Театр – безопасный симулятор жизненных обстоятельств
Представим, что мы в зрительном зале. Мы об этом не задумываемся, но с первых секунд нашего пребывания здесь, театральная сцена нас организует и даёт нам общую цель. Занавес исполняет одну из главных ролей спектакля – роль интриги. Мы еще не знаем, что будет, когда погаснут люстры, а его тихое движение в темноте можно будет различить только по едва слышному дежурному свету и лампочке помощника режиссёра. Мы не слышим шипение трансляции в гримерках. Мы не слышим телевизор в актёрском буфете. Мы уже подчинены спектаклю.
Сцена объединяет. Неважно, какого мы возраста, пола, статуса, уровня образования… В зале все становятся истинно равными.
В воображении уже обрисован образ предстоящего действия. Спектакль ещё не начался, но мы уже переживаем первые мгновения через накатывающий восторг и предвкушение грядущего перерождения. Мы жаждем спектакля, как толпа на площади жаждет избавления от страха соприкосновения с неизвестным.
Напряжение последних минут перед началом спектакля настолько велико, что, если правильно угадать момент и один раз хлопнуть в ладоши, зал взорвется аплодисментами, требуя выхода актёров на сцену. Аплодисменты должны быть достаточными, чтобы зал слился в едином восторге разрушения прежнего мира, стёр границы между партером и сценой. Аплодисменты сродни битью витрин и автомобилей во время уличных волнений. Погасший свет и распахнутый занавес – тихие аплодисменты самого спектакля, завладевшего залом. Так же на «свечке» в детском лагере вместо хлопков трут ладошки, чтобы поощрить откровенность, с которой дети делятся своими переживаниями.
Театр – безопасный симулятор жизненных обстоятельств. Он позволяет пережить те страхи, от которых мы совершенно обоснованно прячемся в обособленных мирах наших домов. Измена, предательство, война, травля. Спектакль даёт нам возможность заглянуть в глаза смерти и выпить по этому поводу шампанского в антракте.
Оказывается, нам не обязательно проживать смерть, оставляя будущее непроглядным. Мы можем успокоить себя посмертными почестями и вечной памятью в поколениях своих предков, ведь именно это мы только что пережили вместе с актёрами.
Человек, далёкий от внутренней жизни театра, удивился бы, обнаружив, что за кулисами протекает такая же бытовая жизнь таких же людей, только актёров. Те же скабрезности, те же пороки. Актёры, только что исполнявшие роли Пса или Кота в «Синей птице», как ни в чем не бывало курят в актёрском фойе, спустив до пояса шкуры своих тотемных животных. Но вот по закулисью проносится голос помрежа, и все они, подтягивая чулки и разгоняя сигаретный дым из накладных усов, длинной вереницей идут за Синей птицей, а зритель покорно идет за ними, потому что сам он её не найдёт. Он ни разу не ходил за ней. В его представлении птица – это голубь, в лучшем случае – волнистый попугай, который еще в детстве ушибся о стекло закрытого окна, пытаясь вырваться на волю, а теперь покоится в морозилке, аккуратно завернутый в прозрачный пакетик для бутербродов. Синяя птица неуловима по своей природе. Схватить её за хвост можно только если взять за руки Тильтиль и Митиль, стать звеном в длинной веренице. Мы еще не видели, не знаем, не проживали, но теперь можем пережить.
Мы ищем героя, а находим себя…
Социальная режиссура по Владимиру Кудрявцеву, автору этого понятия, – способ овладения недостающим опытом через идеальные, безопасные и окультуренные условия спектакля. За пределами театра нас может травмировать ошибка в человеке. Сидя в зале, мы с готовностью совершаем ошибки. Мы симпатизируем негодяям и аплодируем харизматичным злодеям.
Находя вместе с актёром оправдание злодейству, мы можем примерить его на себя и заранее определиться с приемлемостью этого оправдания.
Здесь мы принимаем поспешные решения в незнакомых ситуациях и переживаем горечь от последствий этих решений. Но последствия остаются в зале, они не уходят с нами домой и не наносят вред нашим собственным повседневным ролям. Ситуация спектакля становится для нас симулятором социальной ситуации развития (Л.С. Выготский). Находя пути взаимодействия с миром или спектаклем, мы можем пройти ими по реальным непроторенным дорожкам наших отношений с окружающей действительностью. Ведь социальная режиссура – это модель человеческих взаимоотношений (В.Т. Кудрявцев).
Почему мы находим возможным выстраивать отношения, опираясь на опыт вымышленных персонажей? Кто нам эти герои? Кто эти актёры?
Зайдя за кулисы спектакля «Война и мир» одного из московских театров, вы поразитесь обилию неуместного сквернословия, на котором разговаривает голубая кровь. Русская аристократия в белоснежных мундирах, дамы в вечерних платьях и корсетах, даже Наташа Ростова отвешивает крепкое словцо, стряхнув пепел в банку от дешевого кофе. Откуда, казалось бы, среди этих людей возьмётся герой, достойный подражания? Отвечая на этот и выше поставленные вопросы, нам, зрителям, не стоит недооценивать собственного вклада в спектакль. Как говорил французский философ, историк и режиссёр Ги Дебор, «спектакль – не совокупность образов, но общественные отношения, опосредованные образами». Актёр не в себе находит героя, не выращивает его в вакууме репетиций. Актёр слушает зал и находит его в зале. Зритель в свою очередь откликается на изучение и воплощение себя в том или ином персонаже. Поиск героя – обоюдный процесс, который можно свести к формуле: мы ищем/создаём героя, а находим/создаём себя.
Социальная режиссура не просто отвечает на недостаток жизненного опыта, но и выуживает из застывшей зрительской массы героя, способного откликнуться на новые модели поведения, которые задаются одарённым актёром одарённому зрителю.
