Когда несколько лет назад в «Вестях образования» вышла публикация московской школьницы Кати Пантуевой, Катя прибежала к своей маме со словами: «Мама, смотри, меня “Вести образования” опубликовали! Это же почти “Вестник Европы”!» Сейчас «Почти Вестник Европы» опять пришел к Кате, чтоб поговорить с ней о гуслях, о философии и о том, чего не хватает современному образовательному стандарту, чтобы приблизиться к образу райского сада.

– Катя, твой поэтический дебют в «Вестях образования» состоялся несколько лет назад, когда мы опубликовали подборку твоих стихотворений. Продолжаешь ли ты писать стихи?

– Да, продолжаю. Когда меня что-то трогает, я пишу. Иногда хочешь написать к чему-то стихотворение, а не пишется, это бывает только когда вдохновение приходит.

– То есть по заказу не получается?

– Не получается даже по своему заказу! Почему-то выходит, только если что-то трогает. Иногда приходят какие-то образы из жизни, что-то на что-то похоже, и это так удивляет! Или слова сами складываются, как будто бы по звучанию похожие или по ритму, а иногда какие-то образы, словесные вещи трогают. Например, недавно было Вербное воскресенье, получилось что-то написать после этого. Иногда слова чьи-то, например, меня очень тронула одна строчка в книге, я ее поставила эпиграфом. Бывает, что трогают слова других людей или события.

– Ты много лет училась играть на гитаре, а недавно начала играть на гуслях. Траектория не самая типичная для музыканта. Как в твою жизнь вошли гусли?

– Мы с семьей и с друзьями путешествовали, ездили на мануфактуру под Тверью, и заехали на гусельное производство. И я там попробовала поиграть. После гитары мне очень интересно на разных инструментах играть, на любых новых, и на старых тоже. Я попробовала, и мне понравилось. А на Новый год я обнаружила гусли под елкой, это был подарок от родителей. Так что у меня не было шанса не стать гусляром.

– Ты брала уроки игры на гуслях?

– Нет, я посмотрела полтора видео на YouTube, а потом у кого-то видела какой-то прием, может быть, еще кто-то мне что-то показал, но регулярно я не занимаюсь. Можно сказать, я гусляр-самоучка.

– Ты занимаешься с младшими школьниками и помогаешь маме проводить занятия по русской литературе. Расскажи, с чего это началось и как проходят эти занятия.

– У меня сейчас два ученика, и есть девочка из Америки, с которой мы вместе с мамой занимаемся русской литературой. Ей уже шестнадцать, мы почти ровесницы. С ней я себя меньше чувствую учителем, это больше похоже на совместное чтение, общение. Ты проникаешь в смысл каких-то русских слов, о которых раньше даже не думал. Не знал, что в них что-то есть особенное. Начинаешь как-то более осознанно относиться к языку. К примеру, читаешь текст и пытаешься понять, что ей может быть непонятно.

Еще есть дети, младшие школьники, 1-й и 2-й класс, с которыми я тоже занимаюсь. Я ассистирую преподавателю английского в нашей младшей школе, это такая практика. Мы советуемся с преподавателем, что делать на уроках, куда дальше идти, даем задачи, думаем, как их реализовывать. И очень здорово, когда дети начинают говорить. Не повторять что-то за кем-то, не по формулам, а какую-то новую мысль могут сказать сами. И очень радуешься от этого и чувствуешь, что что-то происходит. Интересно слушать, что они говорят. Они и на русском умеют как-то здраво, оригинально и интересно высказываться, а тут это еще и на английском!

– А как ты стала ассистентом преподавателя?

– У нас в школе по программе ты выбираешь профиль, и должен быть некий набор того, что ты делаешь по профилю: предметы, спецкурсы, профильная практика. И преподаватели, может, между собой посоветовавшись, мне предложили заниматься этим.

Мне нужна была практика, потому что я хочу этим дальше заниматься, и школа помогла мне это понять. Но одновременно преподавателю английского нужен был собеседник на уроках и помощник. Я – стажер, но одновременно не только технические задачи выполняю. Мы вместе думаем, что делать, и это тоже важная часть того, что я делаю. Мы с учителем придумываем, дети тоже что-то предлагают. Например, был забавный случай – у детей стало популярным писать записки на уроках, и преподаватель сказала – пишите, но только на английском. И один мальчик написал что знал – how are you?

Иногда они что-нибудь придумывают, но пока что в основном мы. Хотя это нормально, если дети сами себе задачи ставят, и я надеюсь, что мы к этому придем.

