Культура // Статья

Детали образа и предметы гардероба великих русских писателей


Детали образа и предметы гардероба великих русских писателей

В спецпроекте «Писатели и мода» портал «Культура.РФ» и ГМИРЛИ им. В.И. Даля рассказывают о великих русских писателях, их привычках и предпочтениях в одежде.

Лев Толстой

В юные годы Лев Толстой одевался щеголевато, немало тратил на модные вещи и в целом придавал огромное значение внешнему виду – как своему, так и окружавших его людей. Как признавался сам писатель, «я занимался своей наружностью: старался быть свет­ским, comme il faut (комильфо)». В начале 1850-х годов Толстой жил в Петербурге и одевался у Шармера – лучшего портного в городе. И даже отправившись на службу на Кавказ, писатель не оставил привычки к столичному лоску. Он писал: «Даже теперь, когда я прогуливаюсь по улицам в своем Шармеровском пальто и в складной шляпе, [за] которую я заплатил здесь 10 р., несмотря на всю свою величавость в этой одежде, я так привык к мысли скоро надеть серую шинель, что невольно правая рука хочет схватить за пружины складную шляпу и опустить ее вниз».

Для Толстого не существовало незначительных деталей образа и предметов одежды. Например, биограф Толстого Павел Бирюков записал рассказ писателя о случае, который произошел в Казани с ним и его братом Николаем.

«Они шли по городу, когда мимо них проехал какой-то господин на долгуше,
опершись руками без перчаток на палку, упертую в подножку.
– Как видно, что этот господин какая-то дрянь, – сказал Лев Николаевич, обращаясь к брату.
– Отчего? – спросил Николай Николаевич.
– А без перчаток».

В 1862 году Лев Толстой остепенился: женился на Софье Берс и уехал в Ясную Поляну. Там он писал романы, вел хозяйство, занимался усадьбой – и сменил стиль великосветского аристократа на менее вычурный. Большую часть одежды русскому классику шили его супруга и местная крестьянка Липунова.

В 1870-х годах основу гардероба Толстого составляли простые свободные блузы из хлопка или фланели со стоячим воротником, которые писатель носил навыпуск и перехватывал ремнем. Именно в таких рубашках Толстого запечатлели многие фотографы и художники – и впоследствии подобный тип блуз получил название «толстовка». Личный секретарь писателя Николай Гусев писал: «Одежда Толстого была всегда одинакова – блуза, подпоясанная ремнем; зимой – темная, летом – белая, парусиновая. <…> В одежде Толстой любил опрятность и чистоту, но не щегольство и элегантность».

Особенно Толстому нравились удобные халаты. Гусев вспоминал, что в них русский классик мог появиться и перед гостями, ничуть не стесняясь своего «непарадного» вида.

«Ходил в туфлях на босу ногу, сшил себе придуманного им самим покроя парусиновый халат, который он днем надевал, ночью пользовался им как постелью и одеялом, для чего в этом халате были сделаны полы, которые днем пристегивались пуговицами внутрь».

Обувь для Льва Толстого тоже изготавливали вручную: у писателя был 42-й размер ноги. Он предпочитал валенки, калоши и сапоги, а некоторые пары создавал самостоятельно. Софья Толстая рассказывала, как однажды «Лёвочка сшил калошу, принес мне показывать и говорит: «C'est delicieux!» [«Это восхитительно!»]. А калоша прегрубо сшита и фасон безобразный».

Вопреки расхожему мнению, босиком русский классик практически не ходил. Создал этот миф известный живописец Илья Репин, который в 1901 году написал картину «Лев Николаевич Толстой босой». Сын писателя Сергей вспоминал, что Толстой остался недоволен образом, в котором представил его Репин. «Ка­жет­ся, Репин ни­ког­да не ви­дал ме­ня бо­сиком. Не­до­ста­ет толь­ко, что­бы ме­ня изобра­зили без пан­та­лон», – высказался писатель.

