, техники и т.д.) звучал бы пафосно, выспренно. Другое дело — «испытуемый, решающий творческую задачу». Или просто, как в когнитивной психологии, «решатель», ‘solver’. Этот термин заимствован из первых разработок и исследований в сфере «искусственного интеллекта» (1950 гг.). Достаточно вспомнить программу GPS — General Problem Solver («Общий Решатель Проблем») Ньюэлла, Шоу и Саймона. Для своего времени выдающееся техническое достижение (программа играла в шахматы, сочиняла музыку и пр.). Оно было построено на заимствовании бихевиористских представлений о мышлении (а как еще «научить машину мыслить»?), пусть позднее и дополненных Ньюэллом и Саймоном (1976) идеей о «физической символьной системе», которая содержит в себе все необходимые и достаточные условия для произведения интеллектуальных операций. Зато это достижение, наряду с последующими изобретениями и инновациями в области «ИИ», в «гипотезе Творца (Бога) не нуждалось», как сказал Наполеону о своей картине мироздания Лаплас. Кстати, Лаплас известен как один из ярчайших представителей абсолютного механического детерминизма, который даже иногда называют «лапласовским».

Науки о творчестве стоят на детерминистических позициях. Они тоже «не нуждаются» в «гипотезе Творца» (хотя по-своему она жестко «детерминистична»), но из них исчез и просто «творец», которого более полувека в своих теоретических и экспериментальных исследованиях «возвращает» Диана Борисовна Богоявленская.

Конечно, можно противопоставить линейному причинно-следственному механическому детерминизму стохастический, вероятностный. Но и в этом случае предполагается, что веер всех мыслимых вероятностей уже задан — хотя бы в виде возможности. И остается лишь приложить силу ума, чтобы «отобрать полезную комбинацию» (А. Пуанкаре). «Свобода выбора» — это оксюморон. Свобода путается с разнообразием готового «предложения». И тут уже неважно — «приходит» идея к человеку (а идеи «носятся в воздухе») или он сам «приходит» к ней, ожидающей его за ближайшим поворотом мысли. Стохастический подход к творчеству создает лишь иллюзию преодоления механического детерминизма.

Эта трудность обнаруживает себя не только в теоретической плоскости — она, как показывает в своих работах Д.Б. Богоявленская, выпукло проступает в ходе конструирования методов и методик экспериментального исследования творчества. И метод тестов, и метод «проблемных ситуаций» построены на том, что искомое, по крайней мере, логика поиска, уже заложено автором метода или методики, а испытуемый лишь разгадывает его замысел, как читатель журнала — ребусы. Думается, это не самая валидная модель мышления и творчества. А анализ Д.Б. Богоявленской приводит к выводу, что и вовсе инвалидная (хотя автор, предельно, если не сказать, примерно, образцово корректный и уважительный в своем отношении к предшественникам, и не использует столь категоричные формулировки, будем называть вещи своими «научными именами»).

Дело в том, что для творчества характерно раздвижение границ всегда условно очерченной области поиска — как «вширь», так и «вглубь», репроблематизация исходной задачи. Архимед поучает от сиракузского правителя Гиерона «техзадание» вычислить, сколько серебра подмешали в золотую корону мошенники-мастера, а открывает уже упомянутый закон плавающих тел. В какой момент, а главное, почему это происходит, — подловить крайне сложно. Это, пожалуй, и есть главная «тайна творчества», заставляющая сочинять красивые легенды о термах, ваннах и восклицаниях «Эврика!». Диана Борисовна Богоявленская — ни больше, ни меньше! — разгадала эту тайну.

Вроде бы, о том же самом — и Гегель в своих рассуждениях о диалектическом мышлении, и психологи, неоднократно фиксировавшие, более того, ставившие в центр внимания феномен «обобщения с места» (гештальтисты, С.Л. Рубинштейн, В.В. Давыдов, В.А. Крутецкий и др.). Но не в этом «секрет» мышления как творчества. Еще К. Коффка писал, что при овладении ребенком любым человеческим действием вполне естественно психологическое приращение — попутное освоение операций, которые к решению данной задачи прямого отношения не имеют и уходят в «резервный фонд» развития. По Коффке, это происходит спонтанно, по Выготскому — определяется культурным образом жизни ребенка.

Всякая задача потенциально двухслойна, точнее, многослойна, объемна. Но только сам решающий может преобразовать ее в таковую. Пожалуй, это «самое творческое» в творчестве. На самой задаче «не написано», что она — «творческая», хотя и может быть определена в качестве таковой извне (ср. «творческие задания» в школе). Тем более для решающего неочевидна ее многослойность. А для исследователя — и это самое главное — до работ Д.Б. Богоявленской был скрыт мотив и механизм перехода к обобщениям, которые избыточны для решения отдельной задачи. Диана Борисовна обнаружила их в «интеллектуальной инициативе», которая может исходить (а может и не исходить) от самого субъекта, которого и можно определить как ее носителя. В этом прорывное открытие Д.Б. Богоявленской.

Что касается практики, то в образовании сейчас много и справедливо говорят о необходимости развития у учащихся способности решать задачи вариативными способами, умения выдерживать многозадачность современного мира и т.д. Тут вполне достаточно «дивергентного мышления» Дж. Гилфорда, если скользить по поверхности проблемы. Решение ее возможно лишь с учетом сделанного Д.Б. Богоявленской и ее последователями.

