Следственные органы СКР по Челябинской области расследуют два уголовных дела по фактам изнасилования воспитанников детского дома, расположенного в одном из районов региона. В Брянской области расследуется уголовное дело о преступлениях против половой неприкосновенности двух воспитанниц школы-интерната. В конце марта школьница из пневматического пистолета ранила несколько детей в Кургане. Уполномоченный по правам ребенка при президенте РФ Анна Кузнецова, вернувшись из Кемерово, рассказала, что, по ее мнению, необходимо изменить для повышения безопасности детей в школах и домах-интернатах.

— Вы только что вернулись из Кемерово. Что вы там увидели?

— В торговом центре «Зимняя вишня» еще ведутся работы, пожарные разбирают завалы. Потом мы отправились на заседание штаба, дважды ездила к мальчику Сереже (наиболее тяжелый из пострадавших в результате пожара в ТЦ 25 марта, 11 лет) в больницу. Этого мальчика вытолкнул из окна, скорее всего, отец. Мальчик спасся, родители и младшая сестра погибли. Поговорила с бабушкой мальчика. Мы вместе плакали и говорили о том, сколько сил теперь нужно, чтобы пережить все это. Также встретилась с сотрудницей аппарата уполномоченного по правам ребенка в Кемеровской области Любовью Гвоздковой. В тот день она вывела десять детей из горящего торгового центра. Сегодня наша задача — объединиться ради помощи людям.

— Какие причины трагедии вы для себя выделили?

— Эти причины выделяю не только я, они налицо, видны многим: это прежде всего халатность и непонимание той огромной ответственности, которая возложена на каждого человека, от которого зависит безопасность большого количества людей. Конечно, позже будет дана правовая оценка действиям каждого причастного лица.

— Таких торговых центров в России несколько тысяч. В последние годы они стали одним из самых популярных мест для проведения досуга: там магазины, кинотеатры, игровые центры для детей, туда ходят семьями, проводят много времени подростки. Каковы шансы, что история не повторится?

— Здесь необходимы меры точные, быстрые и правильные. Безопасность людей, взрослых и детей — это безусловный приоритет. Очень важно внимательно относиться к безопасности в торговых центрах, как она выстроена, кто их проверяет. Вернувшись на прошлой неделе из Брянска (в интернате в городе Жуковка расследуется преступление сексуального характера в отношении воспитанниц), я поняла, что даже проверки нужно порой проверять. В Брянске нам были представлены совершенно «пустые» документы, сделанные формально, абсолютно бессодержательные. К примеру, документы, в которых детям-сиротам давались рекомендации провести переговоры с родителями. В Кемерово мы увидели, что формальное отношение к обязанностям может стоить жизни. Никогда не лишне перепроверить и посмотреть. Конечно, точные детали ситуации будут потом. Но самое главное, чтобы была оказана помощь людям сейчас, в этой ситуации.

— Вы заявили о необходимости создания единого центра психологической помощи — телефона, по которому пострадавшие смогут обратиться к психологу.

— Единый центр психологической помощи в Кемерово сформирован по нашей инициативе и уже начал работу. Также достигнута договоренность по его координации с директором Института имени В. П. Сербского Зурабом Кекелидзе. На базе центра «Здоровье и развитие личности» функционирует единый телефон, по которому квалифицированные психологи работают с обратившимися, с детьми, взрослыми, и в случае необходимости направляют их к профильным специалистам.

— В Кемерово вы сказали, что для предотвращения таких чрезвычайных происшествий нужна система общественного контроля. В чем она должна заключаться?

— Такая система может быть создана с участием общественных палат. Этот вопрос мы уже обсудили с председателем Общественной палаты РФ Валерием Фадеевым, который сообщил, что в данный момент создана группа по проработке этого вопроса и на следующей неделе появится концепция. Например, в Татарстане с целью общественного контроля создано специальное приложение для телефонов.

— Накануне поездки в Кемерово вы вернулись из Курганской области, где семиклассница в школе открыла стрельбу из пневматического пистолета по другим ученикам. Чем эта ситуация отличается от поножовщины в пермской школе, когда двое подростков ранили учителя и 14 четвероклассников, или недавнего случая, когда в Улан-Удэ ученик девятого класса напал с топором на семиклассников?

— Пока еще нет результатов следствия, и мы не можем сравнить степень меры ответственности участников и всех причастных. Но мы знакомились с делами, проводили проверку учреждений, встречи и беседы с родителями, в том числе с родителями нападавших девочек, педагогами. Были выявлены массовые нарушения не только в ведении документации, но и в ее содержательной части. В этой школе в 2015 году был суицид. По результатам прокурорской проверки причиной стала некомпетентность психолога. Но никакой реакции от школы не последовало. Более того, когда там приняли на работу следующего психолога, то даже не спросили у него справку о судимости, у него также отсутствовало высшее образование.

Есть регламенты взаимодействия с ведомствами: что положено предпринять в случае девиантного, деструктивного поведения, как нужно работать с комиссией по делам несовершеннолетних, с другими ведомствами и структурами. Регламенты есть, но не исполняются. Например, положены проведение мониторинга, анкетирования учащихся, изучение ряда параметров. Мы запросили результаты этого тестирования, но в школе нам никто ничего дать не смог.

