Не секрет, что победителем «битвы за будущее» станет тот, кто будет иметь в своём распоряжении наибольшее количество максимально развитых мозгов — учёных, инженеров, технологов, педагогов, представителей самых разных отраслей человеческой цивилизации. Наряду с уже укоренившимся понятием «хай-тек» в употребление всё больше входит термин «хай-хьюм» (high-hum — высокие гуманитарные технологии). Им обозначается совокупность знаний, духовных и культурных ценностей, а также методов передачи информации, организующих людей и побуждающих их к определённой коллективной деятельности. Что делается в России в этой сфере, к какой именно системе образования должны мы стремиться? Об этом EADaily беседует с методологом Юрием Сергеевым (член наблюдательного совета Института Шифферса), специализирующемся на внедрении новых гуманитарных технологий.

– Юрий, скажите два слова о себе…

– В контексте этого интервью важно обратить внимание на следующие аспекты моей биграфии. Я являюсь «адептом» системно-мыследеятельностного подхода, разработанного Георгием Петровичем Щедровицким. Это российская уникальная школа методологии, которая показала свою эффективность в различных сферах. Мой профессиональный опыт включает следующие этапы. Во-первых, это разработка и апробация новых образовательных технологий в рамках научной работы НИИ, роль — научный сотрудник. Во-вторых, управленческий и стратегический консалтинг государственных структур и промышленных корпораций (таких как РУСГИДРО, РЖД, КЭР-ХОЛДИНГ, РОССЕТИ). В третьих, мониторинг исполнения правительством указов и поручений президента, в том числе в сфере образования. В пятых, опыт анализа передовых западных образовательных гуманитарных технологий. За последние пять лет мы с коллегами фактически сумели внедрить в практику передовую технологию обучения старшеклассников работе в инженерно-конструкторских проектах.

– А что вообще представляют из себя современные образовательные технологии?

– Начнём с того, что образование сегодня является одной из тех тем, вокруг которых разворачиваются наиболее яростные дискуссии — по остроте не уступающие спорам вокруг политики и футбола. Тем не менее, несмотря на безусловную важность таких вопросов как ЕГЭ, зарплаты учителей, строительство новых школ, основное «ядро» темы (то, что определяет реальное качество образования) практически не попадает в поле общественного обсуждения. Более того, это «ядро» также практически не представлено в управленческой повестке развития образования.

– Вы можете разъяснить, в чём заключается суть упоминаемого вами «ядра»?

– Я веду речь о гуманитарных образовательных технологиях. Их важность я хочу пояснить посредством примера из другой отрасли. Сейчас важнейшим источником дохода нашего государства является его нефтяная промышленность. И когда мы обсуждаем ситуацию в этой сфере, то понимаем, что все определяется тем, может ли отдельно взятая страна добывать сложноизвлекаемые запасы нефти (сланцевой, битуминозной), вести разработки на шельфе. Есть ли у отдельно взятого государства необходимые для этого технологии? С некоторых пор в гуманитарной сфере всё очень похоже. Уровень развития гуманитарных практик сегодня вполне позволяют включить ученика-старшеклассника в проведение исследований на научном «фронтире», позволить ему участвовать в совершении научных открытий. Это теперь вполне возможно. Причём школьник способен принимать активное участие в работе, а не выступать в роли статиста, как это нередко бывает с аспирантами и лаборантами в наших научных организациях. А теперь представим себе: что старшеклассник c подобным опытом будет способен сделать, когда он достигнет возраста, в котором в России принято «официально заниматься наукой»?

– Да, впечатляет…

– Приведём другой пример. Мы имели опыт работы с гуманитарной методикой, автор которой научился выявлять нацистские молодёжные группировки — и, далее, за счет специальной (кстати, не очень продолжительной по времени) работы «переключать» их из стиля жизни «нациков» в военно-патриотические сообщества. То есть, перенаправлять жизненную трассу молодых людей из тюремного направления в вектор службы в специальных военных подразделениях. Достигнуть такого эффекта получается за счет «особого» обсуждения с ними истории и передачи «особого понимания» современной общественно-политической ситуации.

– Возникает вопрос, почему такую задачу нельзя решить в рамках школьных курсов истории и обществознания?

