То казался неправдоподобным образ героя, то хотелось переписать все реплики. Мой внутренний филолог был удручен, а педагогу хотелось все поправить. То есть мое отношение к этим повестям правильнее всего было бы охарактеризовать так: к этим очень хорошим идеям и сюжетам (а они впечатлили, правда!) еще бы твердую руку, умение писать – слышать то, что написано, попадать в возраст стилистически и ритмически.
Несколько раз примеряла на себя роль критика: сесть с карандашом и наковырять неловкости, неточности и неблагозвучия – описать их, разобрать достоинства и недостатки текстов. И каждый раз понимала, что не могу.
Не могу по многим причинам:
1. Мне неинтересно это делать.
2. У меня нет никакой уверенности, что я права.
3. Мои знания о чтении, устройстве современного литературного процесса говорят о том, что нет и не может быть одного «правильного» мнения о произведении.
Например, я думаю, что подростки так не говорят… но я не слышала всех подростков: писатель может опираться на свой опыт. Да и нет такого закона, чтобы литературный герой обязательно разговаривал как живой человек.
Например, я думаю, что написанное так подростки не будут читать, но у меня нет данных – будут или не будут. Есть смутные сомнения: то, что мне кажется неискренним и излишне морализаторским, подростку таким не покажется – это именно то, что ему нужно. Или то, что для него не имеет значения.
Остается только один аргумент – педагогический: мои знания, вкус, читательский опыт – это то, на что можно и нужно ориентироваться, чтобы создать произведение, по-настоящему полезное подростку: тематически, эстетически и т. п.
Но из этой позиции за последние десять лет я себя окончательно вытащила – неинтересно, неконструктивно и приводит в тупик. Автор пишет так, как он может, читатель читает то, что ему сегодня нужно прочитать, и замечает только то, что «о нем» в этом произведении, а исследователю остается изучать процесс: что же именно пишут, что читают, оставляя за собой право на личные читательские пристрастия и игру ума.
Оставим критику.
Как показывают события последнего времени, попытки судить о современной литературе в условиях сложного устройства культуры XXI века оборачиваются провалом.