На чтении имен 30 октября

– А какая это школа? В каком классе ты сейчас, и с какого класса там учишься?

– Это семейная школа «Зинзивер», я сейчас в 11-м классе, учусь там с 8-го.

– А почему поменяла школу?

– Я училась в районной школе, у нас была замечательная учительница, и с родителями мы отлично взаимодействовали. В начальной школе все было прекрасно. В 5-м классе нас тоже отдали очень хорошей учительнице, мы с ней всем классом дружили. А потом, думаю, проблема была в том, что в середине 7-го класса и она ушла из школы, и изменились те нормы поведения детей, которые были в начальной школе. Например, считается ненормальным, если восьмилетний ребенок кричит и ругается матом на перемене, еще как-то плохо себя ведет, дерется или какими-то гадостями занимается. За этим следят в младшей школе, а в средней школе как будто все уже должны были научиться себя вести, но не все научились. И атмосфера в классе поменялась с уходом преподавателя, с которым мы дружили. Нам долго не могли найти нового классного руководителя, они все время менялись, и после этого все стало расстраиваться. И когда уже после 6-го класса кто-то из ребят ушел, мне стало грустно там учиться, стало труднее общаться. Мы с мамой поняли, что мне нужно менять школу. А мой брат тогда уже учился в этой школе, где я учусь сейчас, потому что ему стало не очень хорошо в школе уже после 3-го класса.

– Ты говоришь, что в средней школе было нормой ругаться матом?

– Да, к сожалению.

– А если твои одноклассники матерятся, а ты это не поддерживаешь, то как дальше общаться? Вы же всё время вместе.

– Там не все ругались, но я просила тех, кто ругается, не делать этого. Кто-то слушал меня, кто-то нет. Не то чтобы у меня из-за этого портились сильно отношения, просто я не была готова общаться в таком стиле. Невозможно, если тебе навстречу не идут, не прекращают ругаться.

Школьный праздник в «Зинзивере»

– Для кого-то из них, может, это просто бравада?

– Да, такое юношеское желание показать себя. Потому что большинство людей, если их просят, они, как большинство взрослых делают, обычно перестают, если это не человек, который хочет назло всем все делать. Обычно люди понимают, что это не очень хорошо, и прекращают.

– Хотела поговорить с тобой о чтении. Ты много читаешь, недавно с восхищением рассказывала о только что прочитанном «Подстрочнике» Лилианны Лунгиной. Что ты читаешь сейчас?

– Конечно, мне для экзамена нужно читать книжки по истории. Это довольно большой объем, а помимо этого мне мама недавно подарила книгу «Голодные игры» на английском. Я ее пыталась читать, даже понимала большую часть. Еще я начала читать «Чуму» Камю, но пока не продолжила – там про этих крыс... Я за обедом ее читала и поняла, что это для другого времени.

– «Голодные игры» – неожиданный выбор для тебя. Мне казалось, что ты больше склоняешься к чтению серьезной литературы.

– Я люблю чередовать, например мемуары и художественную литературу, более тяжелые по содержанию книги с менее тяжелыми. Например, мне мама говорила, что нельзя Достоевского подряд читать. Вот она прочитала и с тех пор как-то… В общем, перечитала.

– Его нужно чем-то разбавлять.

– Да, например «Голодными играми».

– Ты раньше хотела быть учителем, потом тебя увлекла антропология. А сейчас у тебя есть представление, кем ты хочешь быть?

– На самом деле это к одному. Не то чтоб я хотела быть антропологом, просто у нас в школе профиль такой, где про человека не в биологическом плане, а в гуманитарном. У нас это называется – в антропологическом.

То, чем я хочу заниматься, связано с работой с человеком. Я хочу заниматься образованием, продумывать образовательные траектории для учеников. Хочу думать над тем, чему нужно учить и как.

– Я правильно понимаю, что ты хочешь заниматься образовательной политикой?

– Мы скорее это формулируем как содержание образования. Не то что я хочу выпустить новые стандарты. Я думаю, что это так не работает массово, тут все очень личностно. Какие-то общие советы можно давать, но трудно что-то массовое сделать, потому что часто даже какие-то хорошие инициативы получаются плохо.

– Раз ты думаешь в эту сторону, у тебя, наверное, есть свое мнение о существующем стандарте образования?