Были в гардеробе Толстого и неординарные вещи. Например, получив гонорар за роман «Анна Каренина», писатель приобрел медвежью шубу черного цвета от известного французского портного Айе, которая стала самым дорогим предметом одежды Толстого. Правда, шубу на прогулки он не надевал, а только укутывался в нее во время поездок на санях. В холодное время года писатель всегда носил «романовский полушубок» – тулуп из романовской овцы, шерсть которой в то время считалась лучшей и в России, и во всем мире.

Любимыми головными уборами Льва Толстого были простые шапочки, которые вручную шила его жена Софья. А летом классик не снимал большую соломенную шляпу, спасаясь таким образом от зноя. Жару и духоту Толстой в принципе не переносил, и даже зимой в доме в Ясной Поляне стояла легкая прохлада.

Также в гардеробе писателя были и новинки того времени: например, прорезиненный плащ с капюшоном и тяжелые ботинки-мокроступы. Толстой пользовался необычным карандашом с подсветкой, фотоаппаратом и фонографом, с удовольствием катался на велосипеде.

В целом же Лев Толстой выглядел достаточно обыкновенно. Например, художник Иван Пархоменко вспоминал: «Лев Николаевич – живой, бодрый, с едва уловимой доброжелательной улыбкой на губах, одетый в светлую фланелевую блузу, перетянутую ремнем. По портретам, какие мне приходилось видеть и в музеях, и в печати, я представлял себе его иным – суровым, большого роста и вообще не похожим на обыкновенных смертных, – на самом деле я увидел самого обыкновенного старика русского типа, с густыми, нависшими бровями над остро глядящими голубыми глазами, с некоторой барской осанкой в поступи и манере держать свою прямую и крепкую фигуру».

А иногда писателя и вовсе принимали за крестьянина. Сохранилась история, рассказанная общественным деятелем и театральным энтузиастом Николаем Давыдовым. В 1889 году в зале Дворянского собрания города Тулы шли репетиции пьесы «Плоды просвещения» по одноименной комедии Толстого. И, как рассказывал Давыдов, «в одну из репетиций сторож собрания доложил мне, что какой-то мужик… желает непременно видеть меня и требует, чтобы его пустили в залу. «Мы его и гнали уже, да не идет», – добавил сторож. Я побежал вниз в швейцарскую, догадавшись, кто этот… мужик, и через несколько минут ввел в залу, к великой радости участвовавших в пьесе, Льва Николаевича, принятого за «мужика» сторожами ввиду его более чем скромной верхней одежды».

Антон Чехов

На большинстве сохранившихся до наших дней фотографий Антон Чехов запечатлен в галстуке-бабочке, пенсне и с тростью. Однако на самом деле эти аксессуары писатель носил только в зрелом возрасте.

Например, тростью Чехов начал пользоваться только в последние годы жизни – когда ему стало трудно ходить из-за болезни. А пенсне Чехов стал носить постоянно в 37 лет из-за развившегося астигматизма.

В 1897 году Чехов писал из Мелихова: «У меня гостит в настоящее время глазной врач со своими стеклами. Вот уже два месяца, как он подбирает для меня очки. У меня так называемый астигматизм – благодаря которому у меня часто бывает мигрень, и кроме того, еще правый глаз близорукий, а левый дальнозоркий. Видите, какой я калека. Но это я тщательно скрываю и стараюсь казаться бодрым молодым человеком 28 лет, что мне удается очень часто, так как я покупаю дорогие галстуки и душусь Vera-Violetta». Стекла для пенсне Чехов заказывал исключительно дорогие, преимущественно французские. А шнурки писатель постоянно терял и просил многих знакомых их ему присылать.

Несколькими годами ранее Чехов, ожидая аванс от журнала «Русская мысль» за повесть «Палата №  6», полушутливо сообщал петербургскому издателю Алексею Суворину: «Если сегодня возьму денег, то куплю себе шикарную шляпу и летнее пальто. Пора запасаться летним платьем. Шляпу куплю удивительную и вообще намерен франтить».