В Брянске, например, тоже выявлена проблема с кадрами, именно психологическими. Но мы понимаем, что, даже если сейчас законодательно увеличим количество штатных единиц психологов, то есть будет не один психолог на 500 человек, как сейчас, мы не найдем столько специалистов в этой сфере, сколько требуется. А те, что есть, не могут выполнить весь объем работ, который на них возлагается: это диагностика, мониторинг большого числа детей, работа с профориентацией, с трудными случаями, с агрессией, с конфликтами, а также работа по индивидуальным программам, с семьей.

— Из-за чего эта проблема? Нет достаточного количества психологов, выпускников вузов?

— Концепция психологической помощи Минобрнауки разработана и, надеюсь, будет воплощаться. Какими ресурсами и как конкретно в регионах — это вопрос практики и мотивации, задач, которые ставят перед собой руководитель учреждения, руководители курирующего ведомства. Можно много раз кричать слово «психолог», но это не улучшит климат в детском коллективе и не сгладит проблемы. Важно выстроить комплексную работу.

— В Бурятии и Пермском крае тоже недоработка психологов?

— Я бы не сводила все проблемы в школах к проблеме нехватки психологов. Эта тема шире: это тема воспитательной функции школы, семьи — вообще всего пространства, которое окружает ребенка. Это и интернет-активность, то информационное поле, которое окружает ребенка, доступность дополнительного образования. Школа одна из первых сталкивается с современными вызовами. Случай в Ивантеевке (где в сентябре 2017 года подросток открыл стрельбу из пневматического ружья), безусловно, очень встревожил всех. Многие эксперты начали говорить о мерах, которые необходимо предпринять. Но я бы предостерегла от скоропалительных «галочных» мер. В конце прошлого года мы договорились с Санкт-Петербургским государственным университетом о проведении серьезного фундаментального исследования. Изучены уголовные дела, много документации, сейчас запускается основной этап исследований, будут изучаться особенности деструктивного поведения детей и подростков. Когда мы получим данные, тогда сможем более точно сказать о необходимых мерах.

Сейчас мы работаем с Минобрнауки над программой «Семьеведение», мы уже практически на финишной прямой. Это будут «уроки семейного счастья». Мы сейчас думаем о том, чтобы, не перегружая программу, ввести вопросы о семейных ценностях в учебную программу, думаем, как их можно правильно подавать и учить детей создавать свою семью, разрешать конфликты. Будет ли это факультатив или модули в уже существующих образовательных программах, мы будем говорить на конференции, к которой сейчас готовимся с Российской академией образования.

— В проверенных учреждениях какие недостатки в системе доступа в школы и охраны учеников вы увидели?

— Конечно, есть регламент и требования к охране. Но в Брянске, например, на входе в интернат в качестве сотрудников охраны работают две бабушки, профессия одной из них — портной, а паспорт безопасности учреждения был составлен лишь в феврале 2018 года. Профильные ведомства должны круглосуточно нести ответственность за безопасность детей. Конечно, нельзя вдаваться в крайности и делать из школы бункеры, выстраивать сложные степени защиты. Необходимо найти золотую середину.

Не так давно в Улан-Удэ мы выявили проблему: на территории школ присутствовали осужденные лица, которые направлены в образовательные учреждения на исправительные работы. В результате чего мы направили соответствующие обращения, Министерством юстиции России и Федеральной службы исполнения наказаний РФ приняты решения об исключении практики направления осужденных для отбывания наказаний в виде исправительных и обязательных работ на объекты образования, воспитания и развития несовершеннолетних.

— В зарубежных странах есть инструкции по действиям педагогов в чрезвычайных ситуациях. Например, пришел человек с оружием, нужно запереть класс, спрятаться под парты и т. д. Вы изучали рекомендации для учителей?

— Вы наступили на больную проблему. Например, методические рекомендации по организации деятельности классного руководителя в общеобразовательных учреждениях не обновлялись более десяти лет. Школа первой оказывается перед лицом новых современных вызовов и, естественно, должна работать на опережение. А мы видим, что даже догонять не успеваем. Педагоги сейчас оказываются перед лицом «кибербуллинга», то есть травли в интернете, ситуаций с насилием, когда все снимают на камеру, а потом выкладывают в сеть. Все это требует специальных методических разработок, как правильно себя вести.

Я считаю, можно было бы все предотвратить. К примеру, из трех имеющихся в Брянской области школ-интернатов для детей-сирот брянская школа лидирует по количеству самовольных уходов воспитанников. Находясь в самовольном уходе, воспитанники не только употребляют алкоголь и психоактивные вещества, совершают правонарушения и преступления, но и становятся жертвами преступлений. В учреждении зафиксированы неоднократные суицидальные попытки детей, факт беременности и случай смерти ребенка на территории организации после вдыхания им токсичных паров. Сейчас по ряду эпизодов работают следственные органы региона.

