Как и в истории с ЕГЭ, который за все эти годы подвергался резкой критике, но в результате развивался и совершенствовался, очень важно учитывать все недостатки, болезни роста и этого начинания, неизбежные в таких проектах. Даже резкие и однозначно-отрицательные. Приглашаем к отрытому и честному разговору о современных инструментах оценки результатов образования, без обид. Сегодня своим мнением делится учитель литературы гимназии № 1514, председатель ассоциации «Гильдия словесников» Антон Скулачёв.

13 февраля девятиклассники страны приняли участие в «итоговом собеседовании» по русскому языку, которое с этого года является обязательным условием допуска к ОГЭ. Торжественные рапорты об успехе масштабного предприятия заставляют взяться за перо. Потому что глубоко убежден: мы имеем дело с непрофессиональной и одновременно опасной подменой.

Первый яркий кадр в памяти из вчерашнего дня – блестящие словесники моей школы (среди которых учителя, известные на всю страну), сидящие смирно под камерами в пустых кабинетах, ожидающие, когда им принесут распечатанные варианты заданий.

Ожидающие – потому что, хотя у всех детей скриншоты заданий и были в телефонах уже в 8.15, сайт, откуда школы эти задания скачивали, лег уже в 8.30.

Из переписки с коллегами: «У вас тоже лежит? – И у нас глухо!».

Учителей по всей стране снова поставили в рабское положение, заставив приехать на работу в раннюю рань, отменить уроки, перестроить все учебные и воспитательные планы, потратив и второй день, 14 февраля, на проверку записанных накануне ответов. Подробно описывать эмоциональное состояние (да и здоровье) учителей я не буду, тем более что за последние годы загнанные бесконечным увеличением нагрузки ради «средней заработной платы» (майские указы) учителя уже привыкли к тому, что их не ставят ни во что. Зато скажу о том, чем мне кажется опасным итоговое собеседование.

Его создатели и инициаторы исходят из того, что стимулировать развитие детей могут лишь процедуры контроля и проверки.

И создаются эти процедуры в режиме «бешеного принтера». Так, например, по русскому языку и литературе на данный момент это: ВПР по русскому языку, ОГЭ по русскому, итоговое собеседование 9-х классов по русскому, ОГЭ по литературе, ЕГЭ по русскому, итоговое сочинение, ЕГЭ по литературе. Всеми этими форматами (а они разные!) должен овладеть школьник (и даже если убрать литературу, которую пишут не все, то перед школьником и учителем пять типов работ по одному предмету).

Каков же итог? Рост невротизации детей, родителей и учителей – тоже про эмоции, про это подробно не будем. А главное – про учебный процесс, который превращается в постоянный тренинг того или иного экзаменационного формата, вместо того чтобы быть учебным процессом.

Министр просвещения неоднократно заявляла о вреде натаскивания к ЕГЭ, однако проводимая (ею в том числе) экспансия в школу бесчисленного количества оценочных процедур только усугубляет ситуацию.

Школа становится подготовкой не к жизни (в которой всегда есть место неопределенности, сложности, и требует она от человека прежде всего внутренней свободы), а к бесконечным контрольным и экзаменам, где места внутренней свободе не остается.