Однако франтом Чехов был не всегда. На протяжении многих лет в Таганроге и в Москве семья литератора жила в нищете, и даже литературные гонорары Чехова не спасали от безденежья и частой смены квартир.

В ранние студенческие годы, отправляясь на мероприятия и желая быть comme il faut, Чехов не раз брал взаймы у знакомых то сюртук, то фрачную пару. В январе 1884 года, например, вернувшись из Воскресенска со свадьбы знакомого студента, он в свойственной ему манере благодарил однокурсника Савельева:

«Спасибо тебе восьмиэтажное (с чердаком и погребом). Не будь твоего сюртука, я погиб бы от равнодушия женщин!!! Впрочем, ты человек женатый и не понимаешь нас, холостяков. (Вздыхаю.) <…> Еще раз спасибо за сюртук. Желаю, чтобы он у тебя женился и народил множество маленьких сюртучков».

На большинстве ранних фотографий Чехов был запечатлен в одном и том же студенческом сюртучке. Мать писателя Евгения Яковлевна прекрасно шила, однако денег на новые материалы у семьи, как правило, не было, поэтому все вещи берегли, подшивали и штопали. А многие костюмы Чехова впоследствии доставались его младшему брату Михаилу. Потому в коллекциях чеховских музеев хранятся слишком короткие для самого писателя (его рост составлял 186 сантиметров), подшитые демисезонные пальто или кожаный плащ, в котором он отправился на Сахалин и на Восток: после Антона Павловича их носил его брат.

Еще один стереотип об облике писателя появился благодаря его современникам. Например, Иван Бунин вспоминал: «Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто. У него была педантическая любовь к порядку – наследственная, как настойчивость, такая же наследственная, как и наставительность». То же говорил и Александр Куприн: «Никто даже из самых близких людей не видал его небрежно одетым; также не любил он разных домашних вольностей вроде туфель, халатов и тужурок. В восемь – девять часов его уже можно было застать ходящим по кабинету или за письменным столом, как всегда безукоризненно изящно и скромно одетого».

Однако на самом деле халаты Чехов носил. Один из них, в котором писателя сфотографировали в мелиховской комнате сестры Марии Павловны, он приобрел весной 1897 года в Москве, в магазине «М. и И. Мандль» – крупнейшей в России фирмы по производству готового платья. Там трудились высококвалифицированные иностранные закройщики, материалы для изделий фирма закупала также за рубежом. А сами по себе готовые платья стоили куда дешевле созданных на заказ вещей, поэтому одежда от «М. и И. Мандль» быстро завоевала популярность в России.

Впрочем, этот халат Чехов быстро кому-то отдал. И обзавелся новым только в последние два года жизни. «Халата у меня нет; прежний свой халат я кому-то подарил, а кому – не помню, но он мне не нужен, ибо по ночам я не просыпаюсь», – сообщал он в 1902 году жене Ольге Книппер из Ялты.

А свои знаменитые галстуки Чехов стал приобретать в 1890-х годах, когда начал получать более или менее регулярные гонорары от «толстых» журналов, которые платили не построчно, как юмористические журналы и газеты, а полистно. На фотографиях, сделанных после 1892 года, писатель постоянно представал в галстуке-пластроне на шее, а позднее – в модных узких галстуках, которые покупал во Франции. Но, по признанию самого Чехова, завязывать галстуки он не умел: «Я свои дела не умею завязывать и развязывать, как не умею завязывать галстук».

Владимир Маяковский

Владимир Маяковский ценил в одежде комфорт и чистоту, аккуратность. Он привыкал к любимым вещам и мог носить их по несколько лет. В стихотворении «Маруся отравилась» 1927 года поэт заметил:

Можно и кепки,
можно и шляпы,
можно
и перчатки надеть на лапы.
Но нет
на свете
прекрасней одежи,
чем бронза мускулов
и свежесть кожи.

Стиль Маяковского кардинально менялся на протяжении разных периодов его жизни. Исследователь Лариса Колесникова выделила несколько основных этапов формирования стиля поэта.

