И снова оно, такое же свежее и пронзительное, как полвека назад. Но первые июльские два дня в Москве 2025 года как-то не вселяли веры в то, что оно наступит. Казалось, за окном воцарился какой-то «июбрь». Зато можно было поставить песню группы Uriah Heep ‘July Mornig’ с их третьего альбома ‘Look at Yorself’ (1971) и послушать его таким, каким оно должно быть. Я поставил и через день оно наступило.

Утро и песня

Если честно, я не особо охоч до рок-баллад. Все они немножко пафосные в устах «героев рока» и их многочисленных подражателей. Впору то ли грохнуться навзничь к героическим стопам (к тапочкам эпигонов), то ли слушать стоя навытяжку, как гимн. Пафосную музыку, даже выдающуюся, я разлюбил годам к двадцати. Просто повзрослел.

Рок никогда не был для меня рупором героизма. Скорее – свободы, свободы, в том числе, от необходимости совершать нечто «героическое» и манерно изображать «героизм». Даже не рупором – спутником и источником свободы, неподдельности и кайфа. Сюда стоит добавить немножко шаманизма на грани дурачества (но не «гурачества») и ненавязчивой провокационности.

И, конечно, любви: ну, про нее любая музыка, да и свобода ради нее. А «героизм» – это по утрам заставить себя делать зарядку, и то быстро привыкаешь.

Никогда не ваял себе кумиров, никогда не исповедовал никаких культов. Просто влюблялся и любил. Лет с 13 обожал битлов, как родных, не отделяя их музыку от самоощущения. Потом дорогими моему подростковому сердцу стали криденсы, а чуть позже – Deep Purple, через пару-тройку лет – блюз. При этом был рано очарован джаз-роком, фьюжн (в первую очередь, Blood, Sweat & Tears) и находил неизъяснимую сладость в фанке. На какое-то время увлекся прог-роком. Верен всем своим привязанностям по сей день.

Это касается и воодушеления творчеством Uriah Heep первой половины 70-х от ‘Salisbary’ (1971) до ’Returnrn to Fantasy’ (1975), хоть второй альбом и провалился за океаном. Мне, признаться, по большому барабану Ли Керслейка (ударник классического состава команды) были все эти коммерческие взлеты и падения. Да, собственно, советский подросток, мало что о них ведал. Что-то читал о ядовитых квалификациях критиков, вроде: «Рок-оперетта», «Deep Purple для бедных» (это они, почитателю DP, для которого UH не были столь же любимой группой…). Чего-чего, а вторичности в «хипах» не было. Зато слышал много вторичного и довольно посредственного вослед им. Можно не создавать стилей и направлений, но играть нечто вечно первозданное, как июльское утро. Впрочем, и тут есть повод поспорить: так называемый «балладный рок» в неоплатном долгу перед Uriah Heep, непревзойденная полифония голосов и инструментов тоже в их несгораемом активе.

В эллегической балладе ‘July Morning’ я со школы не улавливал никакого пафоса, звучи она трижды эпично. Это, кстати, характерное звучание «хипов». Что бы и о чем они ни пели тогда, получалось естественно, без надрыва, хотя и с нарастающим драматическим накалом, эпично. Мы все по-своему «эпичны». Как говорил в своих лекциях по эстетике немецкий философ Шеллинг, каждая подлинная индивидуальность (читай: личность) создает о себе собственную мифологию. В «эпосе» о себе мы видим себя большими и лучшими. И искусство, музыка, Uriah Heep нам об этом напоминают.

Темы «хипов» в неизменном и непредсказуемом развитии. Как в жизни. Художники рока – они разворачивали любые темы в удивительные полотна. После этого по-другому слышишь мир и самого себя. И смотришь на то и другое. Вот тут самое время послушать «философский боевик» ‘Look At Yourself’, заглавный на одноименном альбоме (основной вокал Кена Хенсли) . Заодно и оценить все новаторство и искусность «хипов» более чем полувековой давности.

I see you running, don't know what you're running from
Nobody's coming, what'd you do that was so wrong?
Look back and turn back, look at yourself
Don't be afraid just look at yourself.

Через год на пластинке ‘Demons and Wizards’ (1972) выйдет взрывная, всего на 2 с половиной минуты (для взрыва достаточно), ’Easy Livin’ с вокалом Дэвида Байрона, которая совсем о другом и все о том же (о любви), она подхватывает настроение ‘Look at Yoгrself’.

Оригинальная обложка альбома ‘Look at Yourself’ для CD-версии. Замысел гитариста UH Мика Бокса

Но вернемся к ‘July Morning’. Я улавливал в песне правдивое и буйное естество жизни. Гете однажды заметил: подлинное творчество сродни естественным процессам, вроде образования звезд, гор и морских волн.