Знаменательно. Ровно 100 лет назад, в 1922 г. увидела свет статья С.Л. Рубинштейна «Принцип творческой самодеятельности», который сформулировал тему курсовой для Д.Б. Богоявленской: «Пора раскрыть механизм инсайта». Небольшая по объему, но, по сути дела, программная статья. В ней, среди прочего, была намечена установка на понимание деятельности как самодеятельности субъекта, деятельности — по своей природе, а не в образе отдельной формы. Известно, что впоследствии Рубинштейн никогда не упоминал об этой статье и не ссылался на нее. Более того, эта установка была элиминирована в позднее выдвинутом им «принципе сознания и деятельности», в отличие от тезиса из той же статьи, согласно которому субъект раскрывается, развивается и реализуется в деятельности. Но при этом не исчерпывает себя в «произведении», т.е. в продукте — добавит автор еще позже. И это — принципиальное добавление, имеющее прямое отношение к рассматриваемым сюжетам. Век спустя мы можем с уверенностью констатировать, что установка Рубинштейна осмыслена, фундаментально обоснована и реализована его ученицей — Дианой Борисовной Богоявленской.

Как говорил Маркс, политическая экономия начинается не там, где о ней как таковой идет речь. Так и «Психология искусства» Л.С. Выготского содержит не психологический анализ специального вида человеческой деятельности (об этом писал он сам), а исследование генеза человеческого переживания в его всеобщей «культурной» форме, объективированной в художественных творениях, художественном опыте человечества, который становится личным и личностным. Можно сказать, что и в работах Д.Б. Богоявленской мы находим не только самобытную теорию креативного потенциала (тем более, сводимого к набору особых «творческих способностей», как это делается в большинстве случаев), а картину развития деятельности в целом, механизмом которой выступает «творческая инициатива», картину инициативной «деятельности по развитию деятельности». Д.Б. Богоявленская, рассматривая инициативу в качестве единицы анализа творчества, характеризует ее как «встречу интеллекта с аффектом» (по Л.С. Выготскому). Здесь открывается одно из самых сложных, неосвоенных и спорных проблемных полей культурно-исторической и теоретико-деятельностной психологии. Проблема развития деятельности в онтогенезе была по-разному поставлена А.Н. Леонтьевым и В.В. Давыдовым. Ее решение в функциогенетическом ракурсе мы находим в исследованиях Д.Б. Богоявленской и ее школы (включая лонгитюды).

В этом — несомненный и принципиальный вклад Д.Б. Богоявленской в общепсихологическую теорию деятельности. Полагаю, что главы о деятельности в учебниках общей психологии после работ Д.Б. Богоявленской нуждаются в переосмыслении. В неклассической психологии творчества и одаренности Д.Б. Богоявленской имплицирован новый подход к построению теории деятельности.

Впрочем, как показало время, в ее исследование заложена куда более мощная интрига, чем это могло показаться в начале — на рубеже 60-х – 70-х гг. XX века. Рискну предположить, что и его зачинательнице — Д.Б. Богоявленской. Оказалось, что ее модель релевантна значительно более широкому кругу явлений, чем это изначально предполагала она сама. По сути, автор явила пример того, что она изучала все эти годы. Подтвердив правомерность трактовки творческой, в ее терминологии — интеллектуальной, инициативы как способности к выходу за пределы не только исходных требований задачи, но и самостоятельно очерченного самим человеком горизонта целей. Показала она и то, что масштаб этого горизонта, хоть и трудно, но можно оценить при помощи специально разработанного «сверхтонкого» метода. Метод «Креативного поля» уже изначально представлял собой не просто попытку усовершенствования, повышения валидности инструментария исследования творчества. В нем автор выразила свое принципиально иное — по сравнению с традиционным — понимание творчества. Поэтому речь справедливо шла о именно методе, а не методике, о понятии «в действии», которое задает и способ воссоздания своего содержания в эксперименте.

Развивающееся научное понятие, как известно, тяготеет к тому, чтобы стать теорией. Свою теорию в систематическом виде Д.Б. Богоявленская впервые развернула 30 лет назад — в монографии «Интеллектуальная активность как проблема творчества».

Тогда казалось: тема если не исчерпана, то раскрыта настолько, что остается заниматься лишь «приложениями». Но последующие годы — заметим: в полное подтверждение ее концепции — показали, что все зависит от того, какую позицию по отношению к своему открытию займет сам открыватель.

Подъем по «ступенькам творчества» предполагает «прирастание субъектности». Казалось бы, уже по определению, творчества не бывает без субъекта. Более того, именно в творчестве человеческая субъектность по-настоящему обнаруживается и раскрывается. Тем не менее, факты «бессубъектного» решения «нетиповых» задач или «ограниченного включения» субъекта в процесс их решения встречаются сплошь и рядом. Их просто «щелкают, как орешки», и значимым фактом, событием биографии их решение не становится. Становится достижение, успех. Значит, главное — успеть?

Кстати, сама Диана Борисовна, все прекрасно успевает. В понимании Данте «учитель моложе ученика, потому что он бегает быстрее» (О. Мандельштам).

Мне остается лишь бежать вслед за ней, восхищаясь, вдохновляясь, заново влюбляясь, учась, с надеждой хоть немножко сократить отрыв. Приблизиться ко Вселенной.