В футуристический период, который продолжался до 1915 года, Маяковский искал собственное «я» – и потому экспериментировал с внешним видом. Он носил то длинные кудрявые волосы, то взлохмаченную шевелюру; гладко брился – а мог и неожиданно отпустить бороду; начал покупать эффектные шляпы и плащи. В облике поэта сочетались романтизм и эпатаж, и современники часто сравнивали его с анархистом-нигилистом или байроновским поэтом-корсаром.

Маяковский научился разделять повседневный облик и сценический образ. Именно в этот период он начал выступать в своей знаменитой желтой кофте. Софья Шамардина, возлюбленная поэта, вспоминала:

«Его желтая, такого теплого цвета кофта. И другая – черные и желтые полосы. Блестящие сзади брюки, с бахромой. Цилиндр. Руки в карманах. «Я в этой кофте похож на зебру» – это про полосатую кофту – перед зеркалом».

Сам Маяковский в поэме «Облако в штанах» писал: «Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана». За яркой одеждой скрывался на самом деле ранимый и стеснительный юноша. Лиля Брик позднее говорила, что дома, вопреки своему сценическому образу, Маяковский мог быть очень нежным и чутким, о чем посторонним людям догадаться было сложно.

С Лилей Маяковский познакомился в 1915 году, и она быстро взяла работу над имиджем поэта в свои руки: отправила Маяковского к своему дантисту, подбирала ему бабочки и кепи. В этом же году Маяковский и Брик обменялись кольцами. На перстне Лили красовались ее инициалы «Л.Ю.Б.», которые образовывали слово «Люблю», если читать их по кругу. А на перстне Маяковского было выгравировано «МW» – инициалы, которыми он стал помечать практически все свои вещи. А сам перстень Маяковский хранил до конца жизни.

В 1920-х годах Маяковский стал одеваться преимущественно за границей, отдавая предпочтение изделиям фирмы Old England. Большинство вещей он привозил из Парижа. Именно там поэту шили на заказ многочисленные сорочки, там он покупал изделия из кожи: портфели, записные книжки, кошельки. Маяковский предпочитал импортную одежду не потому, что она была более дорогой и «статусной», а потому, что она была качественной и действительно комфортной.

Именно тогда сложился узнаваемый и в наши дни образ Маяковского. Знакомые отмечали элегантность поэта, его умение носить хорошую одежду достойно, без вычурности.

Поэт Александр Жаров писал: «Владимир Маяковский никогда не выделялся кричащими вещами. Он ничего лишнего себе из-за границы не привозил. Привез палку, с которой ходил. Башмаки у него были мягкие на большой подошве без каблука, он ему был не нужен». А поэт и критик Иван Грузинов отмечал: «У Маяковского скромный, но чистый костюм. Полное отсутствие суетливости. Размеренный и спокойный ритм движений».

Неотъемлемыми атрибутами образа Маяковского были:

Трость, без которой поэт не показывался на людях
  • «У него трость в руке. Он не столько ударяет ею по земле, сколько размахивает в воздухе», – вспоминал Юрий Олеша.
Кепки и шляпы
  • Актриса Александра Тоидзе писала: «Никакого украшательства, ни в комнате, ни на нем самом. И вместе с тем какая артистичность! Вглядитесь в его фотопортреты, как например, носил он шляпу. Он знал, если чуточку выше или ниже положенной линии, то выдаст свое неумение».
Хорошая обувь
  • У Маяковского было несколько пар дорогой обуви французской фирмы J.M. Weston, которая и в наши дни шьет обувь на заказ. Лев Никулин вспоминал: «Башмаки из магазина Вестон стояли на видном месте – посередине комнаты. Носки башмаков были подбиты стальными пластинками. Это была прочная, удобная обувь, работы мастеров Вестон на бульваре Мальзерб в Париже.

– Вечная вещь! – Он [Маяковский] указал мне на эти башмаки. – Обратите внимание – вечная вещь! – И с уважением постучал по стальным пластинам. Он любил хорошо сделанные, прочные вещи».