– Да, этот вопрос совершенно закономерный. Что мешает включить школьников в реальную исследовательскую, конструкторскую, проектную работу в старших классах — с учётом того, что это уже возможно делать, что есть люди, которые умеют это делать? Проблема состоит в том, что такие решения пока не технологизированы. То есть, они не могут тиражироваться в системе образования, поскольку обычно ими владеют небольшие группы разработчиков. Более того, действующая государственная система образования никак, увы, не способствует внедрению и тиражированию современных гуманитарных технологий. С этой точки зрения ситуацию в образовании можно охарактеризовать следующим образом. Есть множество указов и поручений президента, наиболее важные из которых задают счётные показатели развития системы. К ним, в первую очередь, относятся указы, требующие вывести зарплаты педагогов до среднерегионального уровня, ликвидировать очереди в детские сады, охватить определённый процент детей дополнительным образованием и т. п. Большая часть усилий направлена на достижение этих показателей — поскольку контроль исполнения указов и поручений президента ведётся достаточно жестко. Достижение счётных показателей — это, с одной стороны, латание «дыр», которые накопились за прошедшие годы, с другой — рост и расширение существующей системы. Безусловно это необходимо делать, но нам остро не хватает качественного скачка в развитии системы.

– Почему же не получается совершить этот скачок?

– Тут важно понимать, что значительная часть того, что делается в нашей системе образования — типичный фиктивно-демонстративный продукт. В первую очередь, это относится к задачам, которые призваны развивать содержание образования. Например, в ответ на жалобы работодателей о том, что вузы готовят некачественных работников, были созданы образовательные кластеры. Наше исследование результатов их деятельности, проводившееся на примере одного из регионов, показало, что кластеры созданы, связь с работодателями выстроена, задачи выполнены. Тем не менее, в стратегии развития нефтяной промышленности региона на следующие пять лет зафиксированы, относительно системы образования, те же самые проблемы, которые вроде бы уже были «решены» за счёт кластеров. Мы опросили работодателей и преподавателей вузов. Выяснилось, что связь с предприятиями существует преимущественно на бумаге. А из-за необходимости повысить зарплату до среднерегиональной вузы сократили персонал и загрузили оставшихся преподавателей аудиторными часами, плюс выросла отчётность. В результате, те, кто ранее по личной инициативе старался выстраивать связи с промышленностью, теперь физически не имеют на это времени.

– Да, невесело…

– Ещё один пример механизма, который в значительной части работает вхолостую — это система повышения квалификации. Согласно законодательству, педагоги обязаны раз в несколько лет проходить через процедуру повышения квалификации. Казалось бы, это и есть необходимый механизм развития образования, через него должны транслироваться новые практики и технологии. Но поскольку организации, повышающие квалификацию, заинтересованы в том, чтобы к ним и в дальнейшем направляли учителей, они выдают «корочки» всем, кто пришёл — независимо от результата обучения. К сожалению, процессы оптимизации и бюрократизации вытеснили из «системной», прошу прощения за тавтологию, системы образования коллективы, которые были способны создавать опережающие решения. Несколько лет потребовалось, чтобы коллективы перегруппировались, и сейчас очень многие одарённые педагоги работают в федеральных «несистемных» проектах, таких как «Месторождение талантов», «Сириус», «Иннопрактика», «Кванториумы», «Лифт в будущее», ЦМИТы. Конечно, это очень хорошо, что появились статусные площадки, на которых стало возможным представить лучшие разработки. Но проблема создания гуманитарных технологий и их тиражирования всё равно не решена.

– Сложны ли современные гуманитарные технологии?

– Да, и очень. Их можно сравнить с передовыми технологиями в сфере добычи нефти. Сейчас, для того, чтобы разрабатывать сложное месторождение, недостаточно купить «железки» и их установить. Месторождения уникальные, каждый раз требуется индивидуальная разработка решений. И если у компании есть бюджет, но нет людей, способных провести исследования и разработать такие решения, то самое современное оборудование окажется бесполезным. В технической сфере важнейшее значение начинают приобретать люди. В гуманитарной технологии всё то же самое, но «железки» отсутствуют. Вся технология «живёт» в людях. Уровень сложности не позволяет написать учебник и распространять технологию через тираж книги или даже через чтение лекций, как это устроено в рамках курсов повышения квалификации. Необходима живая передача с демонстрацией способов работы, требуется авторское сопровождение процесса внедрения, особая юридическая схема защиты права собственности авторов на гуманитарную технологию, особая финансовая схема, поощряющая тех, кто начинает применять эту технологию в своей работе. Кстати, российское патентное право не позволяет защищать гуманитарные разработки — и это отдельная сложнейшая проблема. Необходима разработка особой финансовой схемы: поскольку те, кому передаётся технология, должны быть заинтересованы в совершении «сверхусилия» для её освоения и дальнейшего применения. Таким образом, ключевой вызов, который стоит сегодня перед системой образования — это научиться превращать в технологии те опережающие практики и решения, которые уже есть и представлены на лучших федеральных площадках. Видимо, для этого необходим специальный центр создания и трансфера технологий.

