Две трети россиян поддерживают совместное обучение детей с особенностями и без. Таковы оптимистичные результаты первого в России совместного всероссийского исследования ВЦИОМ, Фонда «Обнаженные сердца» и Ассоциации «Аутизм-Регионы» об отношении россиян к инклюзивному образованию. Однако результаты опроса не вызвали у экспертов и родителей однозначного восторга. Мамы особенных детей подчеркивают, что инклюзия в России вроде и есть, но по факту качественное образование и социализацию особенных детей могут позволить себе только богатые родители. А эксперты сравнивают текущую ситуацию в инклюзивном образовании с бассейном, в который детей бросают вне зависимости от умения плавать. А там уж кто выплывет, тот выплывет.
Только цифры, ничего личного
В опросе ВЦИОМ приняли участие 1600 россиян старше 18 лет. В ходе исследования выяснилось, что 66% россиян положительно относятся к совместному обучению детей с особенностями развития и детей без особенностей. Об отрицательном отношении заявили 16% респондентов, и 13% относятся нейтрально.
При этом информированность о самом термине «инклюзивное образование» низкая – 59% россиян впервые услышали термин от интервьюера ВЦИОМ, еще 16% затруднились ответить. Каждый пятый заявил, что что-то слышал об инклюзии, и только 11% опрошенных дали верное определение, сказав, что инклюзивное образование – это совместное обучение здоровых детей и детей с особенностями развития. Больше позитивных оценок среди молодежи от 18 до 24 лет (81%), меньше – среди людей старшего возраста от 60 лет (57%).
Более 60% родителей школьников и детсадовцев имеют опыт инклюзивного образования. Три четверти из них положительно оценивают этот опыт. О негативном результате совместного обучения «обычных» и особенных детей заявил каждый десятый родитель. Преимуществами совместного обучения, по мнению россиян, являются социализация, толерантность и позитивная среда в коллективе (62%), равенство возможностей в получении образования (14%), хорошее развитие и обучаемость детей (11%).
Основными недостатками инклюзивного образования опрошенные считают проблемы у детей с особенностями развития (34%). Каждый четвертый респондент отнес к ним психологические трудности, 31% считают, что инклюзия снижает общее качество образования, 17% заявили о неготовности родителей, школы, учителей принять детей с особенностями развития, 7% отметили риск в отставании от программ детей с особенностями в силу ее сложности. 57% россиян опасаются риска возрастания конфликтов, агрессии, насмешек в инклюзивной среде.
При этом 80% россиян согласны с мнением, что инклюзивное образование помогает детям лучше понимать друг друга. Точку зрения о том, что учитель, освоивший методики обучения ребенка с особенностями развития, быстрее найдет подход к обычным ученикам, разделяют 72% опрошенных.
Анатомия инклюзии
Восемь лет назад закон об образовании гарантировал всем детям, вне зависимости от уровня их способностей или диагнозов, возможность учиться в школе. Идея благая, соответствует мировым трендам, да и само слово «инклюзия» очень быстро вошло в моду. На бумаге вхождение ребенка с особенностями в школьную жизнь и превращение образовательного учреждения в инклюзивное выглядит так: для детей с особыми образовательными потребностями в любой образовательной организации создаются специальные условия обучения с учетом их психофизических особенностей, индивидуальных возможностей и состояния здоровья. Основанием для создания специальных условий обучения служит заключение психолого-медико-педагогической комиссии. Получившие такую бумагу родители вправе выбирать форму обучения и учебное заведение – коррекционное или общеобразовательное. И школа обязана подобрать специальную индивидуальную программу обучения, обеспечить ребенка специальными техническими средствами обучения, предоставить тьютора, который будет постоянно находиться рядом на уроках и переменах.
Но в этой стройной схеме есть одно большое «но»: подавляющее большинство школ строят инклюзию на чистом энтузиазме, без всякой финансовой помощи со стороны государства или хотя бы штата педагогов с соответствующей квалификацией.