– Я думала об этом и даже что-то пыталась почитать. Получается, что этот стандарт идет еще от советской системы образования, когда школе нужно было подготовить сразу много инженеров, технических специальностей. Может, поэтому там естествознание разделяется на физику, химию, биологию, географию. А обществознание – науки про мир людей – почему-то не разделено на право, экономику, философию. Понятно, что все и сразу дать невозможно. А тут получается все и сразу, но неравномерно, если смотреть по областям знания. И получается, что русский язык – это скорее орфография, а лингвистики нет вообще. Думаю, что тут нужно до какого-то времени более-менее всё, но на каком-то этапе должно быть так, как у нас в школе происходит. Приходится выбирать, какими областями знаний тебе заниматься. А тот образовательный стандарт, который сейчас есть, в большинстве случаев не дает особых возможностей выбирать. Конечно, есть профильные классы, но в массовой школьной практике этого нет.

Но одновременно, если просто все автоматически разделить, и вместо 15 предметов будет 25, это может не дать такого прекрасного результата. Понятно, что это невозможно, поэтому нужен выбор самих учеников. Тут, может, сложно автоматически так сделать – появляется новый стандарт, и тогда все изменится и в школах будет рай.

– Ты упомянула, что у вас в школе это устроено по-другому. Можешь подробнее рассказать?

– Если углубляться, то у нас этот метод называется «обучение по задачам». Мы берем какую-то задачу и работаем над ней. Понятно, что на подготовке к ЕГЭ такого не получится, там задача – подготовка к ЕГЭ. Но вот, например, была такая задача – по какому-то предмету типа естествознания каждый ученик сажал свой огород. Для этого нужно было изучать растения: как они друг с другом живут, если ты их вместе хочешь посадить? Что этому растению нужно, что тому? И потом к реальному выполнению приступить. Мы про это потом выставку делали, «Воплощение образа райского сада».

Вот такой подход. Но, может, это невозможно во всех задачах, которые нужно выполнить в школе.

– Но тебе интересно об этом думать.

– Мне интересно об этом думать и это делать.

– И ты хотела бы этим заниматься.

– Да.

– А этому где-то учат?

– (Смеется.) Хороший вопрос. Учитывая, что мне надо поступать в этом году, я тоже задумывалась над этим. Я особо не нашла, чтоб где-то этому учили. Что-то близкое к этому есть на философском факультете, на кафедре философии образования. Там я по крайней мере смогу заниматься исследованиями, близкими к этой теме, и какой-то исторический опыт изучать, чтобы не на пустом месте смочь говорить.

– А в твой интерес к философии образования входит интерес к философии как таковой?

– Да, мне интересна философия, я на дополнительных занятиях этим занималась в прошлом году, у нас в школе был курс по истории философии. Это, я думаю, научит меня какой-то структуре мысли. Раз мысли и слова философов остались – значит, в них есть что-то новое, и это научит меня не изобретать велосипед и не вестись на то, что уже было. Научит видеть ясно мысль и понимать, в чем ее новизна.

– А твои друзья не из школы как реагируют, когда узнают, чем ты хочешь заниматься? Объяснять про «философию образования» – долго, собеседник может считать только «философию». А есть же такой стереотип, что философия – не самое подходящее занятие для девушки.

– Ну я не с этого начинаю, что я люблю философию и хочу всю жизнь читать Канта. Я говорю, что я хочу на философский факультет, но на философа образования. Понятно, что сложно объяснять быстро, чем я хочу заниматься, но есть же стереотип, что учитель – подходящее занятие для девушки, так что скорее я про это говорю. И тогда мне не говорят, что это неподходящее занятие. Еще, если сказать, что я этим уже занимаюсь, то нормально.

– А как относятся родители к твоим увлечениям, поддерживают ли их?

– Поддерживают! И моя мама, и мой папа преподаватели, поэтому они хорошо относятся. Вообще мы посчитали, что я – пятое поколение преподавателей, потому что с папиной стороны мой дедушка преподавал, и его мама была преподавателем. И папина сестра, и папин брат. Так что это уже семейная история.

Семья Пантуевых

– Значит, в семье всегда есть общие темы для разговоров.

– Мы так шутим. Мы когда приходим домой, рассказываем о «своих» детях. Я о своих, мама о своих, папа о своих, он у нас в школе преподает, и даже Даня, мой младший брат, маме помогает с девочкой заниматься и тоже может что-то сказать.

– Есть ли у тебя дружеская компания?

– У нас получилось так, что и в школе есть дружеская компания старших учеников. Мы не так часто встречаемся отдельно, но часто бываем вместе в школьных поездках, часто с учителями вместе. У нас есть несколько молодых преподавателей, которые с нами замечательно общаются, гуляют, недавно на концерт ходили, на каток, иногда какие-то темы обсуждаем, например общественные проблемы.

