И вот снова лист календаря отсылает нас к 22 июня 1941 года – к памяти о едва ли не самом черном дне отечественной истории. Причем его тогдашний трагизм для нас, учителей, каждый раз как бы вновь оживает: ведь всё так же идут школьные экзамены, и выпускники, как и тогда, пребывают в состоянии «езды в незнаемое», всё так же бушует лето, обещающее впереди «счастия край непочатый».

Но мы-то, в отличие от счастливых участников выпускных вечеров в ночь с субботы на воскресенье сорок первого, прекрасно знаем, что «завтра была война».

И не только «завтра», но еще целых 1418 дней (если не считать японской кампании). Мы-то знаем, что из того поколения лишь каждый десятый дожил до Победы…

О предыстории и последствиях того страшного дня уже написаны горы книг и, уверен, еще будет написано не меньше. Историки и исторические публицисты будут вновь и вновь пытаться реконструировать замыслы Гитлера и Сталина, роль «пакта Молотова-Риббентропа», уточнять соотношение сил сторон, оценивать влияние мельчайших объективных и субъективных обстоятельств, причинно-следственных связей и т.д. и т.п.

Всё это, безусловно, очень важно для понимания хода исторического процесса столетней давности, но меня – именно как учителя – занимает другое:

Как так может получаться, что миллионы мужчин (и совсем молодых, и вполне зрелых), живущих в разных странах, никогда в жизни не «пересекавшихся» и не испытывавших никакой «личной неприязни», вдруг, подчинившись некоему «приказу», надевают солдатскую форму, становятся врагами и начинают переходить границы (в прямом и переносном смысле), остервенело уничтожая один другого и всё самое ценное, созданное этим другим? Как это возможно «в принципе»?

Как это «сработало» в «просвещенном» ХХ веке и почему продолжает «работать» в нашем еще более просвещенном XXI-м? Чего же стоит тогда эта «просвещенность» и «образованность»?

Что касается «традиционной войны» (с полевыми сражениями многочисленных армий, с оккупацией территории противника, захватом его столицы и триумфальным победным парадом), то Вторая мировая, похоже, была последней в этом роде. По своей сути это была типичная средневековая схватка с использованием технических возможностей второй промышленной революции (индустриализации). Важно подчеркнуть: технические-то возможности были вполне «на уровне» (даже ядерное оружие было уже на подходе), но мышление «политиков-стратегов», затеявших игру в достижение мирового господства (фашистско-нацистский Третий рейх или пролетарская мировая революция) оставалось совершенно дремуче-средневековым: тотально доктринально-идеологическим с примесью псевдорелигиозного мистицизма.

Но не менее важно подчеркнуть и другое: носителями такого же мышления были и солдаты их армий (как, впрочем, и всё остальное население). Именно этот общий «культурный код», несущий представления о «высших» смыслах, ценностях и целях, предопределял и содержание упомянутого выше «приказа», и готовность к его беспрекословному (и нередко даже радостному) выполнению. «И мы еще дойдем до Ганга, // И мы еще умрем в боях, // Чтобы от Индии до Англии // Сияла Родина моя!» (Павел Коган).

Но давайте не будем забывать, что эти средневековые представления были общими у вождей и их народов, потому что и те и другие восприняли их из одних тех же школьных учебников (авторами которых эти создатели «Mein Kampf» и «Краткого курса истории/ВКП(б)» фактически и являлись). Школа как органичная часть системы государственной пропаганды – вот безотказно функционирующий механизм, обеспечивающий морально-политическое единство любого тоталитарного общества.

Но мало этого: как же схожи «политические биографии» у советских и немецких поколений основных призывных возрастов, легших на полях смерти! Старшие из них успели поучаствовать в Первой мировой, в «своих» революциях и гражданских войнах, пережили страшную экономическую разруху и период политической нестабильности. На период взросления младших пришлись приходы к власти новых вождей мессианского типа и установление их диктатур.

Фактически весь межвоенный период проходит в обеих странах под лозунгом подготовки к неизбежной войне – «последней и решительной» (если верить «Интернационалу», тогдашнему советскому государственному гимну).

И что самое любопытное: немецкая и советская политическая риторика была направлена не только (а с некоторых пор и не столько) друг против друга, сколько против «мирового империализма» – в первую очередь британского. На этом «антибританизме», собственно говоря, и строились августовские соглашения 1939 года о взаимной свободе рук в зонах «жизненных интересов» СССР и Германии и, видимо, даже некоторое расположение Сталина к Гитлеру.

Мало кто помнит тогдашний плакат, изображающий группу бомбардировщиков с тевтонскими крестами и красными звездами на крыльях, роняющих свой смертоносный груз на город с легко узнаваемым лондонским силуэтом и снабженный стихотворной подписью: «Назначили народы-братья над вражьим городом свидание: при каждом их рукопожатье трещит имперская Британия». Сегодня мы как-то стесняемся вспоминать, что наши деды мечтали бомбить Лондон вместе с «Люфтваффе» и что Англия полтора года одна воевала с фашистской Германией в воздухе и на море. И совсем мало кто помнит, что у нас два года в моде было наречение новорожденных мальчиков именем Адольф.

И вот наступило 22 июня «сорок памятного» года.

Мне безумно жаль тех новобранцев и добровольцев. Почти все они погибли – или оказались в плену.

К ноябрю, через пять месяцев после того, как «прокричали репродукторы беду», довоенная Красная Армия перестала существовать. Не помогли ни ура-патриотические песни, ни листовки, призывавшие солдат вермахта к классовой солидарности со страной рабочих и крестьян. Советско-германская война закончилась победой Гитлера. Начиналась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. И она увенчалась такой победой, истинную цену которой мы и сегодня едва ли себе представляем.

Вечная слава и вечная память всем ее жертвам.

И всё-таки: как отучить школу формировать средневековое мышление?