Помогать школе никто не торопится, разве что проверками мучают строго по графику. В первую очередь нерешенными остаются бюрократические проблемы. Во второй очереди проблем – неготовность учителей принять особенных детей. Это вовсе не нравственная неготовность, педагог может сколько угодно прекрасно относиться к любому ребенку вне зависимости от его особенностей, но подавляющее число учителей не готовы к такой встрече с профессиональной точки зрения. Чтобы обучать детей, нужна специальная подготовка. Чтобы обучать детей с теми или иными особенностями, нужна совершенно иная специальная подготовка.
Интеграция вместо инклюзии
Эксперт фонда «Обнаженные сердца», клинический психолог Татьяна Морозова считает позитивным тот факт, что две трети россиян положительно относятся к идее инклюзивного образования, но на практике за восемь лет в российских школах оно только-только начало зарождаться. Морозова сетует, что зачастую и обыватели, и специалисты занимаются подменой понятий, даже представляя, что такое инклюзия на самом деле.
«Инклюзия предполагает не только совместное обучение особенных детей и типично развивающихся, но и создание тех самых равных возможностей, что означает внедрение современных и эффективных программ поддержки. Если мы будем брать только первую часть этого определения, то это называется интеграция, а не инклюзия. Если очень грубо и примитивно говорить, это все равно что много детей забросить в один бассейн, а потом уж наблюдать, кто выплывет. Естественно, никто не утонет, кто не сможет плыть, тех выловят. Но такой подход не создает возможностей находиться в этом бассейне и держаться на воде. Если просто забросить детей в один бассейн – это не инклюзия. И на местах нередко возникают ситуации, когда мы ошибочно называем интеграцию инклюзией», – подчеркивает Татьяна Морозова.
Особенных детей могут себе позволить только очень богатые люди
«Хочу, чтобы мой ребенок ходил в школу или детский сад» – это самый распространенный запрос родителей особых детей, который поступает в ассоциацию «Аутизм регионы».
По словам руководителя департамента коммуникаций и связей со СМИ ассоциации Екатерины Заломовой, для многих родителей вхождение их детей в социум является главной мечтой, которая очень часто, к сожалению, не сбывается. Эксперт считает, что самый серьезный вызов для инклюзии – дети с аутизмом. Большинство учителей не понимают, как усадить их за стол, привлечь внимание, заставить слушаться, потому что с такими детьми не работают привычные инструменты учителя – похвала, оценки, строгость, авторитет педагога.
«Детские сады и школы до сих пор не готовы принимать детей с особенностями. У нас в стране инклюзивное образование существует уже восемь лет, но до сих пор, к нашему большому сожалению, Министерство просвещения не обучило педагогов эффективным методикам работы с особенными детьми и обучать не торопится. При этом мы совершенно точно знаем, что есть психолого-педагогические методики, используя которые, всему этому детей можно научить. Сегодня самые эффективные методики для работы с людьми с аутизмом основаны на прикладном анализе поведения, но в России, к сожалению, эти методики доступны только за очень большие деньги и только в коммерческих центрах, услуги которых могут себе позволить только очень обеспеченные семьи», – говорит Екатерина Заломова.
Российская система образования не учит педагогов передовым и эффективным методикам. Массовое появление в школах учителей, обладающих специальными знаниями – перспектива отдаленного будущего. По оценкам эксперта, в нашей стране проживают около 300 тысяч детей с аутизмом.
И только около тысячи детей имеют возможность получать образование в подходящих для них условиях – ребятишки успешно осваивают школьную программу в среде сверстников. И все это происходит благодаря тому, что педагоги прошли обучение научно обоснованным методикам на основе анализа поведения.
