Этим поэзия близка песне: песню мы можем мурлыкать всю жизнь, ни разу не задумавшись, о чем же она, и довольствуясь мелодией и созвучиями слов. Неудивительно, что стихотворная форма нередко препятствует пониманию смысла стихотворения детьми, оттягивая на себя первое восприятие и первые впечатления.

Вот характерный диалог мамы и дочки, подсмотренный мною в соцсетях. Дочка читает и не может понять стихотворение из учебника:

– Мам, я ничего не понимаю.

– В смысле? Прочитать не можешь?

– Нет. Я все прочитала. И слова все понимаю. А смысла не понимаю. Зачем это всe написано?

Вопрос очень хороший – и с него стоит начать погружение в собственно смысл стихотворения. Но при одном важном условии: если стихотворение «зацепило», вызвало эстетические эмоции, а не скуку. Если есть желание его понять. Потому что поэтическое произведение – это искусство, а не инструкция по пользованию гаджетом: понимание здесь важно, но – вторично по отношению к переживанию, а непонимание (или недопонимание) не столь трагично, как отвращение. Умеем ли мы работать с восприятием? Не спешим ли превратить чтение поэзии в изучение биографии ее автора, противоречий эпохи, функции тропов и фигур, не задумываясь о том, вызвало ли оно у подростка эмоцию, от которой уже можно отталкиваться?

Открываю учебник литературы, по которому учатся наши дети. 6-й класс.

Из 36 включенных в учебник стихотворений 23 – «о природе». Большинство из них даже собраны в специальные разделы – «Родная природа в стихотворениях поэтов XIX века» и «Родная природа в стихотворениях поэтов ХХ века». Вообще-то любой студент-филолог из педвуза должен знать: нет лирики «о природе», всякая лирика – о человеке, о его отношениях с собой и окружающей реальностью (частью которой действительно является природа, но только частью). Кроме того, кто имел счастье пересекать нашу страну с севера на юг и с запада на восток, тот знает, какой разной может быть «родная природа» – но учебник как будто не задается задачей познакомить с природным разнообразием родины учащихся, тем более – горожанина, для которого родная природа подчас – это городской парк или бульвар.

Зато почти каждое стихотворение сопровождается вопросом: «Каким настроением проникнуто стихотворение?». Иначе говоря, некий поэт увидел некий пейзаж, свое настроение выразил в стихотворной форме; задача же школьника – эти эмоции назвать, а также перечислить те художественные приемы, при помощи которых они выражены. Работы с эмоциями самого школьника, его чувством ритма или созвучия, гармонии или дисгармонии не предполагается. Подход сугубо деловой, утилитарный: прочел, извлек и сформулировал выраженное «настроение» или «мысль», перечислил «художественные приемы», определил размер. Но почему обязательно на материале поэзии прошлых веков, да еще непременно пейзажной? Откуда эта убежденность авторов учебника, что детям прежде всего надо читать стихи о ландшафтах, флоре и фауне родной страны, да еще увиденных глазами человека из прошлого и позапрошлого века?

Ответ я нашел в статье известного питерского антрополога Сергея Штыркова «“Церквушка над тихой рекой”»: русское классическое искусство и советский пейзажный патриотизм» (Этнографическое обозрение. 2016. № 6). Оказывается, это пристрастие авторов учебника к «стихам о родной природе» носит название «пейзажный национализм». На стадии складывания нации, для европейских культур – в XVII–XIX вв., каждая национальная культура формирует свой собственный «национальный пейзаж», который является таким же ее символом, как и национальный стиль в одежде или архитектуре, даже кухне. Пресловутые русские березки и бескрайние поля ржи со стогами и жницами с тех пор кочуют по картинам русских пейзажистов и стихотворениям русских поэтов. При этом, по замечанию исследователя, в русской культуре «сложилось два типа высказываний о родном крае...: торжествующий (эпический) и сентиментальный, лирический, унылый».

Ни ветерка, ни крика птицы,

Над рощей – красный диск луны,

И замирает песня жницы

Среди вечерней тишины,

– читают дети в учебнике, а перелистнув пару страниц, продолжают:

Тот, кто видел хоть однажды

Этот край и эту гладь,

Тот почти березке каждой

Ножку рад поцеловать.

Но способны ли подростки разделить эти чувства, а не имитировать их на оценку? Популярный в эпоху романтизма и по-своему возрожденный модернистами миф об утрате современным «культурным» человеком генетической, кровной связи с родной почвой, ее природой, оборачивающийся нутряной тоской по «утраченному раю», предлагается современному ребенку, в большинстве своем выросшему в городе, среди машин и компьютеров, а не телег и стогов. Ребенку, корову видевшему разве что в зоопарке или мультфильме и никакой тоски по сельской местности не испытывающему (да и помогут ли ему испытать эту тоску или гордость за «красу родного края» такого рода стихотворения?).

Школьнику вменяется в обязанность знакомиться через стихи и репродукции реалистических пейзажей с тем, что он должен считать «родной природой» – которая в качестве таковой им не воспринимается! Родной эта природа является для странных дядей в чудных костюмах, которые пишут о ней зачем-то малопонятные заунывные или восторженные стихи или рисуют ее на своих картинах. У них она вызывает глубокие переживания, которые и должны постараться понять и описать своими словами подростки.

Заодно же можно посвятить школьников в биографию поэта, чтобы они бог весть зачем узнали, на каком этапе своей творческой биографии и почему тот пережил и излил на бумаге свои чувства. Но эта природа для большинства нынешних школьников – такая же экзотика, что и тосканские холмы на пейзажах живописцев прошлого: с реальным опытом созерцания природы они редко связаны – и не связываются на школьных уроках.

А главное – преобладание именно таких стихотворений в учебнике должно сформировать у школьника представление, будто только это и есть поэзия par exellens – восторженная или заунывная, написанная сплошь погонной силлаботоникой с перекрестной рифмовкой. И настигает эта поэзия подростка ровно в тот момент, когда он постепенно перестает быть ребенком, резко теряет интерес ко всему, что не касается его самого и открывающегося перед ним нового жизненного опыта – в том числе, к сожалению, и интереса к литературе, особенно к поэзии, удержать который в этом возрасте особенно сложно.

Озабоченные задачами патриотического воспитания, авторы учебников игнорируют и психовозрастные особенности подростков, и их право на хоть какой-то интерес к изучаемому. Будто и впрямь нет у предмета литературы в 5–7-х классах иной цели, кроме как отбить у школьника склонность к чтению, к поэзии – в особенности.