Так и песня – про июльское и его чувство, на которое налипают другие. И больше ни о чем. Утро и песня взаимно заводят друг друга. Такие песни не вымучиваются. И не ниспадают с небес, кем-то уже там сочиненные. Залетают на вдохе и выдыхаются. Это уж потом доводи их до состояния, когда все скажут: шедевр! Жадно глотая твое дыхание. А ты просто дышал, может, слегка неровно, потому что был влюблен. Хотя бы в июльское утро.

Кен Хенсли набросал эскиз песни в автобусе буквально от нечего делать – в ожидании коллег по Uriah Heep, которые суматошно сновали вокруг, собираясь куда-то. Просто вдохнул, взял гитару и наиграл тему. Пока другие суетились и не подозревали, с чем войдут в историю. В другой версии: Кен поджидал автобус и слушал ранних пташек: ‘At the sound of the first bird singing I was leaving for home…’ Но вскоре на доработку песни, которая в автобусе возникла лишь как минорная лирическая тема, навались все «хиппы». Хенсли приболел и на время выпал из работы, а когда вернулся, не узнал своей темы: коллективное внесение в нее разнообразия привело к тому, что произведение, – а это было уже оно, полноценное, – распалось на три части, которые пришлось «сшивать».

Кен Хенсли

Песня хорошо напевается, когда тебе 19, и ты несешься с любимой девушкой на велосипедах ранним июльским часом. Когда просто едешь, без цели куда-то доехать. Потому что впереди все та же счастливая нескончаемая дорожка влюбленных. Все то же июльское утро в лесу. И даже внезапно выскочивший перед тобой лось (было такое) не смутил и не прервал пения: ‘In my heart, in my mind, in my soul. La la la la...’. Типично дорожная песня. Герой вошел в июльское утро, пытаясь в его лучах узреть любовь – «в странных местах», «под каждым камнем» (если переводить по смыслу), «в сотнях лиц»:

I was looking for love
in the strangest places.
There wasn't a stone
that I left unturned.
I must have tried more
than a thousand faces,
But not one was aware

Музыка UH лепила из юных чувств крылья, помогала расправить их и взлететь на доступную высоту. Разве не в этом одно из главных предназначений искусства? А музыка «хиппов», конечно же, была искусством. И какая разница, что в британских чартах альбом ‘Look at Yourself’ занял 39 место (что совсем неплохо), а в американских, биллбордовских только 93. Имена многих, кто находился там на первых позициях, сегодня мало что говорят: при «попадании на позицию» работают не законы искусства, а законы шоубиза, порой весьма непредсказуемо с поправкой на многие факторы. А именно с этим альбомом группа заняла свое место в истории рока, в которой с тех пор много чего произошло.

«Народные артисты СССР» имени классического литературного злодея

И Uriah Heep, и песня стали в СССР культовыми. Об этом сообщается в мировых рок-анналах. Начитанные советские меломаны вскоре прознали, что за названием группы скрывается не хиппизм (разве что, обыгрывается на слух), а персонаж из второй части романа Чарльза Диккенса «Дэвид Коперфильд», известный по русским переводах, как Урия Гип, отпетый мерзавец, коварный злодей, пасквилянт и интриган. Но это не снизило градуса всенародной любви к «хипам», а песню знали даже те, кто имел смутное представление о роке. 10-минутный чувственно пульсирующий, волнующий, пульсирующий медляк – незаменимая вещь на молодежных танцах!

Скажи тогда, что через 10 лет вы увидите их самих, это сочли бы безумием. А они, во многом усилиями венгерского промоутера Ласло Хегедюш, приехали в Москву, пусть в неоднократно измененном составе, и в декабре 1987 года спели песню про июльское утро. Потом приезжали не раз.

Это было событием не только для нашей публики, но и для самих «хиппов». Да, под «железный занавес» и в брежневские времена удавалось эпизодически просочиться западным артистам первого эшелона – американскому кудеснику кантри Рою Кларку (1976), Элтону Джону (1978), великому блюзмену Би Би Кингу (двоих из них мне посчастливилось увидеть и услышать на концертах).

Но одно дело – просочиться, другое дело – пробить. «Хипы» пробили и за ними хлынули многие.

В том же декабре во влиятельном британском журнале-еженедельнике ‘Kerrang!’, специализирующемся на тяжелой музыке, выходит интервью с участниками группы под заголовком «UIraih Heep помогают пасть железному занавесу». «Хипы» были поражены. «Это было вроде битломании!» – вспоминал вокалист Берни Шоу. «Мы думали, что нас уже похоронили, а тут такое!» – говорил гитарист Мик Бокс. Они не догадывались, что по ту сторону «железного занавеса» все еще скрывается та сцена, на которой они стали звездами первой величины: в памяти, душе, воображении, мечте советских поклонников.

