Могу сказать, что я сама долго входила, вживалась в этот новый для меня мир – жизнь общеобразовательной школы. Опыт работы в средней школе у меня был, но очень короткий – все студенты дирижерско-хорового отдела музыкального училища им. Н.А. Римского-Корсакова должны были проходить педагогическую практику в общеобразовательной школе. И я проходила вместе с моими однокурсниками, и, как теперь понимаю, весьма успешно, потому что наша преподаватель по педпрактике троим из нас предложила в этой школе начать вести после уроков хор в младших классах. Помню, как мы готовились к каждому уроку, составляли подробнейший план, выискивали репертуар. Все это было, но было в 1991–1992 году. С тех пор школьный мир очень изменился, изменился давно. Не могу сказать однозначно, в лучшую или худшую сторону. С моей точки зрения – в худшую, т.к. показателем этого лично для меня является повальное нежелание детей учиться в школе. Причем это нежелание у многих проявляется уже в 5-м классе.
Иногда на своих хоровых репетициях в Школе искусств, где я работаю, я задаю девочкам (а у меня в хоре поют только девочки) вопросы по поводу школ, где они учатся, и большинство из них говорят о школе негативные вещи. Конечно, есть школьные друзья, отдельные учителя, которые нравятся, но общая картина удручает. Огромная нагрузка, большой объем домашних заданий, на выполнение которого дети тратят по нескольку часов каждый день, оставляют минимум времени на дополнительные занятия, хобби, не говоря уже о том, что современные дети практически не гуляют в будние дни. С одной стороны, жизнь проносится с неимоверной скоростью (нужно все успеть!), а в школе она медленно тянется от урока к уроку.
К чему все эти всем известные факты и рассуждения? К тому, что, придя работать в «Унисон»простым учителем музыки, я столкнулась с такой же школьной жизнью – обязательные уроки, домашние задания почти по всем предметам и т.д. и т.п. Но на первом же педагогическом совете поразила главная идея: мы должны работать ради ребенка, именно ребенок – наша главная фигура.
И учитель должен сделать все, чтобы маленькому Человеку было интересно и приятно в нашей образовательной среде, чтобы учеба была не просто обязанностью, а вызывала интерес и желание идти дальше и глубже.
И подумалось мне, что идеи эти, скорее, смахивают на какую-то школьную утопию. Некоторые идеи, как им и положено, отсеивались в процессе работы, что-то внедрялось, что-то не приживалось, что-то предлагали сами дети. Вживалась я в этот мир долго и иногда болезненно для себя. Урок музыки никто в школе никогда не принимал всерьез: музыка – предмет, по которому нет экзамена, он в жизни мало кому пригодится (так рассуждают очень многие дети и родители). В «Унисоне» же именно всем творческим направлениям придается очень большое значение, и это очень радостно! Как дети читают стихи на праздничных вечерах или просто во время традиционного ежедневного поэтического challendge’а, как они здорово рисуют, как создают и оформляют выставки (по биологии)!
У каждого человека должна быть какая-то отдушина, а уж если она есть в школе – это просто прекрасно!
И вот, спустя три года своей работы в «Унисоне», я привела уже теперь в «свою» школу своих двоих детей, двух таких разных подростков. Привела с надеждой и опасением на традиционную пробную неделю. Почти сразу же оба сказали, что они здесь остаются (при том что младшая изначально не хотела переходить в другую школу – в прежней оставалось много друзей).
Думаю, любая мама хочет для своих детей только хорошего или вообще лучшего.
Я тоже хочу для своих детей хорошего: чтобы у них не возникало желания поболеть (отличная причина не идти в школу!), чтобы было о чем поразмышлять и что обсудить после уроков, чтобы формы урока были разными, а не только урок-лекция, урок-закрепление материала, самостоятельная, проверочная или контрольная работа.
Чтобы у учителей школы, где учатся мои дети, было время и желание проводить нестандартные уроки в музейном пространстве, чтобы геометрию мой сын понимал не только как предмет, где нужно зубрить теоремы, совершенно не понимая, зачем это нужно, а видеть ее, эту геометрию, в улицах нашего города, среди стеллажей книг в библиотеке. Чтобы молекула была не просто красивым словом, за которым ничего не видно, а целой выставкой, на которой представлены всевозможные молекулы, созданные руками учеников. Чтобы после физики ребенок говорил, что физика – это не сложно! Чтобы на географии ученики класса не водили указкой по карте, судорожно вспоминая реки России, а играли в «Что? Где? Когда?», демонстрируя знания, которых нет и у некоторых взрослых!
Конечно, есть один очень острый для меня момент, но он, скорее, связан с моими личными качествами: моя гиперответственность всегда создавала мне внутренние проблемы. Очень мне становилось неуютно, когда я представляла себе, как мне говорят что-то неприятное про моих детей мои коллеги. А куда же в школе без этого «неприятного»! Мои дети – обычные дети, не вундеркинды, со своими достоинствами и недостатками, в чем-то способные, в чем-то не очень. И, переводя их из одной школы в другую, в «Унисон», я понимала, что обойти все острые углы невозможно. Пережить «позор», который я переживала, слыша объективные оценки, помогла одна унисоновская традиция, очень важная для меня как для мамы.
