Эта новость настигла меня, когда я выходил с урока литературы по рассказу Андрея Платонова «Юшка». Помните? Тот самый, где непохожего на других односельчанина обижают, издеваются над ним и в конце убивают. Просто потому, что он трагически отличается от остальных. Просто потому, что он не отвечает соседям бранью и кулаками, и именно это вызывает в них еще большее остервенение. Если не помните, очень рекомендую этот рассказ перечитать.
Так вот, мы вышли из класса, где говорили о любви, о боли, праве на инакость, принятии другого, о способах выйти из животного состояния. И тут я услышал о трагедии человека, которому его ближние дали издевательскую кличку Пюрешка.
Такое совпадение показалось мне настолько невероятным и выспренне-литературным, что повергло меня в состояние настоящего шока, в прямом смысле этого слова. Такого ведь не бывает! Такого просто не может быть! А вот оказалось – бывает. Только не в книжках, а в нашей с вами жизни.
И вот уже привычно катится обсуждение: недоглядели, посадить виновных, решить на местах. И в очередной раз приходится оговариваться: ни в коем случае нельзя оправдывать преступление, но снова и снова мы должны искать его причину.
Просто представьте себе этого одинокого мальчика, записывающего в дневник имена своих обидчиков и способы издевательств, которые он узнал на себе. Представьте и ужаснитесь. Сколько жертв еще надо принести ненасытному Ваалу, чтобы настало пробуждение? Чтобы мы очнулись и ужаснулись собственному настоящему?
Просто представьте себе этого одинокого мальчика, записывающего в дневник имена своих обидчиков и способы издевательств, которые он узнал на себе.
Представьте и ужаснитесь. Как случилось, что не нашлось ни одного человека, с которым он мог бы просто поговорить? К кому ему следовало обращаться? Ко взрослым, твердящим «мужик должен уметь постоять за себя»? К учителям, бьющимся в припадках педагогической неврастении? К одноклассникам, доведенным взрослыми до скотского состояния травли себе подобного? Да-да, именно взрослыми.
Теми самыми, придумавшими омерзительную нацистскую мантру «дети вообще очень жестоки». Оправдывающими этим все собственные низости. Теми самыми, научившими детей этой жестокости. Теми самыми, вспоминающими бесконечно в подтверждение своих слов «Повелителя мух», не понимая, что способы человеческого общения, которыми пользуются в этом романе дети, предложены именно взрослыми. Теми, кто отгораживается раз за разом отговорками «это глубокая провинция, это плохая учительница, это окружение» – как будто не мы сами являемся этим окружением. Вот и теперь звучит уже во всю мощь взрослого рыка: «Это же коррекционный класс...» А параллельно, само собой, озвучиваются такие привычные принципы зоны: жаловаться стыдно, нужно разбираться самому, стукачам не место в наших рядах.
Отговорки помогают нам пережить липкий страх. Это не мы, это не про нас. Мы-то проскочим. Да и что тут поделать, решения ведь нет.
А ведь правда, простого законодательного или полицейского решения тут нет. А есть только сложное – человеческое.
Вот такое:
Признать право человека защищать себя любыми законными способами. Холить и лелеять это право, поддерживать его, раз за разом напоминать себе и детям, что нет ничего ценнее личности и ее свободы.
Нужно прекратить предлагать себе и детям простые решения любых проблем, раз и навсегда перестать транслировать, что все просто. Все сложно, это и есть жизнь.
Создать системы защиты. Главная из которых называется «взрослые» – настоящие взрослые, готовые услышать, поддержать и понять, а вовсе не те, которые шипят через губу вечное «разбирайтесь сами». Человек должен знать, когда и куда обращаться в случае опасности. И он должен уметь распознать опасность, не принимая ее за норму. То есть понимать: это ненормально, если кто-то делает мою жизнь невыносимой. Вне зависимости от возраста и положения.
Не уставать усложнять: прекратить предлагать себе и детям простые решения любых проблем, простые ответы на любые вопросы, раз и навсегда перестать транслировать, что все просто. Все сложно, это и есть жизнь. Мы сомневаемся, пересматриваем решения, меняем собственное мнение. Травля всегда связана с простейшими, почти животными представлениями о мире: свой – чужой, хороший – плохой, наш – не наш. Истошный племенной вопль «Ату его!» может возникнуть только в стаде. Даже если это стадо для услады слуха называется коллективом. Как только слышится «мы все должны» (любить/ненавидеть/хотеть/понимать) – самое время заподозрить неладное. Не может быть в отношении к человеку никакого «мы».
Учиться сомневаться и проверять любую догму. И великая литература нам в помощь – только не стала бы она средством манипуляции, как это бывает.
Приучить себя думать, не переставая думать о том, как сделать жизнь – свою и наших детей – хотя бы самую малость более защищенной и осознанной.
Вышли из гоголевской шинели, говорите? Так это не про нас. Это про Достоевского с Чеховым. А нас занесла судьба на другую планету. Впрочем нет, не судьба – сами переселились. И даже вовсю обжились уже. И о возвращении домой вспоминаем только в анекдотах или когда очередная досадная неприятность потревожит наш покой.
Юшка, Пюрешка, Макарошка. Кто поймет их, кто защитит?
Нет им защиты. Мы далеко. Мы заняты обсуждением.
Миллионы им имя.