Галстуки
  • «Испытанный способ – украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок желтой ленты. Обвязался. Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке – галстук».

Владимир Маяковский, «Я сам»

Джемперы
  • Художница Елена Семенова писала: «Ни Маяковский, ни Брик никогда не носили «прозодежды». Предпочитали добротные костюмы, вязаные джемперы спортивного стиля, рубашки с очередными модными галстуками».
Папиросы «Герцеговина Флор» и «Северная Пальмира»
  • «Маяковский бросает выкуренную русскую папиросу, закуривает другую и начинает ходить из угла в угол большой меблированной комнаты на Пятой авеню. <…> Вот он – Маяковский! Так же прост и велик, как и сама Советская Россия. Гигантский рост, крепкие плечи, простенький пиджачок, коротко остриженная большая голова и широкая русская ноздря».

Из репортажа газеты «Фрайгайт», Нью-Йорк, 1925 год

Ручки
  • Хорошие ручки были настоящей страстью поэта, даже несмотря на то, что в записных книжках он чаще писал карандашом. Однажды Маяковский привез из Америки две очень дорогие ручки фирмы «Паркер». Одну он подарил художнику Алексею Левину, а другую быстро потерял – и несколько месяцев буквально умолял Левина вернуть подарок. Художник, наконец, сказал, что отдаст ее, только если Маяковский прилюдно попросит его об этом, стоя на коленях. Так поэт и поступил в ходе одного из концертов – и получил желанный «паркер».

Алексей Толстой

Зимой 1908−1909 годов молодой, подающий надежды Алексей Толстой («третий Толстой» – как с легкой руки Ивана Бунина стали называть его) по настоянию Максимилиана Волошина в одночасье изменил свой облик. До знакомства с Волошиным Толстой носил короткую аккуратную бородку с усами и зачесанные наверх чуть волнистые волосы и весь напоминал тогда эдакого юного английского денди.

Волошин же порекомендовал ему иное – прическу «в скобку» на прямой пробор («а ля рюс»), мягкие со стоячим воротником рубашки (напоминающие русские косоворотки). Если раньше Толстой носил или изящное канотье, или цилиндр, то для нового образа Волошин предложил мягкие шляпы с короткими полями.

Глядя на фотографии начала ХХ века, многие не узнают Толстого в его прежнем обличье, настолько приклеился к нему новый образ, в котором он пребывал до конца своих дней.

Алексей Толстой всегда внимательно следил за своим внешним видом. Это касалось и прически, и состояния кожи, и главным образом одежды. К подбору ее он подходит детально и, главное, умел носить одежду и органично в ней выглядеть.

Трепетно Алексей Николаевич относился и к создаваемому им образу «маститого писателя». Однажды Толстой взялся рассуждать, как, по его мнению, должен выглядеть писатель Иван Бунин. Вот как сам Бунин вспоминает советы Толстого: «…следовало бы вам отпустить длинную узкую бородку, длинные усы, носить длинный сюртук, в талию, рубашки голландского полотна с этаким артистически раскинутым воротом, подвязанным большим бантом черного шелка, длинные до плеч волосы на прямой ряд, отрастить чудесные ногти, украсить указательный палец правой руки каким-нибудь загадочным перстнем, курить маленькие гаванские сигаретки, а не пошлые папиросы… Это мошенничество, по-вашему? Да кто ж теперь не мошенничает, так или иначе, между прочим, и наружностью! Ведь вы сами об этом постоянно говорите! И правда – один, видите ли, символист, другой – марксист, третий – футурист, четвертый – будто бы бывший босяк <…> Все мошенничают, дорогой мой!»

Неотъемлемой частью облика Толстого была курительная трубка. Своими трубками писатель очень дорожил, они были предметом его гордости и хвастовства. На страницах «Чукоккалы» сохранились шуточные стихи Василия Немировича-Данченко, написанные в феврале 1916 года на борту парохода, следующего из Норвегии в Англию:

Восплачь Москва, Батум, Верея!
Века несчетные пройдут,
Но даже трубки Алексея
Здесь водолазы не найдут…

С трубкой Алексей Толстой практически не расставался: на многих фотографиях 1930−40-х годов он запечатлен с ней.