Это письма, которые получают родители в конце каждого полугодия, где собраны краткие характеристики почти от всех педагогов, учтены достижения и, наоборот, возникшие проблемы.
В этом первом в моей жизни «зимнем письме» я прочитала то, что очень помогло мне проще относиться ко всему, что так меня беспокоило: во вступлении классный руководитель написал, что и всем учителям непросто мне преподносить информацию. И когда я поняла, что неловко не только мне, что все педагоги проявляют максимум такта и деликатности, что я никогда не услышу ничего резко негативного, что каждый учитель будет бороться за моего ребенка, за его интерес, за его желание учиться, просто за то, чтобы это желание было, чтобы были успехи, вот тогда меня, как говорится, «отпустило». Все это подтверждалось в течение второго полугодия не просто словами, а делами.
Думаю, что все, кто читают меня, в той или иной степени имеют отношение к педагогике и знают, что именно у педагогов меньше всего времени остается на своих собственных, родных детей. Что часто мы, учителя, и на своих детей смотрим по-учительски, что хотим помочь в учебе больше, чем в создании ощущения радости просто от того, что мы живем.
Доверив своих детей «Унисону», поверив, что именно здесь им будет радостно учиться, что и здесь они найдут хороших друзей, единомышленников, я сама стала по-другому смотреть на свои отношения с детьми.
Когда на мой вопрос, нужно ли в чем-то помочь с учебой (ребенок что-то не понял), мне оба отвечают отказом, уверенно аргументируя, что: »Я спрошу у Дмитрия Вячеславовича (Олега Вадимовича, Павла Владимировича, Ольги Олеговны и т.д.) и он (она) мне объяснит», я испытываю уверенность, что именно так оно и будет. Эта уверенность дает именно то, чего мне так не хватало последние школьные годы моих детей – оптимизм и возможность испытывать не беспокойство, а радость.
Даже отсутствие хороших оценок в «Унисоне» не лишает учителей надежды и веры в ученика: веры в хорошие качества, в то, что все плохое – временно, что все трудности можно преодолеть, если только пожелать.
Я живу с уверенностью, что в школе, где учатся сейчас мои дети, их никто не будет обижать, что никому в «Унисоне» не грозит травля и злые насмешки, что всегда рядом будут люди-защитники (как учителя, так и старшие ребята). И не потому, что я там работаю, а потому, что это тот самый «химический состав» школы, который создавался годами, выкристаллизовывался, что работа над улучшением школы не прекращается, потому что в школе работают те люди, для которых на первом месте стоит ребенок – с его внутренним миром, с его недостатками и достоинствами, с его особенностями воспитания, с его талантами, с его неудачами и победами.
Я не могу себе представить идеальную школу.
Мне кажется, что идеальная школа невозможна в принципе просто потому, что у всех идеалы разные.
Школа «Унисон» – это маленький мир со своими правилами и традициями, очень теплый и уютный. Не все в этом мире приживаются, кому-то не нужна та творческая атмосфера, царящая здесь, где нет больших коридоров, по которым вечно кто-то носится, где после уроков можно посидеть и просто попить чай, разговаривая на абсолютно разные темы, где на стенах развешаны работы учеников, оформленные так, как будто это шедевры всемирно известного музея, где можно подкачаться на турнике или попеть песни под гитару или под рояль, которому уже больше 100 лет. Кому-то нужны строгие рамки, школьная форма и родительские собрания – здесь этого нет. Зато каждый родитель может обратиться со своими вопросами и опасениями к любому учителю не в тот день, который отвела для этого школа, а в любой, когда в этом возникнет необходимость, и в ответ он получит понимание и желание помочь. Родители вместе с учителями будут разрабатывать «план спасения» или «план, определяющий направления ближайшего развития согласно поставленных перед ребенком задач»– это уж кому что нужно на определенном этапе.
Можно ли совместить маму и учителя так, чтобы родные дети не запутались, когда им как относиться к маме-учителю? Знаю, что это очень сложно. Я сама –дочь таких родителей-учителей. Знаю, что для любого ребенка это целое испытание – учиться у собственных родителей, когда ты самых родных людей должен называть по имени-отчеству («чтобы не выделяться»), когда к тебе предъявляют повышенные требования («чтобы никто из чужих детей не почувствовал поблажки – да здравствует справедливость!»). Когда я, уже взрослый человек, спросила своего папу, за что мне было уготовано это в детстве (я занималась в хоровой студии своих родителей с 5 до 14 лет), он ответил, что просто это был самый лучший вариант – такого хорошего музыкального образования в то время и в том месте я бы нигде не получила. Но это – будущая специальность. В средней школе не получают профессию, да и времена изменились – мир стал свободнее. И это самое главное – надо любить своих детей, любить любыми, хотя подчас это ужасно сложно, принимать с радостью и быть благодарным за то, что они есть.
И чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что самая сложная профессия – быть родителем.
Не каждому учителю суждено быть родителем, но каждый родитель в чем-то – учитель.