Несколько слов о содержании этой оценочной процедуры

• Внешняя форма, казалось бы, стандартных коммуникативных навыков (чтение, пересказ, монолог, диалог) скрывает удивительную внутреннюю пустоту, клишированность, мертвенность того, что предлагается детям, и того, что от них ждут.
• Сами задания по пересказу текста и монологу в 10 фраз выглядят странно для 9-го класса (скорее это навыки, которые следует проверять к концу 4-го класса). При этом тексты, которые даны для чтения и пересказа, я мгновенно включил в свою учительскую копилку для учеников «Как ни в коем случае нельзя писать тексты»: это очень плохо написанные якобы биографии (а на самом деле набор биографических мифологем и штампов), без малейшего намека на главную мысль, цельность текста, без логических связок между предложениями, в которых авторы умудрились ровным счетом ничего не сообщить об их героях (летчице Л.В. Зверевой и публицисте и издателе Н.И. Новикове).
• Школьникам предлагалось пересказать набор биографических клише, за которым не встает вообще никакого человеческого, духовного, психологического или хотя бы исторического образа: «Лидия Виссарионовна с детства мечтала подняться в воздух», «Как завороженная, она часами наблюдала», «Требовалось немалое мужество», «недолгую, но яркую карьеру», «Не зря Лидию Виссарионовну называли…», «Вся страна оплакивала…». В случае с текстом про Н.И. Новикова дело еще хуже, потому что эти штампы взяты прямиком из советской риторики: «была проникнута ненавистью к самодержавию, крепостническому режиму и всем его порождениям», «Борьбу против рабства, деспотизма и произвола». И снова – никакой конкретики (Новиков – просветитель? но это очевидно просто из того, что он из культурных деятелей XVIII века), никакой человеческой судьбы – и бездарно-безликий стиль, соединяющий псевдо-пафос с ленинской риторикой. К тому же очень невнятной, неотредактированной (к примеру, «доступные для простого народа учебники» – это дешевые или понятные?). Пересказ такого текста, по сути, приучает ребенка к низкому уровню вкуса, не формирует ни критического мышления, ни умения работать с информацией (потому что информации в этих текстах просто нет).
• Еще большая профанация – в «монологическом высказывании» и «диалоге». От девятиклассников требовалось рассуждение о профессии воспитателя детского сада (не оставляет ощущение, что это просто экзамен по иностранному языку, но переведенный на русский – так примитивны требования к ученикам старших классов) или спонтанный разговор о том, что такое добро и кого можно назвать добрым человеком. Такие задания неизбежно провоцируют к трансляции клише (в том числе заученных в ходе подготовки), к безапелляционному пафосу, и учат не думать, а высокопарно и бессодержательно говорить о том, о чем надо говорить – но не так и не в такой ситуации.

Как там поживает русский? Что нам цифры говорят?

Если бы Рособрнадзор и ФИПИ обладали хотя бы минимальной отзывчивостью к обратной связи, готовностью к самокритике и самосовершенствованию, то и к процедуре в целом можно было бы задать много вопросов. Если собеседование проверяет базовый уровень владения русским языком как родным, то почему его нужно проводить на всю страну, а не прицельно помогать школам и учителям, в которых учатся дети мигрантов? Почему жертвами должны становиться школы, и без того измученные процессами оптимизации, все новыми и новыми формами контроля? Почему точная информация о проведении собеседования, требования ко всем его участникам и критерии были опубликованы не перед началом учебного года, а в разгар учебного процесса? Однако чуткости к обратной связи у обозначенных структур нет, поэтому и вопросы эти не имеют смысла.

Что в итоге? Якобы нравственные клише в головах и речи детей (которые потом станут совсем чудовищно масштабными и повсеместными в еще одном гомункуле – итоговом сочинении). Выкинутый на помойку учебный день. Очередная порция унижения для учителей и нервотрепки для учеников. Общероссийская показательная акция про якобы проверку знания родного языка.

Снег, засыпающий Москву, так что распечатанные материалы из-за сбоя в системе нужно везти на оленях. Снег, который засыплет все – и никому не нужное собеседование, и его авторов, и потемкинские деревни образовательных успехов.

И беспросветная, глухая скука. Потому что это – не школа и не наш родной язык. Это – игра в имитацию.

***

Чтобы не заканчивать на грустной ноте, приведем ироничный и очень точный взгляд моей коллеги. Ирония – вот, кстати, та спасительная сила, которой так не хватает проверяльщикам школ и авторам экзаменов.

Не английский, не французский,
не немецкий, не латынь.
Как там поживает русский?
Стал ли всем он нам родным?

Девять лет ребята в школе
худо-бедно провели,
сочинений и контрольных
написали сотни три,

но теперь мы их проверим
очень хитро и умно.
Пусть-ка текст нам перескажут!
Ну и что, что текст – … (оно)?

Нет ни логики, ни связи,
мысли нет – зато, камон!
героизм, любовь к несчастным
и про родину уклон.

О высоком по картинке,
про добро и про обман
говорим мы без запинки.
Нужен тут анжамбеман,

чтоб закончить фразу точно
про высокую фигню
(нет, я это не нарочно,
просто больше не могу).

Детям – нервы и обиды,
перегруз – учителям,
но зато куда красивы
цифры вышли по полям.

Проведем и все проверим,
успокоим всех ребят.
Как там поживает русский?
Что нам цифры говорят?