– Вам принадлежит выражение «образование — больше чем образование». Как следует его понимать?

– Гуманитарные технологии в сфере образования могут кардинально изменить мир в XXI веке. Известно, что высшее образование в США, Англии и в ряде других стран — это очень прибыльный бизнес. В лучших вузах данных государств обучается множество иностранных студентов. Для развития международного сотрудничества нам тоже было бы крайне полезно, чтобы в наших вузах училась будущая интеллектуальная, политическая и деловая элита других стран. Многие иностранные проекты российских компаний, работающих на международном рынке, до сих пор опираются на «задел» времен Варшавского договора, когда очень многие африканские и азиатские студенты проходили обучение в советских вузах. Очевидно, что сложившийся международный рынок высшего образования сегодня оказывает серьёзное влияние на экономические и политические отношения в мире. Согласно исследованиям британского социолога Бенедикта Андерсона именно различные системы образования являлись одним из важнейших факторов формирования современных национальных государств в XIX и XX веках. Иными словами, предыдущие образовательные формации, построенные на старых принципах, оказывали и оказывают мощнейшее воздействие на ситуацию в мире.

– А можно представить это более наглядным образом?

– Ну, попробуем представить, что появляются гуманитарные образовательные технологии, которые могут быть переданы в другую страну — например, в одно из развивающихся африканских государств. Эти технологии позволят данному государству в течение пятнадцати лет подготовить в собственной системе образования (а не в России, США или Англии) инженерные команды, способные создать современную инфраструктуру и конкурентоспособную на мировом уровне промышленность. Подобное серьёзно изменит картину международных отношений. Очевидно, что в этом случае образование перестаёт быть просто образованием, оно входит в сферу международных отношений, технологического и экономического лидерства, безопасности.

– Что уже сейчас понятно про образование будущего?

– Во-первых, образовательный результат будет смещён от предметного знания (знания математики, физики, географии) к тому, что в Федеральном государственном образовательном стандарте РФ называется «метапредметным результатом». Надо сказать, что ФГОС оказался достаточно прогрессивным и определил многие передовые направления развития нашего образования. К сожалению, пока что его внедрение носит преимущественно фиктивный характер — по крайней мере, в части метапредметности, проектной и исследовательской деятельности, которые согласно стандарту должны были появиться в общем образовании. Иными словами, значительный акцент должен делаться на развитии способностей мышления, коммуникации, рефлексии, понимания и т. п. Однажды мы проводили эксперимент. Стихотворение Пушкина, которое по программе проходят в 8-м классе, было предложено «понять» десяти– и одиннадцатиклассникам. Они должны были объяснить, в чём смысл стихотворения, но ни один из учащихся с этой задачей не справился. После тридцатиминутного обсуждения полную версию понимания сумела выработать студентка третьего курса филологического факультета. Самое интересное, что преподаватели литературы, присутствовавшие на эксперименте, тоже не смогли предложить полную версию понимания. Возникает вопрос: а что тогда проходят в 8-м классе в плане «понимания»?

– Что ещё можно сказать о том, какое именно образование нам надо?

– Вторая важная особенность — это работа с другими «единицами». Если сегодня «единицей» работы системы образования на любом её уровне является выпускник, то в будущем, видимо, таковой станет полипрофессиональная команда. Возможно, эта команда окажется международной, распределённой и организованной сетевым образом. Проблема необходимости работать с другой единицей уже проявилась в ситуации, когда создавалась олимпиада Национальной технологической инициативы (НТИ). В основе олимпиады лежит состязание инженерных команд, которые должны не просто решить сложные задачи по физике или химии, а обязаны разработать полноценное техническое решение, изготовить его «в железе» и продемонстрировать его эффективность. В рамках действующего законодательства засчитывать результат победившей команде невозможно, поскольку право на поступление в вуз получает индивидуальный победитель олимпиады, а не команда. Третья важная особенность — это социально-компетентностное конструирование…

– Что это значит?

