20 октября в Москве состоялся пресс-показ спектакля «Дневник писателя» по мотивам одноименного труда Ф.М. Достоевского. Постановку осуществил «Вахтанговский Практикум» совместно с Национальным открытым чемпионатом творческих компетенций ArtMasters и театром «Школа драматического искусства», режиссёр спектакля – Ася Князева, сценограф – Полина Храменюк, художник по костюмам – Елизавета Холмушина.

Мы привыкли к тому, что по романам Достоевского ставится множество спектаклей в российских и зарубежных театрах, известно и немало экранизаций. Однако о постановке такого сложного публицистического труда, как «Дневник писателя», мне довелось услышать впервые. Сразу подумалось о смелости (а, может, даже дерзости) режиссера и продюсера.

Но прежде чем рассказать о своих впечатлениях от пьесы, следует обратиться к литературному первоисточнику, который послужил основой для постановки.

Блогер XIX века

«Дневник писателя» сам Достоевский называл «отчетом о виденном, слышанном и прочитанном». Автор «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых», «Бесов» и других прославленных романов всегда находился в эпицентре общественно-политической жизни, интересуясь событиями как внутри России, так и за ее пределами.

Роль пассивного читателя актуальной на тот момент периодики (газет и журналов) представлялась ему недостаточной, ему хотелось делиться своими размышлениями с широким кругом читателей.

Это желание он осуществил в «Дневнике писателя», отдельные страницы которого начали публиковаться еще в 1860-х годах в издаваемых им совместно с братом журналах «Время» и «Эпоха». Через несколько лет – в 1873 году – публикации «Дневника» продолжились в еженедельном журнале «Гражданин», а в 1876–1877 и 1880–1881 годах. – он стал выходить самостоятельными ежемесячными выпусками. Большие перерывы в издании «Дневника» были связаны с работой Достоевского над романом «Братья Карамазовы», которая отнимала у него много времени и сил.

В своем «Дневнике» Достоевский использовал практически все публицистические жанры: статьи, очерки, полемические заметки, обзоры, литературные рецензии, отчёты, но предпочтение отдавал фельетонам. Кстати, некоторые сравнивают Достоевского – журналиста и публициста – с блогером, писавшим в доинтернетовскую эпоху, когда единственным средством донесения информации были печатные издания, а обратная связь осуществлялась путем обычной переписки. «Дневник писателя» пользовался огромной популярностью среди его современников: к Достоевскому приходили мешки писем, на которые он старался отвечать с присущей ему тщательностью. Впрочем, письма читателей были самые разные – например, кто-то обращался с просьбами об устройстве на службу или об оказании материальной помощи, кто-то из начинающих авторов просил маститого писателя оценить его рукопись.

Печатались в «Дневнике» и художественные произведения – такие, как «Кроткая», «Сон смешного человека», «Мальчик у Христа на ёлке» и другие.

Достоевского, по его собственному признанию, волновала «бездна тем»: внешняя и внутренняя политика страны, аграрные отношения и земельная собственность, развитие промышленности и торговли, научные открытия и военные действия.

«Лучше уж ошибка в милосердии, чем в казни»

Особенно писателя беспокоил распад семейных связей, тема детства, взаимоотношения «отцов» и «детей», ответственность общества за воспитание подрастающего поколения.

Именно эта тема стала лейтмотивом спектакля «Вахтанговского практикума», в основе которого – 7 историй.

К одной из них – дело крестьянки Корниловой – Достоевский в своем «Дневнике» обращался неоднократно.

Суть истории заключалась в том, что молодая женщина 20-ти лет поссорилась со своим мужем и в отместку ему выбросила из окна его дочь, свою падчерицу, с четвертого этажа. По счастливому стечению обстоятельств девочка осталась и жива, и невредима, но суд приговорил ее мачеху к нескольким годам каторги. При этом служители Фемиды не учли одно важное смягчающее обстоятельство – Корнилова была беременна. Писатель не раз навещал осужденную в тюрьме, общался с надзирателями и адвокатами и все время терзался вопросом, в какую сторону должно склониться правосудие в этом деле: в сторону милосердия или казни (казнью он называл наказание). Ведь на одной чаше весов была судьба ребенка, на другой – судьба беременной женщины и ее будущего ребенка. Чем глубже погружался писатель в обстоятельства этой непростой истории, тем больше склонялся к выводу о необходимости смягчить приговор.