«Для настоящей инклюзии одной доброты и толерантности недостаточно, необходимо, чтобы все педагоги были обучены методикам, которые действительно работают. Самая важная роль в инклюзии принадлежит государству. Мы с вами хорошо помним, когда в 2016 году президент нашей страны Владимир Путин сказал, что необходима поддержка инклюзивного образования. Нам сразу стало гораздо легче общаться с властью, но, к сожалению, такие сюжеты имеют очень мощный, но недолговременный эффект. Мы бы хотели, чтобы такие слова звучали почаще, и чтобы мы знали, что курс на инклюзивное образование – это всерьез и навсегда», – подчеркивает Заломова.
Про бесплатный сыр и мышеловку
О том, что «позволить себе» детей с особенностями могут только обеспеченные люди, о тотальной нехватке специалистов и о просто наплевательском отношении знает чуть ли не каждая первая семья, в которой воспитывается ребенок с особыми потребностями. Причем нервный срыв можно заработать даже в лучших столичных центрах, которые как раз и специализируются на работе с такими детьми. Что уж говорить про провинцию и среднестатистические школы, которые до сих пор даже теплыми туалетами не обзавелись, не говоря уже про специальные программы и техническое оснащение для особенных учеников.
Жительница Москвы Ксения Деева вместо с супругом воспитывают сына Кирюшу. У мальчика задержка речевого и психического развития. Родители надеются скорректировать особенности сына, но, кажется, про условно бесплатные способы помочь мальчику придется забыть. За почти целый год попыток получить помощь в столичном Научно-психическом центре психического здоровья детей и подростков им. Г.И. Сухаревой ничего, кроме нервотрепки и пары-тройки консультаций, семья так и не получила. Обвинения «Вы не должны были сюда приезжать», бесконечный сбор справок, многочасовое ожидание в очереди и на выходе – «выхлоп» практически с нулевым результатом.
«Нас приняли, обещали занятия 2 раза в неделю с двумя-тремя специалистами. По факту же было 4 занятия по 30 минут. Невролог так и не прописал никакого лечения. Но зато мне принесли на подпись документ о том, что мой ребёнок находился в стационаре 18 дней! Не 2 часа или 4 дня, а 18 дней!
Я понимаю, что это бесплатно, но мы платим все отчисления и налоги. Я понимаю, что я могу занятия оплатить, и я очень много занятий оплачиваю. Но есть родители с очень сложными детьми, которые нуждаются в помощи, но получают форменное издевательство в виде подачек, и с них требуют подписать о прохождении полноценной программы», – говорит Ксения Деева.
По мнению Ксении, быть родителем особенного ребенка в России – это воевать с системой, чтобы отстоять право на его и свою полноценную жизнь. И самое страшное, что даже специалисты не понимают или не хотят понять родителей и их особенных детей.
Как сократить расходы на особенных людей?
Родная сестра основателя фонда «Обнаженные сердца» Натальи Водяновой Оксана – человек с особенностями развития. У девушки аутизм, ДЦП, выраженные трудности в обучении. Ей не поставили вовремя верные диагнозы; будучи ребенком, она не прошла программы ранней помощи, не смогла пойти в детский сад и школу. Водянова уверена, что жизнь ее уже взрослой сестры сложилась бы по-другому, если бы ей помогли в раннем детстве.
«Важно, что именно с ранней помощи начинается инклюзия. Было бы замечательно, если бы в каждом детском садике были интенсивные программы, основанные на прикладном анализе поведения. Важно, чтобы у детей с особенностями была возможность пойти в школу, в которой учатся типично развивающиеся сверстники. Чтобы рядом были подготовленные специалисты, которые помогают всем детям учиться находить общий язык. Это выгодно прежде всего государству, потому что, если вложиться в раннюю помощь детей с особенностями развития, это поможет им максимально раскрыть свой потенциал. Дальше у них будет совсем другая жизнь, и государству придется гораздо меньше в них вкладывать на протяжении их жизни», – считает Водянова.
