Первое стихотворение, которое я запомнила наизусть, я помню. У каждого ребенка есть такое стихотворение, которое он знает и на детских праздниках и днях рождения читает, или какой-нибудь коронный номер – что-нибудь спеть, станцевать. Петь я не умела, танцевать – тоже, а стихотворение у меня было любимое, козырное. Из сборника «Парнас дыбом», пародия на Цветаеву:

Вчера лишь нежила козла, –
Слиянье черного и белого.
А нынче я уж не мила.
Мой козлик, что тебе я сделала?

На этих чтениях стихов в интеллигентных домах на детских праздниках я очень переживала, что не могла соответствовать, и вот Цветаева из «Парнаса» очень выручала.

Вообще мой роман со стихами начался довольно поздно, потому что всю школу мне казалось, что стихи я не понимаю. Мне казалось, что проза – это гораздо проще, и в голову не приходило, что я буду когда-нибудь заниматься стихами, писать о стихах.

Читать стихи самостоятельно захотелось в старших классах школы. В районе лет пятнадцати точно помню, что сборник Цветаевой мне очень хотелось иметь, и он у меня появился в какой-то момент. Цветаева и Лермонтов очень соответствуют переходному возрасту со всеми его романтическими страстями, они очень выражают клубок страстей, в который человек погружается в 12–13–14 лет.

В 9-м классе нас заставили выучить 20 стихотворений Пушкина. Весь класс, 18 или 19 человек, отвечали все 20 стихотворений. Я не помню, сколько уроков на это выбросили, но помню, что была этому очень благодарна, потому что потом долго у меня было ощущение, что я знаю Пушкина, и на разные случаи жизни у меня есть разный Пушкин. И это не вызывало протеста, возможно, потому, что я любила учительницу, любила школу, любила эти уроки, и все это было на волне любви, а не на волне сопротивления школьному процессу. Но больше никто никогда не заставлял меня учить стихи.

Конечно, потом я читала и перечитывала стихи Мандельштама, Пастернака и еще самых разных поэтов, но сейчас я очень жалею о том, что это ушло из памяти. То есть не то чтобы совсем ушло – если я сейчас наткнусь на какое-нибудь стихотворение любимое, я смогу продолжить, но был такой период, когда они из меня лезли в разные стороны, просто начни – и продолжишь, строчку скажешь – а с ней связана какая-то строчка другого поэта… Вот эта ситуация, когда я жила внутри стихов, была в старшей школе и, может быть, на первых курсах университета. Мне было комфортно внутри этой возможности соотнести друг с другом разные любимые строчки и думать о них, потому что думать о чем-то можно, когда ты держишь в голове этот текст. Про прозу ты думаешь иначе, потому что проза – это сюжет, персонажи, прозу прочитали – и в голове уложилось краткое summary, о чем это. И это как summary соотносится с другими. А со стихами так нельзя. И в этом смысле я сейчас желаю, что во мне нет такого кипения стихов.

Еще из каких-то моих отношений со стихами помню, что в 5-м или 6-м классе нам задали в школе написать стихотворение. Это было мое первое стихотворение, потом уже никто не задавал, я сама писала. До старших классов школы, когда поняла, что то, что я пишу, так далеко от того, что я прохожу в школе, что надо расслабиться и перестать писать, что мой формат – это исследовать, а не писать.

А в 6-м классе надо было написать стихотворение, его, к сожалению, оценивали, и мне поставили «четыре». Я его до сих пор помню, оно называлось «Зимняя зарисовка, или День из карасячьей жизни». «Четыре» поставили за «карасячьей», потому что правильно «карасиной». Я знала, что «карасиной», но почему-то мне казалось, что лучше звучит «карасячьей». Это стихотворение я до сих пор помню, вот оно:

Снежинки падают кружась,
И речка уж давно застыла.
А в речке плавает карась,
Его зима почти скосила.

Карась плывет, почти замерзший,
Ему усталость нипочем.
Среди камней, давно заросших,
Он проплывает зимним днем.

Карась влюбился – что за чудо!
К невесте он своей спешит,
Живет она возле запруды
И под корягой там лежит.

И вдруг – о всплеск! – карась плывет,
Но впереди увидел щуку.
Его давно невеста ждет,
Но он решился на разлуку.

Погоня щуки так опасна,
Карась плывет едва живой,
Но все усилия напрасны,
Он не воротится домой.

Вот близко прорубь, в ней – блесна.
Досталась щука рыбаку.
Как хорошо иметь терпенье
И быть все время начеку!

Мне кажется, что лучшее в этом стихотворении – последние две строчки, но принадлежат они не мне. Я не знала, чем закончить стихотворение, и мне подсказала соседка. Но я помню, что когда я писала, у меня не было плана, я не знала, о чем пишу, мне писалось как писалось. До филологических штудий было совсем-совсем далеко…

Можно ли научить любить стихи? Да, конечно. Я занимаюсь именно этим. Пару лет назад я занималась с дружественным ребенком, и надо было проанализировать два стихотворения из учебника. И ребенок лет двенадцати, уже не совсем ребенок, говорит мне: ну че, стихи в учебнике – они либо про природу, либо про родину, а больше ничего и нету. И я тогда взялась за стихи про природу, чтобы показать, что через «стихи про природу» можно выразить самые разные вещи. По-моему, я брала «Красною кистью рябина зажглась» Цветаевой и «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина». И показывала, что есть какой-то образ, от которого начинается какое-то поэтическое движение – мысль, чувство, – и через него что-то получается. И что одна и та же рябина совершенно для разного пригодилась, для разных образов. И мне кажется, что когда вот так читаешь и заставляешь понять – а что значит эта строчка, а эта? – и ученик видит, что тебе интересно, то, конечно, это передается. Это заразно.

С детьми читаю стихи. Это тоже варьируется, потому что стихи сначала были более востребованы, чем проза, а в качестве любимого стихотворного текста у нас «Кошкин дом» Маршака, и совершенно очевидно, что у меня ребенок думает и развивается с помощью «Кошкиного дома». Фразы оттуда она применяет в своей жизни иногда дословно. А иногда я вижу паузу, человек задумывался – и переделывал ту фразу, которая осталась в голове, под то, что сейчас нужно. И в этом смысле, конечно, именно стихи ее сейчас так продвигают вперед.

Что посоветовать родителям? Ставить музыкальные стихи, сказки, и главное, чтобы огонь в собственных глазах был. Случалось такое видеть, что родители говорили, что Толстой – это ужасное занудство, а через пять лет жалели, что ребенок Толстого не одолел. Это связанные вещи. Если стихи звучат в доме, ребенок произносит «Кошкин дом» и родитель присоединяется и тоже что-то произносит, то это как раз оно и есть.