Трубки были особым миром привычек – он то курил, то в особой задумчивости сопел в трубку, как это делал один из его героев – доктор кукольных наук Карабас-Барабас.

И, конечно же, трубка была полноправным героем произведений писателя – рассказов, повестей, романов и очерков. Курит Петр Первый, курят многие герои его военных очерках, смачно раскуривает трубку граф Калиостро. Курение трубки для Толстого было важным ритуалом: «Курить лучше трубку, куришь меньше и больше зажигаешь ее, не так отравляешь никотином легкие жженой бумагой. Табак нужно мешать. Хорошо в него класть нарезанные антоновские яблоки. <…> Папирос во время работы не курю – не люблю дуреть от табаку, не люблю много дыму. Курю трубку, которая постоянно гаснет, но доставляет мало изученное удовольствие».

Всю жизнь Алексей Толстой актерствовал, надевая разнообразные маски и рядясь в разные одежды: когда, на его взгляд, того требовали обстоятельства, он надевал на себя маску этакого русского барина, рядясь в меховую шапку и богатую «наследственную» шубу; иной раз прикидывался рубахой-парнем, надевая шутовскую маску и косоворотку; а иногда выступал английским денди в строгом сюртуке, бабочке и цилиндре.

Михаил Пришвин

«1905. Помню, как-то в Петербурге является к нам Михаил Михайлович из заграницы, нарядный и в котелке», – вспоминала встречу с Михаилом Пришвиным его знакомая Мария Введенская, одна из первых выпускниц Бестужевских курсов.

В начале ХХ века Пришвин действительно выглядел как настоящий щеголь, создавал свой образ в соответствии с модными тенденциями эпохи. Писатель предпочитал добротные костюмы, носил тонкие рубашки и галстуки-пластроны. Даже на охоту Пришвин выходил отчасти франтом: в широкополой шляпе и широких брюках, заправленных в высокие сапоги.

Однако на самом деле Пришвин не гнался за лоском или внешней эффектностью. Для него мода была не руководством по созданию имиджа, а еще одной возможностью самовыражения, важной для любого творческого человека. «Царица Мода… без нее жить нельзя. Ты можешь проявить личный вкус лишь в пределах установлений: юбки, штанов, кофт, сюртуков», – записал он в своем дневнике. Пришвин воспринимал моду как голос современной ему культуры: «Смысл и оправдание моды… это то же самое у женщин, что у художника чувство современности».

Воспоминания современников и многочисленные фотографии сохранили по-настоящему привычный Пришвину облик. За городом, где писатель проводил много времени, он чаще носил охотничью куртку до колена или кожаный тулуп, охотничью шляпу, брюки, заправленные в сапоги, а зимой надевал валенки и ушанку. Пришвин предпочитал удобные вещи, которые помогали ему чувствовать себя комфортно на охоте, в путешествиях или вылазках на природу, во время которых писатель делал снимки на свой любимый фотоаппарат Leica.

В зрелые годы Михаил Пришвин не тратил на одежду много денег, покупал лишь самое необходимое, без изысков. Единственным, на чем писатель никогда не экономил, были качественные охотничьи сапоги.

Однако была у Пришвина неизменная, «фирменная» деталь гардероба – «тюбетейка», в которой писателя часто видели его соседи в деревне Дунино: «…хозяин сидел на самодельной переносной скамеечке в выцветшем, со следами смолы, комбинезоне, в сапогах и всегдашней тюбетейке на круглой голове». В этом необычном головном уборе Михаил Пришвин запечатлен на многих фотографиях последних лет. Но на самом деле это были не тюбетейки, а картузы, у которых писатель всегда отрывал козырьки, которые ему мешали.

Фото: Государственный музей истории российской литературы им. В.И. Даля, Москва


Youtube

Новости





























































Поделиться

Youtube