Еще есть компания вне школы, это наши церковные друзья. Мы создали философский кружок, где читаем тексты философов и богословов, чтоб лучше их понять. В прошлом году мы читали Платона, слушали про Аристотеля, читали про Плотина и неоплатонизм, читали блаженного Августина. Читали статью Аверинцева о переходе из античности в Средневековье и Фому Аквинского. Пытаемся понять, как это связано с тем, что сейчас происходит.

– Ты упомянула о дружеском круге. А что такое дружба?

– Ох. (Пауза.) Сейчас попробую…

– Не думай, говори первое что в голову приходит, мы же не на экзамене.

– Дружба – это такая любовь, такая связь между людьми, когда один друг чувствует то, что чувствует второй, и как-то переживает. Такое сочувствие и понимание между людьми. И когда старается его, другого, поддержать, и помнит о нем всегда.

– У тебя есть такой друг?

– Да. У меня есть такие друзья, несколько.

– А что для тебя главное в жизни?

– Бывает так, что жизнь впустую проходит, или нет какого-то смысла, а для меня главное – Богу послужить и людям через это. Это творческая задача, и иногда непонятно, как и что делать. Это не такой простой вопрос, но направление есть, и есть люди, которых я вижу вокруг себя и с которыми я вместе хочу что-то делать. Это поиск всегда, по крайней мере у меня. Есть люди, которые точно знают что делать, но мне это еще надо понять.

– Ты часто бываешь в компании родителей и их друзей, слушаешь, участвуешь в разговорах. Почему тебе это интересно? У младших же обычно своя компания.

– Я помню, недавно говорю кому-то, что «вот взрослые», а мне в ответ – какие взрослые! Ты уже сама взрослая. Уже нет такого, что «взрослые и я», сейчас я уже четко начала это понимать. Понятно, что не все, о чем говорят взрослые, мне сейчас нужно, но что-то из этого – определенно да. Потому что нет такого мирочка, где вот эти вот темы – для меня, а все остальное неважно. Как раз мне уже в этом мире жить и в нем действовать, поэтому мне нужно знать, у кого я учусь и какие мне темы интересны.

– Я знаю, что ты не так давно познакомилась с Натальей Шаховской, переводчицей с французского и внучкой книжного графика Владимира Фаворского. Расскажи, как это произошло.

– Да, было так, что мы поехали в музей отца Михаила Шика. Этот музей сейчас делает в Малоярославце двоюродная сестра Натальи Дмитриевны и она сама, мы там помогали и вместе в саду работали, какое-то дерево ломали и так познакомились. И потом уже ближе познакомились через взрослых наших знакомых, когда в Москве пошли вместе к ней в гости, и ей как-то, видимо, интересно было с нами познакомиться.

– Вы подружились? Продолжаешь поддерживать отношения с ней?

– Да, поддерживаю, я ей звонила, хотим к ней в гости пойти. Взрослые, которые нас познакомили, это организуют. Но я и сама была у Натальи Дмитриевны. Она живет в замечательном старом доме, где есть мастерские художников, он, кажется, так и называется – дом художников в Перово. Там была мастерская Фаворского, и не только его, несколько семей художников там жили. Там очень красиво, но просто так туда не попадешь. Это не музей, там и сейчас люди живут.

– Есть что-то, что бы тебе хотелось сделать или чему бы хотелось научиться, но не успеваешь, или не можешь, или пока не получается?

– Я хотела бы сдать на права. Сейчас это трудно, мало времени из-за экзаменов. Хотелось бы съездить в разные места разной степени доступности. Например, в Архангельск, увидеть Русский Север, большие дома деревянные в несколько этажей, меня это привлекает. Хотела бы в Европу съездить, посмотреть в реальности на цивилизацию, на историю. Ну и из-за языка – послушать, попонимать, немного поговорить на итальянском.

– Ты говоришь по-итальянски?

– Немножко понимаю, если не быстро говорят, и немножко говорю. Из-за французского и английского с немецким его немного понимаю. Но еще я хочу в Лондон в Париж, по языкам это более реально.

– Катя, сколько же языков ты знаешь?

– Лучше всего английский. Но я ни про что не могу сказать, что я в этом языке как рыба в воде, даже в английском. Могу читать книжки, говорить. Французский учу, могу бытовой разговор поддержать. Немецкий чуть похуже, чем французский, но тоже вырулю из ситуации, если что. Мы в школе начали учить латынь, совсем чуть-чуть, но там много корней знакомых. Понятно, что это как в итальянском – я Вергилия не смогу читать, «чтоб эпигрАфы разбирать», как сказано в «Евгении Онегине».