«Всем известно, что женщина во время беременности (да еще первым ребенком) бывает весьма часто даже подвержена иным странным влияниям и впечатлениям, которым странно и фантастично подчиняется ее дух» – писал Достоевский в «Дневнике». А после заключал: «Лучше уж ошибка в милосердии, чем в казни», «Нет, из двух ошибок уж лучше бы выбрать ошибку милосердия».

То ли судьи прислушались к мнению писателя, то ли их тронуло искреннее раскаяние самой виновницы, или два этих обстоятельства совпали, но приговор Корниловой смягчили, выпустив ее из тюрьмы вместе с новорожденным.

Совсем иное отношение было у Достоевского к нашумевшему в то время делу Кронеберга, человека образованного и состоятельного, который жестоко высек свою дочь не просто розгами, а шпицрутенами и сам после этого упал в обморок. А поводом к такому истязанию послужило раздражение отца невинным поступком семилетней девочки, которая всего лишь случайно, а не по злому умыслу, сломала вязальный крючок и посмела съесть «ягодку чернослива».

Оправдательный приговор суда по этому делу возмутил писателя до глубины души: блюстители закона, не вникая в суть проблемы, прислушались к совершенно неубедительным доводам адвокатов, и Кронеберг не понес наказания.

Примечательно, что иск в суд на деспота-отца подали две женщины «из простого звания», как отмечает писатель: дворничиха, которая слышала из окна крики ребенка под розгами, и горничная, служившая в доме Кронеберга и искренне любившая и жалевшая девочку.

Их писатель называет «самыми симпатичными» участниками этой горькой истории.

«Всякий за себя и для себя»

Достоевский никогда не забывал о сословных различиях, и его «Дневник» не исключение.

Например, когда он посещает рождественскую елку в клубе художников, он отмечает про себя, как богато одеты и избалованы некоторые дети, но при этом не забывает о тех, кто ютится в грязных жилищах с пьющими родителями, одет в лохмотья и страдает от лишений.

Яркое свидетельство тому – художественный рассказ, тоже вошедший в «Дневник писателя» и в одноименный спектакль – «Мальчик у Христа на ёлке».

Достоевский представляет этот сюжет как сказку, в которой читатели той поры видели явный намек на тяжелую реальность: мальчик, мама которого умерла в подвале от голода и нищеты, выходит в нарядный, украшенный праздничными огнями город и погибает на холодной улице среди равнодушной толпы.

«Всякий за себя и для себя… все уединяются и обособляются. Эгоизм умерщвляет великодушие», – сокрушался писатель.

«Милые, добрые, честные, куда же вы уходите?»

Еще одна тема, беспокоившая писателя, и нашедшая отражение в спектакле – эпидемия самоубийств среди молодежи. Автор периодически возвращается к этой проблеме на страницах своего «Дневника», пытаясь понять причины такого раннего добровольного ухода из жизни.

Он приводит предсмертные записки молодых людей, на основе которых можно сделать вывод о том, что эти юноши и девушки расстаются с жизнью по легкомыслию, из-за ощущения пустоты своего существования. И каждый делает это по-разному: одна девушка просит отметить ее воскресение (в случае неудавшегося самоубийства) бокалами шампанского, другая прыгает из окна с иконой в руках. Последний случай Достоевский описал в своем рассказе «Кроткая», который вошел в «Дневник». Сам писатель, будучи чрезвычайно религиозным человеком, считал, что все эти самоубийства – плод безверия молодых людей в бессмертие души.

И все же он с большим сочувствием относится к этим неокрепшим душам, преждевременно покинувшим мир по своей воле.

«Милые, добрые, честные (всё это есть у вас!), куда же это вы уходите, отчего вам так мила стала эта темная, глухая могила? Смотрите, на небе яркое весеннее солнце, распустились деревья, а вы устали не живши. Ну как не выть над вами матерям вашим, которые вас растили и так любовались на вас, когда еще вы были младенцами?» – пишет он в своем дневнике.

Смех сквозь слезы

Первый вопрос, который у меня возник перед посещением спектакля, заключался в том, можно ли перевести на сценический язык такое сложное и глубокое публицистическое произведение? Не придавит ли зрителей пессимизм Достоевского, как будто уже навсегда слившийся с его образом и литературным стилем? Однако эти сомнения очень быстро развеялись, поскольку режиссеру и актерам удалось открыть писателя с новой, непривычной стороны, используя особые приемы.

