От любящего сердца до вашей счастливой звезды – даже не рукой подать. Можно просто положить руку на сердце. Ведь это – одно и то же. Звезда по имени Сердце.
Небо устлано мириадами сердец, которым не гореть друг без друга. Поэтому небо так зорко.
Не оттого ли влюбленные избирают место под звездами, чтобы присесть, взявшись за руки?
Правда, для осознания этого приходится одолеть некоторый земной путь. Чей-то лежит через храм, чей-то – напрямую. Главное, что есть путеводное сердце. Звезда.
Мой прапрадедушка был сельским священником, настоятелем храма в Можайском уезде Московской губернии. Судя по рассказам помнившей его внучки – моей бабушки, строгим и… очень «эффективным».
В деревне никто не бездельничал, не пил до утраты образа человеческого и не дрался без весомого повода. Между службами – огород, поле и хлев. Для всех. Включая прапрадедушку и прапрабабушку. «Подбатрачивали» только домочадцы. Это было обычным в семьях сельских священнослужителей – «разделять тяготы крестьянского быта». Я, советский ребенок, все бабушку-поповскую внучку подначивал: а как же мироедство, батрачащие денно и нощно селяне? А она отвечала: «Батраки? Ну да, были – мы, внуки...»
А еще – постоянные визиты в открытый для всех и в любое время дом батюшки: приходили кто за советом, кто за помощью. Батюшка никому не отказывал.
Перед его авторитетом трепетали. Конечно, Бога боялись. Но с удвоенной силой – когда рядом человек (необязательно духовного сана), при котором поступать плохо, бесчестно просто невозможно. Сейчас таких людей очень не хватает. Самого факта их присутствия. А нормы, мерила – все это условно, конвенционально, все это можно пересмотреть, обо всем передоговориться. Иной раз – втянув в «конвенцию» собственную совесть. В присутствии такого человека – нельзя.
Но никто не боялся постучаться в домашнюю дверь. Его любили. А он любил тех, кому помогал. От него никто никогда не слышал ни одного грубого, оскорбительного или унизительного слова. У него было суровое, но путеводное сердце. А дома мой пращур не читал проповедей, никому ничего не навязывал. Он вообще был немногословен, аскетичен во всем – и в речах. Не давил – только давал. Давал ежедневные примеры служения, отношений с людьми и колоссального трудолюбия.
Рождество для меня – не религиозный праздник, а повод вспомнить о том, что и порвать, и оберечь от разрыва «связь времен» можно прежде всего на уровне истории семьи.
По прочим каналам можно передать многое: веру, даже надежду. Нельзя передать одного – любви. Это – только по сердечным каналам семейной истории. Как и жизнь. Потому что ни вера, ни надежда сами по себе вызвать к жизни никого не могут. Может лишь любовь, которая в христианстве синонимична Богу.
Рождество прекрасно уже тем, что миллионы устремляют свой взор к колыбели с Младенцем. Увы, они же по будням порой превращают детскую жизнь в нечто несовместимое с жизнью, а детские судьбы – в разменную монету при совершении своих взрослых сделок. В первую очередь – сделок с остатками своей совести.
Знаете, что самое страшное и мерзкое в военных конфликтах, переползающих из XX в XXI век? В них уже гибнут дети, родившиеся в начале нынешнего столетия. Через 10 лет, как всполохнуло. Детям передают в наследство войны, которых те не начинали. Скармливая новых детей войне, как если бы на убой рожали.
Объявляют войну «священной», хотя за ней уже давно стоят политические и финансовые резоны разных группировок сомнительного свойства. Порой – по одну сторону фронта.
Это даже не параноидальная одержимость царя Ирода, по версии Матфея (ее, правда, оспаривают и историки, и теологи), учинившего «избиение младенцев» в Вифлееме, от которого укрылось в Египте святое семейство с маленьким Иисусом. Это намного хуже. Уже потому что не вызывает ни сомнений, ни протестов в респектабельном обществе.
Поэтому я за то, чтобы отмечать Рождество 365 дней в году. Не отводя своего спасительного – для нас, взрослых! – взгляда от колыбели. Колыбели, в которой пульсирует счастливой звездой новорожденное сердце.