— Работаете ли вы с МЧС после случаев в Перми, Улан-Удэ, Кургане? Будет ли анализ ситуации с МЧС после Кемерово?

— Были предложения по изменению уроков ОБЖ, необходимо совершенствовать навыки школьников по безопасности. Я возглавляю попечительский совет Центра поиска пропавших людей. Там уже разработаны интересные программы по обучению и детей, и родителей. Что нужно делать, если ты потерялся? Нужно знать, куда ты можешь обратиться. Например, Сбербанк провел целую образовательную программу — ты можешь прийти в Сбербанк, и тебе помогут. Такие находки и должны стать достоянием наших детей.

— Вы проверяли интернаты для детей в Челябинской и Брянской областях, откуда поступила информация о регулярных случаях педофилии. Каковы итоги проверок?

— Как показывает практика, там, где есть инциденты с педофилией, есть масштабные грубейшие нарушения всех порядков. Это системный сбой, это попустительство по всем статьям. Это было видно в Брянске. Был аналогичный случай в Петербурге в 2017 году. Когда мы выезжаем в учреждение, в котором произошел инцидент, мы проверяем не только информацию о нем, но все, чтобы посмотреть на систему в целом. Если посмотреть Челябинск, там более 30 нарушений закона. Например, по защите прав на охрану здоровья и безопасности воспитанников, имущественных прав. Кроме того, некоторые организации осуществляют свою деятельность с нарушениями трудового и лицензированного законодательства. Это всегда вопрос профпригодности руководства.

— По данным СМИ, в челябинский интернат вернулись воспитатели, которые, как говорят опекуны, были замешаны в преступлении против детей.

— Это неверная информация. Их не уволили, но никто из тех, к кому были вопросы, не вернулся к своей непосредственной работе с детьми.

— Вы разговаривали с мальчиками, которые рассказали о преступлениях в челябинском интернате? С их опекунами?

— В Челябинске мы разговаривали с детьми, с их родителями. Они очень тревожатся, они вообще не знали, кому верить. Мы пообещали, что постараемся ответить на любой их вопрос, отреагировать на любое их сообщение о давлении. Никакое давление на этих родителей не допустимо: семьям еще жить в этом городе, в этом регионе.

— Как дети в интернатах могут обезопасить сами себя, кого попросить о защите?

— Представители прокуратуры рассказывали, что беседовали с детьми. Конечно, мы понимаем, что какого-то искреннего разговора так не может состояться. Когда приходят представители власти, достаточно непросто наладить сразу отношения, потому что дети достаточно тревожные, они не знают, куда может пойти эта информация, не выйдет ли она им боком. Я считаю, что позиция разумной открытости учреждения, взаимодействие с общественными организациями, с волонтерами, с наставниками должны повлиять положительно на эту ситуацию. У ребенка рядом должен быть человек, друг, педагог, тренер, который бы играл для него ключевую роль. Сейчас я рассказываю про конкретного молодого человека, с которым мы познакомились в детском доме и у которого сейчас все хорошо. Я спрашивала его, как сложилась жизнь у других его товарищей. К сожалению, многие выбрали неверный путь. Я спросила, как же он смог справиться с проблемами и выбрать нужное направление в жизни. Оказалось, он встретил тренера по борьбе и пошел по его стопам, сам стал тренером, сейчас работает.

— Были ли в учреждениях, которые вы проверяли, стенды для детей с телефонами, по которым можно обратиться в опасных ситуациях, при противоправных действиях?

— Там все завешено стендами. Там и антитеррористическая, и антинаркотическая безопасность. Но, честно говоря, я не считаю, что стенды — это эффективный ход.

Конечно, ни один закон, даже самый совершенный, не схватит за руку, не будет такой меры придумано, которая бы остановила нарушителя. Всегда кажется, что есть безнаказанность, ощущение, что никто никогда не узнает, что что-то произошло. Наши специалисты, когда говорили с детьми в брянском интернате, спрашивали, что хорошего за последний год им запомнилось. Ребята ответили, что это тот момент, когда они с педагогами на выпускном вместе выпивали.

— Обращаются ли дети в прокуратуру или к уполномоченному по правам ребенка в своем регионе?

— Да, конечно, в аппарат уполномоченного обращаются дети из разных регионов, у нас есть официальная статистика: в 2017 году было более 200 обращений. Но дети мне пишут и в социальных сетях. Оттуда я черпаю многие истории и проверяю каждое обращение, если пишет ребенок.

— Уже после проверок вы контролируете, что дальше происходит в этом учреждении?

— Однозначно отслеживаем. Каждый раз после проверки учреждений мы сообщаем о проблеме губернатору, указываем сроки и даты по исполнению тех или иных решений. Например, сейчас мы готовим итоги проверки по Брянску, которая была проведена буквально в выходные. За исполнением каждого из принятых нами пунктов мы следим. Сейчас в Брянской области обещали выделить значительную сумму на реконструкцию учреждения, я рада, что эти решения приняты губернатором. Я также уверена, что рассмотрят вопросы о профпригодности ряда сотрудников, в том числе которые занимали руководящие должности. Но самое главное, чтобы были устранены те нарушения, которые действительно есть.