Ее позицию разделяет представитель фонда «Обнаженные сердца» Святослав Довбня. По данным эксперта, без программы раннего поведенческого вмешательства около 70% детей-аутистов к школе так и остаются невербальными. Если же дети получают раннюю помощь, эта цифра снижается до 20%.
Особенные дети вместо мебели
На Западе существует термин «мебельная интеграция» – это когда детей с особенностями приводят в обычные школы и детские сады «для вида». С ними все делают классные фотографии, благодаря таким детям учреждение становится якобы инклюзивным. Но дальше показухи дело не идет – на деле ребенка не включают в образовательный процесс, его адаптацией никто не занимается, поддерживающих программ для него нет. По мнению Святослава Довбни, российская инклюзия напоминает как раз такую мебельную интеграцию.
«Если мы просто приведем ребенка, не дадим школе никаких дополнительных ставок, ни денег, ни пособий, ни обучений, ни тьюторов – это не инклюзия. И после этого говорят: “инклюзия плохая, у нас конфликты, всем тяжело”. Конечно, тяжело, потому что инклюзии не было. Понятно, что во многих регионах не хватает ресурсов. Школам пытаются отдать особенных детей, но ничего при этом учреждениям не дают. Такой подход – самый прямой путь к неудачам и конфликтам. В этом смысле я прекрасно понимаю 57% опрошенных, которые опасаются риска возрастания конфликтов, агрессии, насмешек в инклюзивной среде – все эти люди боятся, что детей станет больше, а ресурсов и поддержки больше не станет. Это плохо, из-за этого позитивный настрой, который продемонстрировали результаты опроса, сменится негативом», – считает Довбня.
Однако те же самые 57% эксперты трактуют как позитивный момент. Проректор МГППУ , директор Института проблем инклюзивного образования МГППУ Светлана Алехина считает, что инклюзия как гуманистическая идея требует много времени для своего полного принятия, и конфликт – естественный процесс, в котором и происходит развитие.
«Страна у нас большая, изменить ценности, изменить отношение людей – это большая государственная, профессиональная, социальная задача. 57%, которые видят в инклюзивной среде риски для агрессии и травли – это очень много. Соответственно, либо у людей есть такой опыт, либо инклюзивная среда у нас настолько конфликтогенная, что рождает такие ситуации. Но конфликт – это всегда взаимодействие, и это уже хорошо. Хуже, когда тихое молчание, когда страх, когда неприятие, когда такой ребенок отторгается и не включается в сотрудничество. А во время конфликта происходит контакт.В такой ситуации всегда нужен взрослый и его конструктивная роль. Он должен выстроить нормы взаимодействия, показать позитивный пример. Дети конфликтуют, не зная норм, не умея разговаривать друг с другом, поэтому здесь нужна большая работа – и уроки доброты, которые сегодня проводятся в инклюзивных школах, вебинары и конфликтная компетентность учителя», – считает Алехина.
Никто не виноват, но надо что-то делать
В том, что ребенок особенный, сам особенный ребенок не виноват. «Обычные» дети не виноваты, что не всегда могут найти общий язык со своим «необычным» сверстником. Учителя далеко не всегда виноваты, что не могут справиться с ситуацией, потому что их не научили работать с такими детьми. Родители здоровых детей не виноваты в своем неприятии ребятишек с особенностями, потому что большинство из них выросло в обществе, в котором по официальным данным инвалидов не было, а любая инаковость считалась патологией.
Тем не менее крайне важно, чтобы все без исключения дети ходили в детский сад, учились в школе и становились членами общества в полном смысле этого слова. Умение договариваться, видеть различия, приоритет другого человека, способность радоваться достижениям большим и маленьким, находить подход – это то, что дает инклюзивная школа. Выпускники инклюзивных школ с особенностями развития получат больше шансов на успешное трудоустройство, а «обычные» ребята получат огромное количество социальных навыков, которые в принципе являются частью успеха в современном мире. Только государству для этого надо раскошелиться.