С первых минут действие захватывает своей динамикой, не позволяя зрителю заскучать или отвлечься на посторонние мысли: 7 историй с неожиданными сюжетами, перетекающих одна в другую; 7 актеров, мгновенно перевоплощающихся в разные образы; 7 больших стеклянных окон в основе декораций, которые изображали то карету, то дом, то зал суда. А в целом – это те окна, в которые писатель наблюдал жизнь (так объяснили этот прием постановщики спектакля на пресс-конференции).

Один и тот же актер (Антон Власов) исполняет роли Кронеберга и мужа подсудимой Корниловой, по ходу пьесы мастерски перевоплощаясь в повара, художника и даже собаку.

Анна Карабаева предстает то в образе подсудимой Корниловой, то дочери Кронеберга, то самоубийцы с иконой в руках.

И в таком режиме многозадачности находятся все актеры: Георгий Шимоненко, Руслан Погодин, София Игрушкина, Мария Лисовая, Полина Утукина…

Каждому из них наряду с яркими «сольными» ролями достались и роли в массовке – горничных, гимназисток, богатых дам, попрошаек – словом, жителей того загадочного Петербурга, который мы знаем по произведениям Достоевского.

Сословные различия подчеркивались с помощью костюмов, но в каких-то сценах все актеры надевали большие, до колена валенки, что придавало оттенок озорства происходящему, снижая градус мрачности, присущий творениям автора «Преступления и наказания». Кстати, вопреки сложившимся стереотипам, сам Достоевский любил пошутить в кругу своей семьи, как писала в своих воспоминаниях его жена Анна Сниткина. И постановщики спектакля очень хорошо передали эту черту.

Роль мальчика, умершего в рождественскую ночь, сыграла кукла-марионетка – ее ввели, поскольку «Мальчик у Христа на елке» – единственная придуманная Достоевским история, все остальные были написаны на основе реальных событий. Благодаря этому приему постановщикам спектакля тоже удалось смягчить тяжелую атмосферу рассказа, действие которого в сценической версии происходит как будто понарошку.

И даже в сюжете про самоубийц есть доля иронии, когда одна из героинь читает свою предсмертную записку: «Предпринимаю длинное путешествие. Если самоубийство не удастся, то пусть соберутся все отпраздновать мое воскресение из мертвых с бокалами Клико. А если удастся, то я прошу только, чтоб схоронили меня, вполне убедясь, что я мертвая, потому что совсем неприятно проснуться в гробу под землею. Очень даже не шикарно выйдет!»

Режиссер и актеры разглядели в этом монологе большую долю позерства и легкомыслия – сцена была сыграна именно с таким настроением.

Действие спектакля сопровождалось прекрасной музыкой – и классической, и современной, написанной молодым композитором Иваном Авдеевым, и видеоэффектами, позволяющими разглядеть на большом экране лица исполнителей крупным планом.

Все вместе – режиссура, азартная актерская игра, продуманная до мельчайших деталей сценография, музыка – составили тот волшебный сплав, который делает спектакль одновременно и содержательным, и зрелищным. Он заставляет задуматься над теми вечными вопросами, которые волновали Достоевского и его современников, но не перестают быть актуальными и для нас, его потомков. Наверное, многим зрителям после этой постановки захочется открыть для себя «Дневник писателя», и в этом будет одна из заслуг этого яркой театральной постановки.

Мечта, которая осталась неисполненной

В заключение хочется отметить, что Достоевский не был сторонником прямолинейных решений. Но в его записных книжках он признается, что страстно мечтает о том времени, когда люди, преодолев корыстолюбивые слабости своей натуры, могли бы искренне и простодушно обняться. «Выше этой мысли обняться ничего нет», – пишет Достоевский. Без этой высшей цели автор «Дневника писателя» считал человеческое существование недостойным и бессмысленным, но вместе с тем он прекрасно сознавал неимоверные препятствия на пути к ней: «Я всего только хотел бы, чтоб все мы стали немного получше. Желание самое скромное, но, увы, и самое идеальное».

Фотографии предоставлены PR-cлужбой театра «Вахтанговский практикум»