Uriah Heep на Красной площади. Фото из журнала ‘Kerrang!’

UH были первыми рокерами, которых затем прозвали «народными артистами СССР»: это те, во встречу с которыми когда-то не верили, а затем годами встречались с ними на разных площадках России и всего постсоветского пространства, включая областные центры, где принимали как членов семьи. А они знали, что их здесь ждут по-особому трепетно. В их числе – Deep Purple, Nazareth, Slade, Sweet, Гленн Хьюз…

В начале 2000-х я много ездил по России по своим образовательным делам и почти повсеместно встречал афиши с их именами, несколько раз афиши Uriah Heep. А однажды встретил в полном составе Nazareth на вокзале, узнал их со спины: так по-простецки брели по перрону без всякой охраны с чемоданчиками на колесиках и встречающим. Мы ехали в соседних вагонах. Тогда язвили: кумиры нашей юности только сельские клубы не объездили. И вообще, их возродили, чтобы «обчесывать» бывший СССР. Правда – одна, исторически объяснимая: здесь их явление приравнивалось к чуду. В остальном ничего особенного: даже суперзвездные туры охватывали маленькие города Европы и Америки. Где покупали билеты, чтобы послушать, там и играли. Конечно, желательно, чтобы площадка была побольше – не маленький клубик.

Советско-российская любовь к «хипам» сравнима, пожалуй, только с японской. И, конечно, с болгарской. Еще в 80-е хиппи Варны придумали праздник Julaya – в честь песни, отмечая его в ночь на 1 июля. Со временем на черноморский берег начала стекаться молодежь со всей страны и из-за рубежа. Вокалист Джон Лоутон рассказывал, что «хипы» стремились приурочить болгарский тур именно к этому дню. Да и по всему миру они выступают не в пустых залах, эти залы, правда, сменили былые стадионы. Пусть «они» существуют в лице лишь одного участника оригинального состава – гитариста Мика Бокса. И люди идут, прежде всего, посмотреть не него и послушать «те» песни.

Куда ушла магия, и что осталось

И снова – к нашему основному номеру, ‘July Morning’. Скрытая дуэль клавишных, органа и синтезатора – Кена Хенсли на Хаммонде и приглашенного Манфреда Манна, урожденного Майкла Любовица, на Минимуге (его группа Manfred Mann’s Earth Band тоже была весьма популярна в СССР). Говорят, Хенсли даже приревновал Манна. Но если это и так, что та ревность? Июльское утро выше всех ревностей. В нем все гениально, и это лучше всего примиряет.

Манфред Манн

К слову, Манфред Манн чудотворствовал только в студии, когда делался альбом ‘Look at Yourself’. Мотаться с «хипами» по гастролям ради одной, пусть великой песни, у него просто не было времени из-за собственной всемирной востребованности. А UH активно концертировали по обе стороны Атлантики. Вообще, «хипы» – мощнейшая концертная команда. А в сближении роскошного качества студийного и концертного звучания ничем не уступали Deep Purple. Концертник ‘Uriah Heep Live’ (записанный в 1973 году в исторической Бирменгемской ратуше, которая стала престижной концертной площадкой) – один из лучших в истории рока. Конечно, на нем нашла место и живая версия ‘July Morning’. Но без Манфреда, за него на гитаре творит ошеломляющее волшебство Мик Бокс. Но, на мой взгляд, без муга Манфреда Манна концертный вариант проигрывает студийному, а гитара Мика особо хороша в фантастическом переплетении с мугом Манфреда. Уходит важная часть настроения июльского утра. Повторю: возможно (и наверняка), это субъективно. Судите сами.

Дэвид Байрон

И конечно, Дэвид Байрон. Вот он на концерте превосходит самого себя в студии. О нем написано слишком много, чтобы повторяться. Достаточно слушать, слушать, слушать… Потому что он – певчий гений, таких в роке хватит семи нот, чтобы пересчитать. Его вклад в «Июльское утро» не ограничивается выдающимся исполнением. Он – соавтор Хенсли, текст песни принадлежит ему. Фамилия «Байрон» оказалась очень кстати, хоть это и не «Паломничество Чайлд Гарольда». Как многие вокалисты он стал текстовиком, чтобы чем-то занять руки, кроме микрофона. Но писал такие тексты, которые ничуть не снижали уровня шедевров UH. Этого вполне достаточно. Учтем, что больших поэтов гораздо больше, чем хороших текстовиков: писать тексты песен – особое искусство. Да и «Байрон» – это псевдоним, которые прямого отношения к великому английскому поэту не имеет. Просто жене менеджера «хипов» показалось, что имя Дэвид Гэррик (по паспорту) звучит как-то не очень для героя рок-н-ролла и предложила ему стать Байроном, тот согласился.