– В настоящий момент в политическом дискурсе постоянно фигурирует мотив о необходимости готовить инженеров. На это выделяются деньги, даже обсуждается вопрос закрытия юридических и экономических специальностей в технических вузах. России, действительно, в настоящее время необходимо обеспечить технологический и промышленный рывок. Но проблема состоит в том, что выпуск огромного количества инженеров этот рывок обеспечить не способен. Для того, чтобы многочисленные подготовленные в вузах инженеры оказались востребованы (а не пошли по следам плохих юристов и экономистов в официанты), необходимо, чтобы кто-то разработал и запустил проекты и программы промышленного развития — причём такие, которые окажутся конкурентоспособны в глобальной экономике. А это означает, что необходимо подготовить команды топ-уровня — тех, кто такие проекты и программы разработает. При этом очевидно, что для того, чтобы создать новое промышленное предприятие, отрасль или кластер не меньше, чем инженеры (причём, топ-уровня) нужны юристы, экономисты и финансисты — тоже не совсем такие, каких выпускают сегодня наши вузы. Скорее всего, топовые команды будут готовиться не из выпускников школ, а из молодых управленцев из промышленных корпораций, молодых ученых и инженеров, прошедших специальный отбор. Кроме того, важно понимать, что новые отрасли или кластеры не возникают на пустом месте. Они всегда формируются на пересечении существующих отраслей промышленности. Поэтому, при кадровом конструировании команд, которые будут создавать, например, водородную энергетику, очень важно их «завязать» на профессиональные сообщества из угольной промышленности, гидро– и атомной энергетики, машиностроения. То есть отбор надо провести из молодых управленцев из этих сфер, чтобы при формировании новой отрасли у них были горизонтальные связи с контрагентами.

– А какова может быть программа-минимум на ближайшие годы для нашего образования?

– Сегодня идет много обсуждений вокруг проекта «5−100», согласно которому пять российских вузов должны войти в топ-100 мировых рейтингов (ARWU, TIMES, QS). Очевидно, что это подразумевает движение в логике догоняющего развития. Игра на этом поле в логике опережающего развития может состоять, например, в создании международного рейтинга Национальной технологической инициативы (а лучше Глобальной технологической инициативы), оценивающего вклад вузов в формирование новых отраслей промышленности, которые будут определять будущее. Тут нужно исходить из двух основных мыслей. Во первых, в области образования появляются решения и разработки, которые способны обеспечить просто фантастическое, по нынешним меркам, развитие человеческого капитала. Во-вторых, в настоящее время опережающие разработки в образовании существуют в единичных или «мелкосерийных» версиях. Масштабное тиражирование возможно исключительно при создании гуманитарных технологий. Но «ростки будущего» есть уже сейчас.

– Приведите пример успешной технологизации, которая существует уже сегодня?

– Для этого необходимо обратить внимание на рынок английского языка. В России обучение английскому языку в условиях существующей системы образования дает крайне плохой результат. Люди учат язык в школе, в вузе, в аспирантуре и потом вынуждены идти еще и на дополнительные курсы. Поэтому, спрос на качественные языковые курсы колоссальный. За последние пять-десять лет рынок курсов, особенно в Москве консолидировался за счет того, что на него пришли иностранные франшизы и филиалы. Франшиза сочетает в себе качественную методику обучения языку, бренд и маркетинг, обучение персонала франчайзи, готовую бизнес-модель. Проблема интеллектуальной собственности решается очень разными способами. Например, франшиза, по которой лично я сам учился разговорной речи (надо сказать очень быстро и качественно), защищала свои права за счет того, что ни персоналу, ни студентам не предоставлялись никакие печатные материалы. Всё обучение строилось на конспектах. Это, конечно, не защищает полностью от копирования методики, но сильно ее затрудняет.

– А другие примеры?

– Еще один пример — это выездные инженерно-конструкторские проектные школы для талантливых старшеклассников. Нашей команде и нашим партнерам удалось добиться того, что они теперь проводятся регулярно. К сожалению, пока мы не имеем большого охвата, но процесс расширения уже запущен. В этом году мы уже начали работать над передачей этих технологий в регионы. Таким образом, примеры успешного тиражирования гуманитарных технологий на российском рынке уже присутствуют. Вопрос состоит в том, удастся ли в системе образования правильно расставить приоритеты и наконец начать заниматься самым главным, а не различными второстепенными вещами.