Кроме того, Дэвид – выходец из семьи музыкантов, где все на чем-то играли, а мама пела в джаз-бэнде, и сам музыкант. Многие музыкальные идеи и в эту, и в другие композиции UH привнес именно он.

Байрона называют эталоном рок-вокала, а сам этот вокал сближают с оперным. Но дело в том, что некому подстроиться под этот «эталон», как под камертон. Камертонов много, они легко штампуются на фабрике, а Байрон мало что непревзойденный – единственный. Его преемники у микрофона UH, что покойный Джон Лоутон, что ныне здравствующий Берни Шоу все делали один в один, нотка в нотку, как Дэвид. Они прекрасные вокалисты (особенно, Джон), но в сравнении с Байроном лишь крепкие ремесленники. Они не были Байронами, они были другими.

Дэвид Байрон и Мик Бокс (когда-то они вместе начинали в никому неизвестной группе The Stalkers),
на заднем плане басист Гэри Тейн

Тем не менее, в 1976-м Байрона попросили из группы – по причине алкогольных пристрастий, несовместимых даже с рокенролльным образом жизни. Это – официальная версия. Но за этим, видимо, стояла одержимость, упрямство и своеволие Байрона, который не желал идти ни на малейшие уступки, когда речь шла о творчестве. Плюс интрига вокруг альбома ‘High and Mighty’, который Байрон предложил записать без стороннего продюсера, от чего альбом, как мне кажется, ничуть не пострадал. После ‘High and Mighty’ я перестал постоянно слушать UH. Как перестал слушать Black Sabbath после ‘Technical Ecstasy’ (1976), когда оттуда вскоре уволили Оззи Осборна, который на днях очень достойно попрощался со своими слушателями, собрав для этого огромный стадион в родном Бирменгеме. Уволили – все за тот же «облико морале» (это какой же «облико» надо иметь, чтобы тебя выперли из BS, или там играли исключительно святые?). Оззи, правда, ненадолго вернулся, чтобы записать сотоварищи очень интересный альбом ‘Never Say Die!’ (1978). Но это была уже другая музыка.

Бессмертие июльского утра в нем, в Байроне, ушедшем 40 лет назад, 38-летним, без капли алкоголя или чего-то более серьезного в крови (хотя с разрушенной печенью). В нем и в Кене Хенсли, которого 5 лет назад унесли последствия короновирусной инфекции. Сам Хенсли покинул UH в 1980-м.

А до этого Хенсли сожалел: с уходом Дэвида Байрона (и Гэри Тейна, выдающегося басиста, будущего члена печально знаменитого клуба «27») испарилось волшебство, магия UH. В 1981 году бывшие коллеги по UH предприняли попытку вернуть Байрона, но он ответил отказом.

Осмелюсь оспорить оценку маэстро Хенсли. Меньше личного, больше историчного. Магия испарилась не с ними, а со временем, с эпохой, самосознанием который стал рок конца 60-х – середины 70-х во всем многообразии его ветвей. Когда рок был роком – судьбой, чувством жизни молодого поколения, а не просто фоном для молодежного времяпрепровождения, модой, симулякром, для людей постарше поводом поностальгировать.

Уже во второй половине 70-х, я на переходе от подростничества к юности, ощутил этот Рубикон, за которым «та» музыка подавала лишь остаточные жизненные рефлексы. Начиналось другое время, молодели новые молодые, которым была нужна другая музыка, другие чувства, другая жизнь… «Паспортно» я был среди них, но любил «то». Поэтом ни панк, ни новая волна, ни металлический бум и гром меня не затронули (хотя многих затронули).

Дело в том, что мы со значительной частью сверстников развивались в этом направлении с некоторой «задержкой». Сыграло роль не только перекрытие пресловутым «железным занавесом». Во времена Вудстока мы ходили в начальные классы и пели замечательные песенки вроде «У дороги чибис». Битлов начали слушать через несколько лет после их распада. Бывалые битломаны их уже оплакали по нескольку раз. Классические составы именитых рок-групп рушились, как карточные домики. Отсюда все эти увольнения, развалы, скандалы, уходы (увы, и из жизни) – как минимум, они символичны. А у нас всё, все чудесные открытия, вся магия встреч была впереди! Как дорога июльским утром.

А Июльское утро заново наступит еще не раз, всех переживет и позовет жить других. В долгую, светлую и никем еще не заезженную дорогу. Позовет звуками волшебной музыки.

With the storm and the night behind me
Yeah, and a road of my own.

Еще больше музыки и рассказов о ней в телеграм-канале МузОбраз Владимира Кудрявцева.